Уже ничего не осталось от выходных.
Пройдёт ещё час, повернётся огромный глобус, –
И я буду ехать к дому на перекладных,
Забыв ненароком, что есть и прямой автобус.
Забыв и тебя – чтоб не видеть уже во сне
Шаги на снегу, разошедшиеся недружно.
И только цветы – как ключи – на пустом столе
Я всё же оставлю. Вдруг тебе будет нужно.
20-21.05.12г.
У снов нет памяти. Они даны на час,
И час недолог, и другой – не дольше...
Мне снится городок, встречавший нас
Холодным вечером в Восточной Польше.
Там цвёл миндаль, и пахнуло дождём,
Там время уходило по минуте;
Но сон другой минутой порождён –
Воспоминаньем о былом уюте.
И я вдыхаю запах миндаля
Как яд, знакомый по сюжетам вечным...
А просыпаюсь – там же, где Земля
Мой спящий дом несёт по быстротечной.
И в окна бьёт горчащий дух травы,
И невозможно свыкнуться с исходом, –
Я рад, что для тебя уже мертвы
Те вечера под польским небосводом.
Я рад, что май своё берёт, своё –
И никогда не отдаёт обратно;
Я рад, что сны, конечно же, враньё,
Они пусты – и это мне приятно.
Но всякий вечер забываюсь сном
В каком-то напряжённом ожиданье,
И май качает веткой за окном –
Горчащий, как последнее свиданье.
У снов нет памяти. Они даны на час.
И час недолог, и другой – не дольше...
Мне снится городок, встречавший нас
Холодным вечером в Восточной Польше.
13.05.12г.
Я тоску вытравливаю тоскою.
Я пишу привычной уже рукою
Чей-то образ по белизне страницы;
Поперёк листа 21 на 30
Мчатся линии, чтобы не повториться,
Проступают волосы, губы, брови...
Прах в земле, – а душа ждёт покоя в слове,
И к нему приходит. Так пациента
Принимает врач, что на три процента
Безопаснее самолечения.
Испуская внутреннее свечение,
Затихает душа, наступает выздоровление.
И летит она в меру своей сноровки
Мимо тоски – как мимо пустой парковки –
Мимо парков, зданий и автострады
За реку, за поляну, за город –
Куда-то, где всласть наиграться можно:
В сторону путей железнодорожных.
А потом возвращается к слову – и в голос:
Доктор! Полечите меня ещё раз...
Доктор! Я так больше не буду.
А к нему уж ломятся отовсюду,
И хороший врач знает, что пациентов
Возвращается – восемьдесят процентов;
В излечимость не верует он как в свойство.
...Слово отражает мироустройство
И ко мне приходит – уже строкою.
Я тоску вытравливаю тоскою,
Я пишу. Очень скоро приходят сумерки.
Всё смотрю с холма, где в тишину реки
Побывав, конечно, уже в зените,
Падает солнце куда-то за Moscow-city.
05-06.05.12г.
Воздух рассветный – мягок и золотист.
Пьёшь его, пьёшь – и становится веселей.
Только вчера здесь кружился опавший лист,
Нынче светает. И тянет весной с полей.
Помнишь, мы тоже хотели прожить сто лет.
Прожили двадцать – немного разобрались.
Вновь из-за двери, как бледный «дежурный» свет,
Мысли крадутся. В синюю лезут высь,
Всё заполняют. Пропастью позади
Лягут два года, прожитые всерьёз
В ожидании большего. Выйди да погляди,
Чем они стали – пылью из-под колёс.
Больше всего мы ждём. А живём в одном
Маленьком мире, где, что ни шаг, то край.
И, ожидая, дремлет душа, – как дом
С окнами настежь. С видом на первомай.
26-27.04.12г.
Вот и вечер, о господи, вечер.
Бестолково и суетно встречен,
Он беззвучно садится за стол.
Ляжет сумрак на вытертый пол,
Кто-то кашлянет глухо за стенкой.
Прозвенит, как звонок с переменки
Телефон. И утихнет потом.
Не о том я, друзья. Не о том.
Вечер. Ужин. Я просто фантом,
Не угаданное приведенье.
Точно на душу, падают тени
На лицо. И колотится вдруг:
Не серьёзный, но стойкий испуг, –
Невесомым становится время.
Вроде был я. А всё же не с теми,
Лица, жизни – чужое кино.
Это как не со мной всё равно,
И громады кварталов в окно
Нагибаясь, скребутся без стука...
Выдох в форточку. В доме ни звука.
Свет фонарный бросается в ночь.
И пугается ночи, и прочь
Отступает, ложится клочками.
Мрак с моими играет зрачками,
Пробирается мимо окон,
Лезет вверх, на холодный балкон,
И смыкается с мраком небесным.
Если был день – он канул безвестным,
Незаметным, беззвучным, – вчерашним.
Как же страшно, о господи. Страшно.
11.04.12г.
Мы говорили об одиночестве и свободе.
Потом – внезапно – настало утро.
Мы попрощались, чтобы поспать ещё хоть немного,
Мне снилось солнце и берег Англии,
Дальше не помню. Не знаю, что снилось ей.
Когда проснёшься, всё кажется ерундой:
Мысли, слова, суета настающих дней,
Люди, и, может быть, даже чувства.
Будто на час ты становишься вдруг умней,
Впрочем... к вечеру это проходит.
Остаётся надежда, что что-нибудь будет понято,
Или что всё решится само собой.
Поднялся. Думал о чём-то, но не о важном –
Вот показатель высокого интеллекта.
Где-то в углу – прошлогодние стопки книг.
В форточку – свежесть с улицы, шум проспекта.
Можно вот так – не глотать психотропных средств,
И не смеяться вот этой своей улыбкой,
Когда глаза в глубине спокойны и холодны.
Утром тоже было – спокойно и холодно.
Я подошёл к окну, где серело небо:
Разные краски вполне уживались в нём.
Вспомнился юг, на котором два года не был.
Пахло цветами, пылью и февралём.
10-11.03.12г.
Жар и затух бы – ему не дают остыть.
Даже слова-то как будто – резки и вески
В нашем театре кукол, где всё продолжает быть
Чем-то немного большим, чем просто пьески.
Зрители знают финал, но интрига в действе.
Куклы твердят своё, как магнитофоны.
В целом звучит на порядок хуже, чем в детстве.
Лишь бы никто не забыл потушить плафоны.
Куклы легко танцуют по взмаху рук.
Вот – они уже обращаются к кукловоду, –
Делает вид, что не слышит. Его испуг
Странен вначале, но объясним по ходу.
Кукловод не общается с куклами. Это психоз.
Целая речь распадается просто буквами
Если он думает, что всё это с ним всерьёз –
Что же поделать – нам они кажутся куклами.
Тоже психоз, но немного другого рода.
Видишь иронию? Здесь даже после пьесы
Трудно уйти – и все топчутся возле входа.
Фраза Шекспира находит буквальный смысл.
02-03.03.12г.