В Америке рассветет, и кольт перестанет быть орудием массового поражения для Дикого Запада. Но пока там не рассветет. Здесь так же тихо, только еще идет снег. Снег тает на асфальте, люди топчут блеск капель. Холодно. Так холодно, как только может быть в России ближе к весне. Все топчут блестящую грязь по улицам и громко ругаются. Блестящая стеклянная пуговица лежит на столе перед монитором. Ума не приложу, откуда она взялась. И даже не могу представить, к чему она могла быть пришита. В отверстие сквозь стекло может пройти нить. Черная нить темнит всю пуговицу, и она не будет блестеть. Вы ищете тут смысл? Его нет тут. На столе лежит стеклянная пуговица, идет снег, а в Америке снова рассвет и горы мертвых мексиканцев. И у них тоже пуговицы на запачканных манжетах. У кого-то на манжете была и пуговица, лежащая на моем столе. Этому человеку она не шла. Я знаю это, хотя пуговице не один десяток лет. Знаю, потому что нет человека, которому бы она подошла. Вам нравятся ваши пуговицы? По-моему они все ужасны. Человечество давно могло придумать что-либо достойнее этой мелочи. Но эта пуговица была еще хуже.
Пока я это осознавал, я выронил ее в щель между монитором и колонками. Извлекая ее оттуда, заодно пришлось извлечь кучу пыли и монету. На монете был выбит орел и нынешний год. Поэтому она была еще блестящая и почти серебряная. Пуговица же, напротив, стала пыльной и не отсвечивала больше в экран. Наше правительство скупится на серебряные монеты. Металлический сплав неприятен, и на нем слишком много чужих отпечатков. Чемодан с монетами лежал возле одного из мексиканцев с пуговицей на манжете. На монетах не было орла, зато было изображение человека. Каждому свое.Я бы предпочел человека. А орлов оставьте себе. И год там был выбит 1950. Шериф стоял рядом и тихо ругал правительство штатов. Потому что оно скупится на много большее, чем на монеты из серебра. Я его понимаю. Я хочу позвонить. Но некому. Снег кончился. Снег кончился, монета осталась. Осталась и пуговица, но она неинтересна мексиканцам. Хотя, говоря откровенно, им неинтересно уже ничего. Может, потому что 1950 год, а может, потому что их только что убили. К черту, нужно выпить. Сухой закон, может, ввели, а может, еще нет, я не помню точно. Судя по тому, что выпить нечего, кроме апельсинового сока в холодильнике, ввели. Я катаю монету по столу. Орел или решка. Я знал, что решка. "Орел". Нет, правда, решка. Никогда не везло, черт, честное слово, никогда. Но это не главное. Орел, решка – это все неважно, если, конечно, ты не напился до той степени, когда поставил что-либо больше собственной головы. Главное, это игра. Тот момент, когда монета летит вверх в 1950, а потом, вращаясь, возвращается обратно, уже долларом с выбитым портретом. Главное – это та секунда, когда портрет вертится, подмигивая, на столе, а ты знаешь, что поставил на решку. А уже когда монета останавливается, демонстрируя привычного орла – это уже проза. Расплата, расстройства, обиды, укоры. Но ты знаешь, что все бы отдал за то, чтобы увидеть снова монету в воздухе. Мы все это знаем. Честное слово. Решка, чемодан денег и мертвые мексиканцы - все, что мне когда-либо было нужно. На самом деле, просто решка, но решка не бывает без мертвых мексиканцев. Дальше бежать в Лас-Вегас и отстреливаться от полицейских. Бежать по прериям. По пути прятаться в тени от палящей жары и преследователей. Меня бы когда-нибудь вычислили, потому что никогда в жизни я не умел просчитывать все. Всегда пытаюсь, но никогда не получается. Действительно, страшно забыть мелочь. Деталь, пуговицу на трупе мексиканца. И все время забываю. Меня бы вычислили и посадили. Или нет, я бы отстреливался, долго, из-под тумбочки, в горящей комнате и был бы убит пулей револьвера Смита и Вессона. Прямо в голову, чтобы только секунда осталась, чтобы почувствовать:"А, твою мать, жизнь-то прекрасна!". Не надо дольше секунды. Дальше мозги по стене, рейнджеры с оружием, кровь, дырка в полбашки от крупнокалиберного оружия. Не люблю. А эта секунда очень нужна. Каждому нужна, только, жаль, приходит она один единственный раз в жизни. В жизни? Ну да, наверное. Хочется в это верить. Хочу позвонить. Позвонить на одну секунду. И за секунду успеть все сказать. И успеть, когда женщина своим обычным телефонным голосом произнесет, что моих средств недостаточно для того, чтобы продолжить разговор, так вот тогда, в это мгновение успеть сказать, что я лежу с дыркой в собственной голове, что мы еще обязательно увидимся, но не сейчас, потому что сейчас мне еще нужно разобраться с тремя рейнджерами. А потом пойдут гудки, и мир должен рухнуть. Но он не рушиться. Он рухнул для меня и нескольких гребаных мексиканцев. Из-за монетки в один доллар. Из-за решки. Вы все еще ищете здесь смысл? Его здесь нет.
Я катаю монету по столу. Она упала под стол, и я не полез за ней. Чтобы еще чего-нибудь там не найти. Гору пыли или рейнджера со Смитом и Вессоном. Только не сейчас, не сейчас. Я слишком устал. У меня был тяжелый день. У нас темнеет, а у вас, господа
Читать далее...