Вместо тумана на Хогв. лег наконец снег. Не такой густой, как обещал директор, но все-таки уже снег. Значит, скоро праздники. Мне это в общем безразлично, я не люблю всю суету и возню, но мне важно то, что две трети студентов уедут, и здесь станет потише. Умучили они меня за эту неделю. Когда же выходные...
Вчера пришло письмо от Л.М. Пергамент исчеркан каким-то крайне небрежным пером (Люц. долго разрабатывал у себя такой летящий почерк), переполнен смутным хвастовством и какими-то очень туманными, но подозрительными намеками. Что-то у него опять не так, у нашего блондина. Насколько я его знаю, это может означать то, что Л. снова чует запах власти. А это, в свою очередь, сигнализирует о возвращени Лорда. Астарта, как же меня все это... fuck.
Когда же, наконец, избавлюсь я от всех этих теней прошлого? Похоже, что никогда. Пока существует О.Ф., пока директору нужно искать и создавать образ врага, пока Люц. охвачен желанием вернуть утраченное могущество, пока у многих Пожирателей есть неотмщенные враги... Все это время я буду между двумя огнями. Если, говоря честнее, не между двумя стульями. Хотя по моим личным ощущением, мое положение схоже с человеком, стоящим одной ногой на берегу, другой на краю отплывающей лодки.
Если доживу до субботы, обязательно напьюсь у мад. Розм. А потом еще раз, с Р.Х. И Флитвика приглашу.
Пара часов у меня есть, чтобы отдохнуть от гама. День сегодня неудачный: лекции, лекции, лекции еще, а потом практические занятия. Да еще А.Д. попросил вечером подменить пр. Спр., она уехала на какое-то научное совещание. Бедняжка Помона каждый год по два-три раза срывается на все эти административно-чиновничьи мероприятия, потому что не первый год пишет докторскую. Если счет не пошел на десятилетия, конечно. По-моему, она пишет ее сразу же по окончании Хогв. На мой взгляд, она, как хороший специалист своего дела и предмета, давно уже может претендовать на научное знание, но все боится афронта. А зря. Судя по тому, какие олухи царя небесного сидят в Министерстве, докторскую можно получить с уровнем знаний третьего курса.
И снова я возвращаюсь к самой больной теме своей учительской жизни. К знаниям. Мне категорически не нравится та форма, в которой они преподаются в нашей школе. Они не рассчитаны на настоящее запоминание, на умение орудовать этими знаниями. И самое обидное, что директор меня вполне понимает. Но вот вдолбить то же самое понимание в министерские подставки для шляп, по какому-то досадному недоразумению иименуемые головами – это ни у него, ни у меня не получается. Конечно, ведь Альбус, как они считают, только оголтело рвется к власти, а я – что такое я? Кто я такой? Как можно доверять бывшему стороннику Л.В. и магу, имеющему на свою счету прошлое Пожирателя и отсидку в Азк.?! Сколько раз мы выдвигали предложения пересмотреть программу обучения, и каждый раз чиновники заворачивали ее, даже не читая.
Поменьше практики, побольше теории. Поподробней об истории, покороче о событиях недавнего прошлого. Пусть студенты изучают зельеварение по книжкам с картинками, а не трогают своими руками эти опасные ингредиенты! Хорошо еще, что я, наплевав на все эти предписания и постановления, все равно без практики не обхожусь. А вот что касается других предметов, той же трансфигурации, там без практики вообще никак нельзя.
А что взять с детей? Они-то, дураки, рады тому, что на лекциях приходится сидеть меньше. Потому и считают меня страшным зверем, что я спрашиваю по всей строгости. Ничего, я все время это повторяю: когда жизнь припрет к стенке, и вы вспомните все, что я в вас вдолбил, на автомате – вот тогда вы ощутите, что семь лет потрачены на подземелья не зря! А уж как вы ко мне относитесь , меня ни в малой степени не волнует. Никогда не был жадным до поклонения и восторгов почитателей.
Ну ладно, что-то я разговорился. Надо еще что-нибудь посмотреть для лекции пр. Спр. Счастье Альбуса, что я, как зельевар, в травологии вполне разбираюсь, и смогу возместить им занятие без ущерба для программы. И до теплицы надо будет дойти, посмотреть, как там дела. Может, что-то требует вмешательства.
Вчера пришли письма сразу от двух изданий: "Магия и жизнь" и "Мир и волшебство". Заинтересовались моим недавним выступлением на ХХ магической конференцииОбъединенного королевства. Предложили напечатать мой доклад, причем даже не в сокращенном, а в полном виде.
Пойти приколоться, что ли, спросить у А.Д. разрешения на печать? Впрочем, он этого не оценит.
Р.Х. опять достают из Министерства. Эх, Люц., какой же ты все-таки неугомонный и мстительный. Об этой твоей черте тебе постоянно твердил еще Л.В.
Немного исторических рассуждений обо всем известных личностях.
Хельга Хаффл. была крайне порядочной женщиной. Коненчо, от того времени дошло до крайности мало сведений, и все они обрывочны, но есть информация, что она была верной женой и самоотверженной матерью. Среди ее излюбленных умений были самые что ни на есть практические: лечение, кулинария и защита. В книгах XIII века мне приходилось видеть портреты ее потомков; они условны, правда, но можно сказать, что до конца Средних веков ее род не прерывался. Как сейчас, не знаю. Сама Х.Х. завещала своему факультету быть честными, верными, трудолюбивыми, – так сказать, простые труженики нивы магии. По-моему, она заранее предполагала, что на ее факультете будут учиться не те, кто блещет гениальными способностями и хочет сверкать потрясающими умениями. Ее обучение скорее было предназначено для тех, кто ничем особым не одарен, а наоборот, хочет добиться всего через тщательный и ежедневный труд. Это не только по-моему. Многие историки-исследователи "вопроса об Основателях" на протяжении столетий приходили к такому выводу. Собственно, я здесь повторяю Этельреда Падуанского.
А может, для вас Хаффлпафф предназначен,
Для верности и справедливости дом.
Готов хаффлпаффец учиться усердно,
Терпением брать и тяжелым трудом – как поется в песне,. которую я ежегодно слышу в день начала учебы. Все качества хаффлпаффцев здесь обозначены вернее некуда.
За одним исключением. Почему же Шляпа посылает на этот факультет совершенно бестолковых созданий, которым самое сложное занятие, на которое они способны, – это только вытирать пролитое зелье после занятий других? До сих пор не понимаю, почему Нев. Лонг. учится не на Хаффлп. ... Впрочем, если бы звезды встали таким прискорбным образом, я бы вообще помешался.
И еще горькое наблюдение. Не только Хаффлп. так опустился. Кто учится на моем факультете? Разве те самые знатоки и любители герметичных наук, которыми он всегда так славился? Постепенно произошла подмена понятий, и теперь на Слизерине "хитрецы к своей цели идут, Никаких не стесняясь путей". Вместо общества избранных – по уму избранных, по способностям, по задаткам, в конце концов! – получился дебильный клуб для тех, у кого генеалогическое древо ветвистей, и кто может похвастаться тем, что его предки никогда не марали рук работой, а вены – кровью маглов.
Не раз меня посещали мысли такого рода: что бы сказал на это С.Сл., доведись ему воскреснуть?
Пришло письмо от моей бельгийки Эдит. Совершенно неожиданное и нежданное. Я был занят работой в кабинете (прибирался после очередной лекции у Хаффл.; эти идиоты вечно оставляют после себя бардак), как услышал клекот у окна. Ее пестрый ястреб, ее небольшой плотный свиток письма. Руки у меня, разумеется, не дрожали, но я был обрадован.
Ее быстрый поерк... и ее, только ее галльская манера надушивать пергамент. Удивительно.
А в Хогвартсе туман. Этим отличаются здешние края. То ясно по несколько недель, и небо чистое, и тепло. А то навалится совершенно ватный туман, и стоит до середины зимы. Хотя директор обычно творит небольшое волшебство и заставляет пару-другую туч просыпаться снегом на башни замка. И тогда хогвартцы имеют возможность праздновать рождество и новый год в классических условиях.
О праздниках. Клянусь коварством Морганы, я не прощу Л. боггарта.
На сегодня все дела сделаны. Осталось только посвятить несколько часов самому себе. Что-то давно я не занимался изготовлением зелий для личных нужд и потребностей, а ведь иногда необходимо и этому посвящать время. Иначе можно на века зацикливаться на Воспламеняющем и Замораживающем зельях... и им подобном. Да, пора размяться.
Давно пора опробовать один старинный рецепт герметического зелья Люмофора. Применивший его в течение пятнадцати-двадцати минут видит все объекты освещенными ярким светом, который виден будет ему одному. Использовавшие его пишут, что чрезвычайно удобно применять для ночной слежки, для исследования подземелий и т.п. Ха, сварю его – и буду снабжать пузырьками Филча. Он и без того слегка повернулся на дисциплине и на слежке. Вот старик совсем потеряет покой: будет все ночи напролет красться по темным коридорам в надежде поймать зловещего преступника или гнусного нарушителя. А то и задержать самого С.Б.
Не могу понять, что нужно здесь и С.Б., и Л.В. Последний вообще меня удивляет. Если Сириус всегда был неуравновешенным психом, и я могу поверить в то, что он будет двенадцать лет жить мыслью о мести, – то уж Лорд точно не такой... пылкий. К чему ему постоянно гоняться за парнем, который ни сном, ни духом не ведает даже о пророчестве, да и не проявляет, скажем прямо, никаих особенных магических талантов... Не знаю.
Вот сварю зелье и, наверное, много чего сумею узнать. Наверняка А.Д. озарит генильная мысль использовать эту вещь в интересах О.Ф. Он все и всех умеет использовать. Хотя для того, чтобы следить по-настоящему скрытно, нужно еще немало приспособлений. Но об этом потом.
Да окончания занятий нужно провести еще одну лекцию и одно практическое занятие. Но покамест длится перерыв, и, думаю, успею записать одну историю. Вспомнилось недавно.
Осенью, когда истерия по поводу приближения С.Б. была на своем пике, и учеников отправили ночевать в Большой зал, должен был состояться очередной квиддичный матч. Я любителем этого спорта не являюсь, верней, отношусь к нему спокойно. Я практик, и полеты на метле для меня важнее в своем ежедневном применении, а не в погоне за психованными шарами. Но мои слизеринцы сходили с ума перед матчем (естественно). Это каждый год случается. И хоть я сам в квиддич не играю, но к такому поведению привык. Особенно когда удается кое-кого надрать.
Правда, погода была плохая, и они разрывались между стремлением обыграть Гриф. и нежеланием мокнуть под ливнем. В конце концов, благоразумие взяло в них верх, и они заявили мне, что не могут играть: дескать. Д.М. еще не поправился. Мне понравилось изящество этого хода. Истинно слизеринская изворотливость.
Между прочим, Л.М. говорил, что действительно подал на лесника в суд за то, что его гипп. покалечил Драко. Я отговаривал Л. от этой глупости, даже надавил на разум: дескать, к чему привлекать внимание к соей семье, особенно сейчас, в таких сложных обстоятельствах? Но нашему хваленому аристократу вожжа под хвост попала. "Я этого так не оставлю, я его уничтожу!" Скверно. Очень скверно. Как ни поверни, все будет плохо. И если Л. добется своего – плохо, Р.Х. не перенесет; и если я буду слишком настойчиво Л. отговаривать – ничего хорошего не получится. Он и так в последнее время патологически подозрителен.
Надо просто сказать Х., чтобы тот убрал куда-нибудь свое животное с глаз подальше. Может, удастся выставить дело так, что гиппогриф убежал, был украден, съеден Арагогом, наконец. [208x240]
«Каждый преступник, скупец, обидчик, зубоскал, расхититель и вызывающий отвращение человек делает то, что он делает, поскольку у него больное сердце. Если бы сердца были чистыми, эти действия не стали бы реальностью. Поэтому если вы хотите изменить наш мир, не начинайте с исправления внешней стороны. Вместо этого измените условия внутреннего мира».
Забавно. Уже второй раз пробую стать членом сообщества, претендующего на интересность каждого своего сообщения и участника. Зачем мне это понадобилась? Интеллектуальная разминка, скорее всего. Или же просто нового хочется.
Или решил выйти на люди? Да уж. Это самое то. Один раз я уже совершил такую авантюру, и чем это закончилось? Многолюдным Визенгамотом, сизым от страха Барт. Кр. и поступком А.Д., который я до сих пор не могу понять до конца.
На самом деле ноябрь выдался не таким уж тусклым и однообразным, каким он мог показаться по прошлой моей записи. Хогв. – такое место, где не бывает двух похожих дней. Вот и я, задумавшись о прошедшем месяце, понял, что событий в нем было немало. Пожалуй, даже больше чем следовало бы.
Призрак С.Б. по-прежнему витает над замком. В каждом подозрительном шорохе многим видятся происки моего старого однокурсника. Он же (призрак) испортил окончание Хэллоуина, когда напугал картины в крыльях домов. А.Д. долго потом разбирался, кто начал сеять панику. А.Ф. упорно твердит, что это был Пив. Хотя он каждый раз обвиняет полтергейста во всех мыслимых грехах, – даже больше, чем Г.П. Да и без него не обошлось действительно.
Р.Л. заходил пару дней назад; бедняга сильно сдал за эти месяцы. Стены Хогв. на него так действуют, что ли? В зелье, что я варю ему, я уверен – оно только исполняет свою роль и смягчает влияние полнолуния. Дело тут в чем-то другом. Думаю, он не может не волноваться из-за Бл. Все-таки они были друзьями когда-то.
Интересно, как бы я реагировал, если бы С.Б. был моим другом? Да, я, очевидно, свихнулся совершенно, если смог такое предположить... Лет двадцать назад мы бы оба убили друг друга с наслаждением. Впрочем, если подумать... то и сейчас.
За свою жизнь я уже видел столько случаев, когда человек, который называл себя другом, впоследствии оказывался предателем. И что? Я это пережил.
Кажется, возобновилась моя старая традиция: возвращаться к этим записям не чаще раза в месяц. Ну что ж, значит, так мне все это нужно и важно. Действительно... Разве я не был всегдашним сторонником держать переживания и чувства внутри? Зачем же теперь преподносить их на публичное обсуждение?
Ноябрь закончится через полтора часа. Что он уносит с собой? Ничего, кроме вполне обычных дел и забот. Еще один месяц позади.
И все-таки я рад, увидев себя здесь. Северус, ты становишься сентиментален, старый гоблин.
Сегодня действительно посвободней. С утра все про меня забыли. Обычно паломничество начинается часов с девяти: сперва заглядывает Арг. Ф. , поинтересоваться, не надо ли кого-то наказать, потом в камине появляется веселое лицо директора – известить меня, какие планы на сегодня, а затем уже все вперемешку: то Р.Х. заглянет за какой-нибудь мазью зверям, то мадам Х. или Спр. забегут, то мой факультет прибежит что-то выяснить. Но сегодня с утра тихо, я даже выспался. И (непостоянна человеческая природа) даже начал ощущать странный дискомфорт, словно я действительно частично перестал существовать.
Позавчера был пик полнолуния. Р.Л. ходил бледный и испуганный, все боялся, что мое зелье не подействует. Пришлось взять его за плечи и слегка встряхнуть. Посоветовал ему на всякий случай запереться на ночь в комнате и убрать подальше все, что он может испортить. В действии зелья я был совершенно уверен, но Р. явно требовались какие-то дополнительные меры, хотя бы чисто психологические. Наутро он встретил меня совершенно зеленый и с кругами под глазами, но сияющий, как новенький галлеон. Все работает, зелье благополучно избавило его от тяжести превращения.
Мы с ним посидели у меня, поговорили на тему оборотничества. Чувствовалось, что нашему болтливому Ремусу хотелось выговориться. Слишком часто ему приходится скрывать свою вторую природу. Он рассказал мне, как несколько лет мыкался без работы, как просыпался по утрам на каких-то помойках, как пробовал лечиться в Мунго. Оказывается, процесс оборачивания очень болезнен и с физической, и с психологической стороны. Рем. сказал, что чувствует, как гаснет его человеческое сознание, и он ничего не может с этим сделать – это сродни смерти. А тело... он говорит: "я чувствую, как плавятся мои кости".
Он действительно пил, и пил много, но выпивка совсем не помогает от оборотничества. А вот зелье ненавистного Снейпа – помогает. Сам он не в состоянии его сварить, поэтому волей-неволей приходится обращаться ко мне. Хотя Рем. еще не самый плохой вариант. Если бы на его месте был бы Дж. П., – боюсь, Министерству пришлось бы выезжать на ЧП в связи с бегающим по Хогв. диким зверем. Не стал бы я ему помогать.
А с Р. мы... ну не то чтобы подружились (все-таки груз прошлых дел не дает ни мне забыть, ни ему смотреть на меня честно), но стали лучше друг друга понимать. Дурак ты, Ремус, дурак. Прости за откровенность.
Мерлин, как же хорошо чувствовать полную свободу, хотя бы в рамках одного дня. Даже не знаю, чем бы таким заняться. Может быть, отправиться в "Три метлы"? А что, хорошая идея. Причем сделаю это так: пойду пешком. Метлу возьму с собой, на всякий случай, но пока пойду на своих двоих. Погуляю по лесу.
17:52 - 18:09, на редкость теплый вечер16-10-2008 18:09
Рядом с Хогв. облетели почти все деревья, и небо теперь просторно. Желтовато-голубое, прохладное, несмотря на теплый день и солнце. Так и тянет вскочить на метлу и промчаться над замком, над его крышами, над лесом. Так, чтобы ногами едва не задевать тонкие темные ветки, чтобы купаться в несущейся снизу лиственной прели. Из Леса пахнет грибами – они и там растут. И не одними поганками, которые, как убеждены мои ученики, только один я и собираю.
А в границах замка тепло и старое волшебство, струящиеся от камней и из-под земли, все еще сохраняют зелень. Поэтому мы выглядим зеленым островком. Гуляя по саду сегодняшним днем, нетрудно было представить, что еще лето. Старшекурсницы обрадовались теплу, поснимали мантии, и расхаживали почти в маггловских одеждах, подставляя солнцу животы. Поймал двух и отчитал, они убежали жаловаться своему декану.
В прошлые выходные все-таки состоялся матч, хотя лупил такой ливень, что впору было носу не высовывать. Но "квиддичные законы это свято!", как любят у нас говорить некоторые ревнители старых традиций. Я как-то давно, еще только придя на место преподавателя, пробовал возражать, говоря, что под дождем или в мокрый снегопад ученики либо простудятся, либо разобьются, полностью потеряв ориентацию в пространстве (а такие случаи за историю квиддичных матчей исчисляются десятками). Но твердолобые наши начальники ни в какую не согласились. Проклятая наша английская принципиальность и верность традициям! На все пойдем, согласимся погибнуть, лишь бы не отступить от правил, принятых сто тысяч лет назад, и уже давно никуда не годных.
В этот раз обошлось без трагедий, но Г. Пот. грохнулся с метлы. Матч, естественно, был сорван. Говорит, что увидел демент. Директор убежден, что он не врет, т.к. сам тоже не раз наблюдал, как эти демоны подбирались к замку гораздо ближе, чем это было им позволено. Но нет, чтобы обратиться в Мин. с официальным заявлением! Нет, это не для нашей гордости. Эх, Альбус... Альбус... старый ты осел. И мне плевать, если ты просматриваешь эту тетрадь. В конце концов, ты же сам подсказал мне вести ее, чтобы дисциплинировать свой внутренний мир. О да, я дисциплинировался, лучше некуда.
А.Д. намекнул, что сегодня в его кабинетре состоится преподавательское собрание, и он сообщит нечто важное. Не думаю, что это действительно так. Скорее всего, будет очередная учительская пирушка. Недаром Хаг. вчера носил в замок бочки с сидром. А, да, а мадам Х. и Спр. бегали и шептались, показывая друг другу какие-то свертки, шуршащие тканью. Ну что же, отдохнуть тоже неплохо. Хотя, если честно, страшно устал я от одной и той же компании. Хоть бы новый человек появился.
Северус, ты обманываешь сам себя. Вот пояился Р.Л. – и что, ты доволен? Хотя... какой же он "новый"?
В кон.16 — 17 вв. представление о дьяволе как «обманщике», творце иллюзий вновь начинает постепенно вытеснять веру в дьявола как материальную силу. В весьма сильной форме подобная концепция дьявола выражена в трактате ЭРАЗМА ФРАНЦИСКА «АДСКИЙ ПРОТЕЙ, ИЛИ ТЫСЯЧЕИСКУСНЫЙ ИЗОБРАЗИТЕЛЬ...», где ДЬЯВОЛ именуется «обезьяной бога», «адским фигляром», «ахеронским комедиантом» (ФРАНЦИСК. 92). Подобное воззрение, некогда, в эпоху Средневековья, уже главенствовавшее в демонологии, на этот раз, в эпоху становления научно-рационального мышления, принимает медицинско-психологический характер: дьявол-«комедиант» рассматривался отныне как творец опасных иллюзий и галлюцинаций, которые пагубно влияли на душу человека, вызывая некое подобие психического расстройства. Это представление было чревато для теологии большой опасностью, так как фактически снимало с ведьм ответственность за свои поступки, превращая их в «пациентов» (как в медицинском, так и в буквальном смысле — patiens: пассивный, претерпевающий), у которых дьявол своими «иллюзиями», представляющими все же психическую (но не физическую!) реальность, вызвал душевную болезнь. Решающее значение в этом вопросе имела дискуссия между Жаном Боденом, отстаивавшим тезис о реальности материальных дел дьявола и ведьм, об их «чудесном» вмешательстве в физическую причинность, и Иоганном Виром (или Вейером; варианты написания его имени: Weier, Weyer, Wierus, Piscinarius) — человеком, который впервые в демонологии занял в вопросе о ведьмах последовательно медицинскую точку зрения, вытекавшую, впрочем, из его же теологического воззрения на дьявола как на «обманщика», изводящего галлюцинациями душу. Если верить его трактату «ОБ ОБМАНАХ ДЕМОНОВ» (1563; КН. II, гл. 15), Вир побывал в Африке, где наблюдал местных колдуний. Вир различает магов (magus), которые предались дьяволу сознательно и потому несут за свои действия полную ответственность (эзотерическое учение магов-заклинателей об инфернальном царстве Вир предал гласности в трактате «Псевдомонархия демонов»; Книги дьявола), и ведьм (saga vel lamia) — несчастных женщин, которым дьявол морочит голову, пользуясь слабостью их духа и извращенной фантазией; наказание ведьмам должно быть пропорционально вреду, который они причинили (если им каким-то образом удалось его причинить). Трактат Вира многократно переиздавался, переводился на другие языки и имел огромное влияние на умы; отчасти благодаря ему к концу 17 столетия «апологии обвиненных в колдовстве» (каков, например, трактат ГАБРИЭЛЯ НОДЕ) стали достаточно обычным явлением. В текстах Жана Бодена, напротив, нашла наивысшее выражение ренессансная идея о материальной мощи дьявола. Боден, по сути дела, «распространил на дьявола божественную привилегию творения» (СЕАР, 100), прибегая при этом порой к весьма остроумной аргументации. «В природе мы видим немало удивительных вещей, полностью ускользающих от нашего понимания, — пишет Боден. — Так, небесные тела пробегают за один день 245 791 444 лье; и мы откажем дьяволу в способности уносить человека за сотню или пару сотен лье от его дома?». В конце концов, — выкладывал Боден свой главный козырь, — заимствованный, впрочем, у Августина (О ГРАДЕ БОЖИЕМ, 20:19), — кто решится утверждать, что все проделанное Сатаной с Иовом — иллюзия? (БОДЕН, О ДЕМОНОМАНИИ ВЕДЬМ, 114). Стремительное развитие естествознания в 17 в. отчасти поколебало веру в дьявола, отчасти же вызвало не более чем трансформацию его образа, адаптировавшегося к новому «рациональному» мышлению. Прин цип этого мышления — «не следует объяснять кознями дьявола те явления, которые можно объяснить естественными причинами» (формулировка медика Мареско по поводу дела ведьмы Марты Броссье; цит. по: СЕАР, 108), — привел, разумеется, к существенному умалению прерогатив дьявола; однако оказалось, что и самого дьявола можно осмыслить как одну из «естественных причин», как «явление природы», и тем самым включить его в «рациональность» новой науки: ибо само представление о «естественном» и «рациональном» в эту эпоху существенно отличалось от привычного нам. Например, лондонский врач Роберт Фладд (1574— 1637), известный розенкрейцер, видел в злых демонах, гнездящихся в планетах Солнечной системы, «естественную причину» болезней и разработал свою систему лечения, включавшую, например, такой пункт, как облачение в «доспехи божьи» (РОСКОФФ, II, 324-325). Переосмысление дьявола в духе новой рациональности состоит здесь в том, что дьявол рассматривается уже не как существо надмирного плана, вмешивающееся по собственному произволу в дела мира, но как фактор, заложенный внутрь структуры мира и имеющий точно такой же статус, как и «законы природы», — иначе говоря: «демоны планет» вызывают болезни не потому, что они этого хотят или потому что ненавидят род человеческий, но потому, что они включены в систему Космоса в качестве фактора, объективно неблагоприятного для человека.
Я человек нелюдимый, это факт, не подвергающийся сомнениям. Если кому-то необходимы компании, визиты встречные и визиты ответные, беспрестанные разговоры и так называемое общение, то мне столь же необходимо подолгу бывать в тишине, наедине с собой. Людей рядом я переношу с трудом.
Это не значит, что я никого не люблю. Есть существа, мне весьма приятные. Время от времени поговорить с ними, посидеть в одлной компании – это люблю даже я. Но налагаемых близкой дружбой уз тесного общения я боюсь. Поэтому меня часто упрекали в том, что я бросаю людей и равнодушен к ним. А на самом деле это только оттого, что я привык чувствовать себя отдаленным от всех. Как сказала однажды Мин. МакГ., "у тебя, Северус, очень большое личное пространство". Возможно. Не знаю.
Я такой, и вряд ли уже изменюсь. Мне нужна внутренняя свобода.
Ну что, опять не получилось зелье?
Еще бы, Поттер. Спирта нет в составе.
А вас, я вижу, мучает похмелье.
Да и состав вы вряд ли прочитали.
А зелье вам придется все же выпить.
Ну что вы, Поттер, это не отрава.
Нельзя же просто так все взять и вылить...
И вам урок, и для меня забава.
Что с вами будет? Я откуда знаю.
Ведь вы же это зелье составляли.
Я вас, наверно, даже откачаю.
Надеюсь, вы вон то не добавляли?
Ах, добавляли? Пейте, Поттер, пейте...
Теперь вы можете со всеми попрощаться.
Ну что вы плачете? О жизни не жалейте.
Малфой, не хорошо сейчас смеяться!
Вам наплевать? А вы ведь пили вместе.
И зелье ваше цвет имеет тот же.
Куда, Малфой? А ну стоять на месте!
Вы пейте, пейте. Вместе и положим...
Куда? В одну палату, не в кровать же.
Помучаетесь с месяц, может дольше.
Ах, вы хотели в гроб? Ну, это позже.
Но если хочется - вам Снейп всегда поможет. [481x600]
В подземелье мрачном Хога
Дети зелья изучают.
Меж кипящими котлами
Гордо реет Мастер зелий,
Птице коршуну подобный.
Оскудел родимый Хогвартс,
Черт-те-что вокруг творится,
Ладно маглов не набрали
На коммерческой основе, -
Богадельня, а не школа!
Дамблдор, директор мудрый,
Впав в маразм благополучно,
Объедается сластями,
И Макгонагалл-старушка,
Диссертацию забросив,
Знай себе мышей гоняет.
Поттер, наглая скотина,
Вечно шляется по девкам
В модной мантии волшебной
(«Где бы мне достать такую?» -
Думу думает профессор),
А Малфои – сын с папашей –
Гнусно строят ему козни,
Всякий раз безрезультатно.
Филч, нанюхавшийся хлорки,
Слег в больничку, ну а Хагрид
Шумно пьянствует с Сивиллой.
Только Северус, бедняга,
Сохранил еще рассудок, -
И того угробят дети
(Видимо, довольно скоро).
Гриффиндорцы хором стонут,
На учебник тупо глядя,
Как пигмей на холодильник.
Им, убогим, недоступна
Эта тонкая наука! -
Усмехается профессор.
Только Грейнджер что-то знает,
Да от этого не легче.
Ботаничка и зануда,
Шла б на кухню, щи варила!
То рукой мешая зелье,
То другой за чуб хватая
Зазевавшегося Рона,
Болтовнею занятого,
Снейп владения обходит,
Наблюдая за процессом.
Глупый Невилл робко прячет
Тело жирное под партой
От учительского взора,
Знать, чего-то вновь напутал,
Ой, наварит он, однако…
На котел злосчастный глядя,
Снейп командует поспешно
Гриффам: «Ахтунг! Все пригнитесь!»
Взрывом дверь срывает с петель
И разносит на хрен в щепки
Стол учительский дубовый,
Где заначена бутылка
И «Плейбой» за прошлый месяц,
Конфискованный у Драко,
Кабинет опять заляпан
Липкой мерзостью зеленой!
Заценив масштаб ущерба,
Снейп орет – и гриффы слышат,
Хоть и рады бы оглохнуть, -
«Гады! Чтоб вы провалились!»
В этом крике – шквал протеста,
Нерастраченная ярость,
Неотмщенные обиды,
Ненависть к детишкам в целом
И к конкретному студенту…
Приговор вполне серьёзный
К десяти годам расстрела
Слышит Невилл в этом крике!
И украдкою профессор
На часы глядит тоскливо:
Предстоит еще уборка
И урок у Пуффендуя…
Пусть скорее грянет ужин… [640x365]
Осень все больше наступает на Хогв. Деревья по традиции еще держатся, они пожелтеют только к концу октября, но холод по утрам уже дает себя знать. Выходя на рассвете во двор, я вижу, как крупный песок, которым эльфы посыпают дорожки, покрыт сизыми каплями измороси.
Только на некоторые участки Запретного Леса осень не оказывает влияния. В заплетенном паутиной царстве Ар. деревья не потеряют листвы, им там нечего терять. Пауки выпили все соки из стволов и ветвей.
Хагр. принес мне на лечение детеныша гарпии. Гарпиенок недавно вылупился из яйца, а мать его исчезла, скорее всего, погибла. Детеныш отказывается от еды, постоянно орет и плюется, и Руб. испугался, что он болен. Притащил мне. Я начал разбираться, в чем дело, и понял, что гарпиенок здоров, но не хочет пить молоко, т.к. оно не пахнет матерью. Пришлось варить вонючий безвредный состав и смешивать его с молоком; в таком виде все пошло на лад. Теперь объевшийся детеныш ползает по письменному столу, сует в рот мои бумаги, царапает все когтями и уже подрался с одной книгой. Когти даже у маленьких гарпий чудовищные. Про клюв молчу. Он не закрывается ни на минуту, и из него постоянно несется мерзкий вопль: требование еды или выражение возмущения, почему я с ним не играю. Что за наказание мне – постоянно возиться с детьми?!
Скоро начнутся матчи по квиддичу. Наша команда уже тренируетсся.
Важным фактором, определявшим противоречивость расхожих представлений о дьяволе, было напряжение, существовавшее между ученой и фольклорной традицией: если монахи, инквизиторы и проповедники, с их вполне понятным желанием утвердить набожность паствы посредством запугивания, ставили акцент на ужасном, то фольклор "...представлял дьявола смешным и бессильным, возможно, с целью укротить его и ослабить напряжение страха. Не случайно период, когда присутствие дьявола ощущалось с особо ужасающей непосредственностью, — во время ведьмовских гонений 15-17 вв., — был в то же время периодом, когда он широчайшим образом фигурировал на подмостках в качестве шута... Общественное представление о дьяволе осциллировало между образами ужасного господина и дурака» (РАССЕЛЛ, ЛЮЦИФЕР, 63). Другое существенное расхождение между ученой и народной традицией определялось полным, поистине «демоническим» равнодушием последней к христианской иерархии существ: смешение человека и демона, образы «получеловека-полудемона — логическая возможность, которая полностью отвергалась научной, вышедшей из традиций августинианства демонологией» (ШМИТТ, 345), — тем не менее имели широкое хождение в народных поверьях, и как ни доказывала ученая демонология, что демоны не способны к деторождению и могут пользоваться лишь украденным семенем, легенды о полудемонах — детях людей и инкубов и суккубов — вызывали сочувствие настолько глубокое, что героям подобных историй (например, епископу Труа Гишару, 14 в. — ШМИТТ, 346) приходилось всерьез защищаться от этих обвинений.
В демонологии раннего Средневековья (так, как она предстает в житиях святых) образ дьявола отличается живостью и конкретностью: дьявол — враг, способный для достижения своих целей принимать тысячи обличий; не случайно именно в текстах этой эпохи (в частности, знаменитое житие св. Антония, написанное Афанасием, 4 в.) разрабатываются в словесной форме иконографические типы дьявола, которые лишь значительно позднее найдут воплощение в пластической иконографии дьявола (также Обличия дьявола). Дьявол раннего христианства ведет со своими главными врагами — святыми (Святые и демоны) самую утонченную стратегическую игру (Борьба с дьяволом), которая имеет, однако, психологический характер и редко выливается в форму грубого материального вмешательства дьявола в мирские дела.
Главная проблема ранне-средневековой демонологии — проблема искушения, но никак не физического вреда, не тирании и насилия, вершимого дьяволом. В византийской демонологии этой эпохи (прежде всего Михаил Пселл, 11 в.) продолжают жить представления, восходящие к неоплатонизму, в частности, учение о высших и низших демонах (причем первые не вполне чужды добру, а последние свирепы, бессловесны, бесчувственны и порой подобны животным), которое трудно согласовать с христианской идеей падших ангелов, но которое позднее оказало влияние на неоплатоников Ренессанса. Восходящее к неоплатонизму представление о демонах как промежуточных между людьми и богами (богом) существах продолжало напоминать о себе еще в 13 в.: например, парижский схоласт польского происхождения Витело (Witelo, Vitellio) в своем трактате «О природе демонов» утверждал, что демоны — «средние силы» (mediae potestates), они выше человека, но ниже ангелов, состоят из души и тела, и смертны. Отголоски неоплатонизма видны и в ереси альбигойцев, среди которых бытовало верование, что наши души — демоны, вложенные в наши тела за свои преступления (КОЛЛЕН ДЕ ПЛАНСИ, 15).
В богословии схоластов 11-13 вв. (Ансельм Кентерберийский, Фома Аквинский, Петр Ломбардский и др.) дьявол из живой фигуры искусителя и лжеца все более превращается в отвлеченную аллегорию зла как такового: так, в трактате «О падении дьявола» АНСЕЛЬМ КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ занят в основном истоками зла, находя его в свободной воле дьявола, который отверг дар бога — благодать, и «пожелал нечто собственной, ничему не подчиненной волей» (О ПАДЕНИИ ДЬЯВОЛА, гл. 4); причина ала — свободная воля, ищущая собственного счастья (commodum) вне божественного порядка (justitia), — причем волеизъявление дьявола не имеет никакой причины (nulla causa praecessit hanc voluntatem; О ПАДЕНИИ ДЬЯВОЛА, гл. 27), оно абсолютно свободно.
В 15-17 вв., в эпоху массовых ведьмовских процессов, внимание демонологов явно переключается с самого дьявола на их слуг — ведьм; трактаты этого периода заполнены бесконечными дискуссиями о возможностях ведьм, о реальности или мнимости шабаша и ведьмовских полетов по воздуху и т. п. В эту эпоху укореняется вера в несомненную физическую реальность дьявольских деяний, а в результате происходит существенный сдвиг в образе самого дьявола: из хитрого искусителя он все больше превращается в кровавого тирана, палача (палача бога), преступления которого порой необъяснимо жестоки. Ульрих Молиторис («Диалог о ламиях и женщинах-прорицательницах», 1489), Ж. Боден, П. Ланкр, Дельрио, Н. Реми, Торребланка и др. теологи нисколько не сомневались в способности дьявола вмешиваться в физическую реальность, что