Этот доклад был написан в ходе подготовки к предстоявшей конференции «Вера и порядок» в Эдинбурге (1937). Зассе в то время было запрещено путешествовать, как и ранее в том же году, когда он участвовал в заседании оргкомитета конференции в лондонской резиденции архиепископа Темпля. Много душевных и физических сил у него отнимал открытый раскол в Исповедующей церкви. Стресс, который он испытывал, когда писал эту работу, трудно себе представить.
Если законничество приводит к такому итогу, разве это не служит некоторым оправданием антиномизму? Всякий, кто считает антиномизм альтернативой законничеству, должен понимать, что он смешивает Закон и Евангелие. Тертуллиан обратил внимание на это смешение в учении Маркиона. Однако мы должны спросить себя: разве не прав был Маркион, если суть Евангелия — прощение грехов, а Иисус не является законодателем? Тогда нам придется предоставить антиномистам эпохи Реформации презумпцию невиновности. Разве не правы они были, когда утверждали, что закон является достоянием мирской жизни, т. е. прерогативой правительства? Они могли даже процитировать Лютера: «Десяти Заповедям место в городской управе, а не на кафедре»[1].
Не могу сказать, какой высоколобый специалист по церковному праву — и был ли он вообще богословом? — впервые разграничил церкви, которые являются лютеранскими только de jure, и церкви, которые являются лютеранскими de facto. Этим разграничением он одурачил всех, в том числе и меня, о чем я хочу прямо заявить. Вероятно, он был плохим правоведом. Хороший правовед знал бы, насколько неточны и двусмысленны эти выражения. В общем праве, к примеру, признание de facto имеет гораздо меньший вес, нежели признание de jure, тогда как применительно к церквям эти выражения имеют почти обратное значение: de facto гораздо важнее, чем de jure.
Встать на путь проповеднического служения — даже после того, как на полях Фландрии нам пришлось похоронить ту религиозную философию, которую мы студентами изучали вместо подлинного богословия, — моему поколению (а я был рукоположен ровно тридцать лет назад) помогло убеждение, что мы должны проповедовать не собственную религию, но простое Слово Библии, которому мы научились доверять, и на которое мы научились полагаться. Лютеранами некоторых из нас — возможно, даже многих из нас — сделало осознание, постепенно пришедшее к нам по мере того, как мы изучали Библию и готовили проповеди, что христианский мир никогда не получал более чистого, более глубокого объяснения Священного Писания, нежели в исповеданиях евангелическо-лютеранской церкви.
— Герман Зассе. Письма лютеранским пасторам. №14: Об учении о Священном Писании (август 1950)
63 Clifton Street
Prospect (Adelaide)
South Australia
3 апреля 1963 года
Любезный д-р [Дж. A. O. Пройз],
я хотел написать Вам по нескольким вопросам, но сегодня вынужден ограничиться одной проблемой: Вашей поездкой в Хельсинки. Я говорил со своим коллегой Хебартом, который уже находится здесь, и выяснил, что повестка дня уже составлена, так что все значительные решения уже были приняты заранее. Произошло то же самое, что в Нью-Дели, где один из делегатов, очень обеспокоенный перспективой интеграции Международного миссионерского совета [International Missionary Council] во Всемирный совет церквей [WCC] сказал: курицу уже сварили, нам оставалось только ее съесть. В Хельсинки нет возможности обсудить ни одну серьезную проблему, которой озабочены консервативные лютеране. Каждая минута уже расписана. Например, не будет возможности поднять важный вопрос, могут ли женщины быть рукоположены на служение Слова и Таинства. Решение этого вопроса оставили на усмотрение отдельных церквей, входящих в федерацию, поскольку столь многие церкви уже приняли эту практику и не готовы от нее отказаться. Точно так же дело обстоит и со всеми другими серьезными проблемами. Вам не следует думать, что [Синод] Миссури, будь он членом федерации, смог бы что-то предпринять. Ехать в Хельсинки, чтобы помочь лютеранской церкви остаться лютеранской — это все равно, что пойти на шекспировского «Юлия Цезаря» с твердым намерением предотвратить убийство Цезаря и тем самым спасти Римскую республику. Такова ситуация, сложившаяся во всех экуменических организациях. Никто не в силах остановить это новое папство, набирающее силу в огромных церквях и межцерковных организациях. Так что смотрите на ситуацию очень трезво. Очень важный вопрос состоит в том, можем ли мы признать — не женщин-пасторов, этого мы никогда не сделаем, — а епископов и церкви, которые продолжают совершать такие рукоположения...
Относительно посещения, поминания, увещевания и утешения заключенных,
утративших право на жизнь
Великий позор, что при папской власти во многих местах подобным жалким грешникам не предлагалось утешение ни в виде отпущения грехов, ни в виде участия в Вечере Господней. Тем самым этих несчастных обрекали на отчаяние и тяжелые мысли, словно, раз уж они своими проступками заслужили временную смерть, они также отвергнуты Богом и отрезаны от всякого общения христианской Церкви. Однако ни один грех не может быть столь тяжек и серьезен, чтобы он не мог быть прощен кающемуся, и никакое покаяние не приходит слишком медленно или слишком поздно, если только оно приходит в этой жизни, пусть даже в самый последний момент, как засвидетельствовал Сам Сын Божий с помощью славного и прекрасного примера в лице убийцы, висевшего рядом с Ним на кресте [Лк. 23:43].
Придет время, когда место пастырей, питающих овец, в церкви займут клоуны, развлекающие козлов.
— Ч. Х. Сперджен
Во время одной из пасторских конференций в Австралии был представлен доклад о проповеди. Суть последовавшей за ним дискуссии сводилась к тому, нужно ли проповедовать и Закон, и Евангелие каждый раз. Некий профессор семинарии с пеной у рта кричал, что он всегда, в каждой проповеди говорит о Евангелии. В этот момент с места поднялся Зассе, схватил микрофон и к изумлению присутствующих заявил:
Ни разу в жизни я не говорил о Евангелии ни в одной своей проповеди. И я не буду рассказывать о Евангелии, пока я жив. Я всегда проповедовал Евангелие и всегда буду это делать.
На мой взгляд, в этом — сумма того, как Зассе понимал Евангелие. Для него Евангелие всегда было действием, проповедью, которая сама производит то, о чем говорит. И потому, хотя его проповеди зачастую содержали поучения, он всегда говорил так, чтобы Христос через него даровал верным прощение грехов и все прочие благословения.
Подумать только, как много верного и посвященного труда было вложено в церковь в эти годы, как много лучших способностей человеческих было потрачено, и как много здоровья и жизней было принесено в жертву. Подумать только, как много слез было пролито, и как много молитв было вознесено в эти годы по причине смелых надежд, пойдя за которыми, «молодая» церковь решила избавиться от методов «старой» церковной бюрократии и от цепей руководства новой государственной церкви [Staatskirchentums]. Стоит поразмыслить об этом, и единственный вывод, который можно сделать, заключается в том, что в эти десять лет повторилась вся четырехсотлетняя трагедия немецкой евангелической церкви [deutschen evangelischen Kirchentums]. Немецкий протестантизм, как говорят, выжил за пределами Германии — душа без тела. И дело не в том, что лютеранству недостает организаторских способностей! Напротив, церковные уставы XVI столетия и труд всей жизни великого организатора [Йоханнеса] Бугенгагена [1485-1558] являются достаточным свидетельством обратного — как и труды [Вильгельма] Лоэ [1808-1872] в XIX столетии.
В нашей церковной жизни [Kirchentum], даже в опустошенных и разрушенных церковных территориях [Kirchengebieten] Германии — и какая государственная церковь осмелится назвать себя неповрежденной в отношении духовной жизни? — все еще существует истинное духовное служение [geistliches Amt]. Оно присутствует везде, где пастор делает свое дело не как религиозный виртуоз, наподобие молодого Шлейермахера [1768-1834], не как глашатай частного благочестия, но также когда в великой немощи и сознании собственного недостоинства он исполняет служение проповеди Евангелия и совершения Таинств [ministerium decendi evangelii et porrigendi sacramenta — АИ V], основанное Христом. Когда во время ординации на нас возложили руки, в тот момент мы приняли из рук Иисуса Христа это служение, поручение проповедовать вверенному нам приходу Его Евангелие чисто и ясно, ничего не прибавляя и не убавляя, совершать Святое Крещение, возвещать кающимся грешникам прощение от Его имени и по Его поручению и раздавать им Его истинное тело и истинную кровь в Таинстве Алтаря. В то время мы дали обет исполнить это поручение и однажды, в день суда, нам всем придется дать отчет в том, как мы исполнили свои обеты, принесенные при рукоположении.
Ниже приведен отрывок из доктринальной части (corpus doctrinae) Брауншвейгско-Вольфенбютельского церковного устава 1569 года. В этом церковном уставе рассматривались всевозможные вопросы, стоявшие перед территориальной церковью. Когда скончался прежний герцог [Гених V Младший], давний противник Лютера и Реформации, трон перешел к его ученому калеке-сыну Юлию. Молодой человек немедленно позвал Хемница и Андрэ, чтобы те реформировали церковь в его герцогстве.
О ВЕЧЕРЕ ГОСПОДНЕЙ
[показать]Для воспоминания о единой искупительной жертве, которую Он однажды принес на кресте, Христос установил [Матфея 26:26-28; Марка 14:22-24; Луки 22:19-20; 1 Коринфянам 11:23-26] Свою Святую Вечерю, в которой Его память и Его смерть должны провозглашаться до тех пор, пока Он не придет вновь, чтобы судить живых и мертвых. Он установил эту Вечерю в ту ночь, в которую предан был, как Свое завещание, в котором оставил ученикам Свои благословения и небесные сокровища, которые приобрел через принесение в жертву Своего тела и пролитие Своей крови; иными словами, Он желает передать, вручить, удостоверить и запечатать эти благословения и сокровища всем верующим. Для этой цели в Своей Вечере вместе с внешним хлебом Он дает нам в пищу Свое тело, преданное за нас. И вместе с внешним вином Он дает нам в питье саму Свою кровь, пролитую на кресте для прощения грехов. И поскольку мы, таким образом, имеем в Вечере Господней великие, славные, изобильные небесные богатства и благословения, эта Вечеря в христианских церквях должна соблюдаться и совершаться с высочайшим почтением, а следовательно, не должна ничем отличаться от повеления и заповеди, которую Сын Божий дал нам в Своем завещании. Ибо даже человеческое завещание никто не меняет после того, как оно заверено (Галатам 3[:15]), и человека, отнимающего что-либо от завещания или добавляющего что-либо к нему, считают святотатцем. Завещание Сына Божьего, в котором Он даровал нам благословения нашего спасения, тем более следует соблюдать в страхе Божьем. И потому отныне в этих церквях Вечеря Господня будет преподаваться и совершаться так, как повелел и заповедал Господь в своем завещании, — а именно, под обоими видами, так чтобы вместе с хлебом раздавалось и принималось тело Христа, а с вином — кровь Христа. И ни в коем случае нельзя допускать, чтобы Вечеря раздавалась или принималась только под одним видом. Ибо это противоречит ясной заповеди завещания Христова. Чтобы Церковь знала, что ей дается и раздается, Слова Установления должны произноситься громким, хорошо слышимым, ясным голосом на всем понятном языке по очереди — сначала над хлебом, а потом над вином. И людям следует разъяснять из Слова Божьего, каким ужасным разграблением Церкви и святотатством является то, что папа обокрал мирян и запретил им пить от чаши Господней, которую Господь Христос в своем завещании не только позволил предлагать и принимать, но и заповедал всем, призывающим Его имя, 1 Коринфянам 1[:2]; 11[:25-26]. И так это было везде в первых древних христианских церквях во времена апостолов и после них. И людям следует объяснять, чего добивался дьявол этим хищением чаши, — украсть у людей прекрасное утешение, даруемое ясными словами из второй части Вечери: «Это есть кровь Моя нового завета, за многих изливаемая для отпущения грехов» (Матфея 26[:28]). Ибо ради этого они даже вычеркнули из первой части миссала слова quod pro vobis datur («которая за вас предается»). Это сделано для того, чтобы еще вернее подвести людей к их жертвоприношению мессы. Однако употребление обоих видов должно сохраняться не потому, что папа разрешает и позволяет это, но потому, что Сын Божий в Своем завещании именно так определил и заповедал это, и потому, что запрет на второй вид — это омерзительный грех против завещания Христова.
Таким образом, мы приходим к следующему пониманию слова ekklesia в Новом Завете:
a) Ekklesia означает Una Sancta Catholica, которая состоит из всех верующих, и которую, хотя она как церковь и сокрыта от глаз мира (Abscondita est ecclesia, latent sancti. — М. Лютер. О рабстве воли: «Церковь сокрыта, святые невидимы»), можно распознать на земле глазами веры по использованию средств благодати (см., напр., Матфея 16 и все отрывки из Послания к ефесянам).
Дорогие братья по служению!
Вам пришлось ждать этого письма дольше, чем мне того хотелось, потому что моей работе мешала затянувшаяся болезнь. Тем временем, мои приветствием к вам могла послужить статья «Отцы Церкви», опубликованная в Festschrift, изданном в честь суперинтенданта церкви Мартина. Однако сегодня, в день Пятидесятницы, когда наши мысли устремляются ко всему миру, и мы размышляем о чуде, которое стоит у истоков церковной истории, как божественный знак una sancta catholica et apostolica («единой святой вселенской и апостольской Церкви» — Никео-Цареградский Символ Веры), мне вновь позволено обратиться к вам с письмом. История Церкви в нашу эпоху вновь и вновь напоминает нам, что единая святая Церковь Божья — это не артикул видения, а артикул веры. Если судить по внешнему впечатлению, Церковь Христова выглядит настолько жалко, что вместо повествования о Пятидесятнице для размышлений о ситуации в христианском мире больше подходит история возведения Вавилонской башни (Быт. 11). Мы рекомендуем этот текст всем проповедникам на экуменических собраниях, а также всем идеологам «воссоединенной церкви будущего» в Женеве, Эванстоне и прочих местах. Разве не создается иногда впечатление, что вовсе не чудо Пятидесятницы, а проклятие строителей Вавилонской башни отражает суть нашей эпохи истории Церкви? Лишь тот, кто знаком с трагедией экуменических попыток нашего времени, кто знаком с ужасными трудностями, вызванными вавилонским смешением языков, когда церкви говорят друг с другом, но совершенно друг друга не слышат, кому известны ужасные грехи богословов, желающих «создать себе имя» и полагающих, что тем самым они служат Христу, — только тот знает, что собой представляет вера Пятидесятницы в единую Церковь Божью, которая есть в мире, даже если наши глаза ее не видят. Abscondita est ecclesia, latent sancti («Церковь сокрыта, святые невидимы» — М. Лютер. О рабстве воли) — такова была лютеровская вера Пятидесятницы. Подобно тому, как реален Дух Святой (в чем не сомневается никто из христиан), реальна и una sancta, реальна и святость верующего грешника.
— Герман Зассе, 1954.
Но прежде всего апостол здесь преподает нам наставление по очень важному вопросу — как или где в Церкви появляются разделения. Он говорит: «Остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились». Разделение появляется, когда в христианскую Церковь приходят люди, говорящие «вопреки» учению, т. е. учащие чему-либо иному, кроме Слова Христова, и находят себе последователей. Это вытекает из природы христианской Церкви. Здесь, на земле, христианская Церковь представляет собой совершенно уникальное царство, разительно отличающееся от царств этого мира. В разных царствах этого мира правят разные правители, и действуют разные законы, и потому они управляются по-разному. Христианская же Церковь здесь, на земле, — это царство не человека, а Христа, и во всех странах и во все времена у нее есть только один правитель, Христос, и только один имперский Закон, в котором она поучается и согласно которому живет, — Слово Христово, Слово, которое Он дал через апостолов и пророков Церкви. В христианской Церкви нет места «альтернативному слову» или «альтернативному правительству». Христос говорит о Церкви: «Наставник у вас один: Христос», — и тем самым устанавливает имперский Закон: «Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики».
Как лютеранские богословы, в своем богословствовании, а также в учении и проповеди, мы должны следовать примеру Аугсбургского Исповедания и никогда не начинать с одного общего учения о средствах благодати или Таинствах, но рассматривать конкретно и по отдельности каждое из средств благодати: Проповедь, Евангелие, Крещение, Исповедь и Отпущение грехов, Таинство Алтаря. Только в таком случае мы сможем понять всю полноту того, что Бог делает для нас, разные пути, которыми Он приходит к нам, и всю уникальность каждого отдельного средства благодати и таким образом прийти к должному применению каждого из них (обратите внимание на порядок артикулов в Аугсбурсгком Исповедании, а также на то, что глава об исповеди в Кратком Катехизисе помещена между главами о Крещении и Вечере Господней).
[показать]В исторической части Leiturgia [нового литургического устава VELKD] утверждается, что Лютер на самом деле не достиг должного понимания публичного богослужения. Если внимательно присмотреться к концепции богослужения, которая выдвинута в данном исследовании, мы увидим, что она опирается — в силу понятных и правильных причин — на исторический анализ. Конечно, литургическая жизнь Церкви — это исторический феномен, который необходимо проследить до самых его истоков. Однако следует отметить (и с этим согласится всякий, кто знаком с соответствующей литературой), что описание истоков христианского богослужения, предложенное в Leiturgia, идет по стопам описания, предложенного римокатоликами на основании весьма выдающихся исследований, проделанных в последние десятилетия, в особенности бенедиктинцами, а совсем недавно — и иезуитами. Лютеранские литургисты опираются в своей работе — в ее исторической части — на результаты этих исследований. Я не намерен критиковать работу, проделанную бенедиктинцами, поскольку всем известно, как много глубоких познаний и спокойной объективности и как мало полемических устремлений стоит за ней. Однако мы не можем и не должны ожидать, что эти католические братья способны понять и изложить — даже с точки зрения истории богослужения — то, что заботило Лютера. Если судить Лютера с высоты норм, положенных в основу бенедиктинского толкования, действительно можно сказать, что Реформатор не понимал, что такое богослужение.
Более того, «верный исповеданиям» синод должен также «c. следить за верностью своих членов исповеданиям».
И потому недостаточно, чтобы синод, так сказать, лишь официально заявил: «Синод, верный исповеданиям, безоговорочно держащийся всех Символов [т. е. вероисповедных книг]». Недостаточно и того, чтобы он принимал лишь таких пасторов и учителей, чья верность исповеданиям очевидна. Он также должен следить за тем, чтобы пасторы и учителя оставались такими; ибо только тот, кто будет «верным до конца, спасется» (Мф. 10:22, Luther Bibel).
В этом отношении ранняя Церковь мыслила себя и жила не как множество независимых общин, но как единая Церковь. Церковь черпает жизнь из Евангелия. Церковь здорова там, где Евангелие проповедуется правильно. Она больна там, где Евангелие проповедуется нечисто. Если в общину проникает яд, он постепенно отравляет все тело Церкви. Ересь одного пастора разрывает единство всей Церкви. Эта очевидная мысль уже начинает звучать в полемических посланиях Павла, в особенности пастырских, а также в 1-м Иоанна, 2-м Петра и в книге Откровение. И напротив, больной член Церкви может выздороветь лишь в том случае, если исцеляющая сила будет течь к нему от Церкви в целом. Лютер стал Реформатором не только Виттенбергской общины, но и всей Церкви. Исходной посылкой всегда является общение всех общин друг с другом, как это, несомненно, и было в ранней Церкви. В общинах не должно быть конгрегационалистской, независимой жизни, сосредоточенной только на своих заботах.
— Вернер Элерт. Чин визитации (1948)
«Ибо по благодати, данной мне, говорю каждому из вас: не мыслить о себе больше, чем должно мыслить, но, мысля, достигать здравомыслия по мере веры, какую Бог уделил каждому» (Рим. 12:3).
Павел во всех своих посланиях постоянно напоминает христианам об этом. Его цель — повсеместно сохранить среди них простоту веры; предотвратить появление в христианской жизни сект и расколов, причиной которых являются разномыслия и разноверие. Чтобы придать этому увещанию еще большую силу, он апеллирует к своему апостольскому званию; к тому факту, что он, по милости Божьей, избран и послан учить тому, что он защищает. Слова апостола здесь следует понимать так: «Вам дано много благословений, но пусть каждый остережется и ограничит свои убеждения и мнения пределами веры. Пусть никто не считает себя выше других и не придает дарам, которым наделен, большего значения, чем дарам, которыми наделены другие. В противном случае он будет склонен презирать меньшие дары и превозносить более значительные и будет убеждать остальных поступать так же». Там, где нет такого смирения, происходит возврат к делам, к почитанию даров, а вера оказывается в пренебрежении. Такие убеждения заставляют нас поступать по образу мира, ценить значимое и презирать смиренное.
— Преп. Т. Дж. Броум (1860)