Будто болезнь коридора – 
хотеть закончиться чем-то хорошим, 
Будто боязнь тоннеля – 
окончиться тупиком, 
Мне снится, что я черновик 
и во мне исключительно прошлое – 
со снежной наклонной плоскости, 
как в детстве, летит кувырком. 
Но медленно, как по накатанной, 
по заданной траектории 
с чернильной корявой лестницы 
куда-то отвесно вниз 
Падаю – 
без движения – 
и перерастаю историю, 

Читать далее...

I
Я слышу тишину кабацким пианино –
недолгим звуком
и неровностью игры.
Я вижу темноту чуть стертой пленкой,
шумом,
металлом создаваемым иглы.
И комната,
точнее быть, - то номер,
сужается по сторонам угла –
Вся геометрия –
Окно –
прямоугольник
и зеркало,
где стул
отставлен от стола.
…
II
Забываюсь.
За горизонтами.
И в них.
Распадаюсь.
И по уши в землю.
Вник.
Или может глубже.
И так пройти до центра.
Земли.
Фонарь потушен.
Морская фигура.
Замри.

III
Не начинать
с частиц
собирать свой космос.
Начинать свою речь с неправильного затакта –
так, что мертвенность голоса, космоса и антракта
сожмется в торосы
и выплюнет вакуум.
На том пространстве, где мир несомненен – в горы –
Песчаный ручей, неостуженный ветер хлынет;
На том перроне, где каждый твой поезд – скорый –
Там, где твой голос тебя нет покинет –
Научись внимательно верить цифрам,
фонарям, провидцам и волчьим стаям,
переполни сосуды, ударься в мифы,
и в пустые россказни
у окраин.

IV
Расставив, замерив, объявляя
полюс, воздух, эмбарго –
Вдоль по краю,
как по аллее парка,
Распишись за завтра
истертым карандашом,
Утони в сегодня
и хорошо.
Под светом лампы
вытянись вверх –
Хоть к чёрту в лапы –
куда теперь.
Ежевечно вёсны
что тошнит порядок
что твой мертвый космос
от команды «рядом»
задушен, закутан
в глину в мешок.
Заглянешь к себе на минуту –
И день прошел.

V
Сколько закрученных лет в онемевшей пыли –
Как засвеченных лент на монтажном столе,
Сигаретных ожогов в углах, превращающих в видеоклип,
В пьяный трип, в бессознательный радужный блеф
О кино –
в этих краях оно только немое. Привыкли.
Молчать больше не о чем тоже.
Слова не печатают в рамках.
Онемевшее небо своей темнотой
на экране.
И карлик в очках с револьвером в руке пробегает слепыми глазами по строфам.
Пространство
повисло над этой планетой
артиклем,
точкой в углу на полях на странице,
дыркой в виске
или в левом кармане.
Картинка плывет, и не в силах прочесть выдох повис апострофом.

VI
Лампочка
в зеркале,
мальчик на паперти –
В старом пальто, как поэт в клише.
На наморщенном лбу,
как на скомканной скатерти
проступает лишь прожитое
уже.

Соскрести хоть то,
что осталось осадком
в плотнокожистой лбистой яме –
Связать в язык,
что слизал языком
человек от жажды сосущий камень,
впитавший брызги
со стен колодца,
который – суть –
глубина и даль.
Но снимая перчатки,
в руках остается
только запах резины
и тальк.

VII
вниз
по горной реке
уходит последняя стрелка часов
отряд
вниз по руке
сползает уставшая пуля в висок
ночь
куда-то идет
ложится на плоскость окна
вот
и снова вперед
укажет на дверь стена

зеленая ручка на небе –
и вывеска слева от –
старый пиратский корабль
и парус, облитый ветром,
маленький дом на холме,
темный ручной переплёт
книги, которой тебя
с точностью до сантиметра…

И вот эта дверь напротив –
Твой собственный неба сгусток.
И самое страшное,
Что ни приснится –
А если тебе
Закрыто?
А если тебя
Не пустят?

VIII
Поцелуй свой космос, зажав в ладони,
Закатай рукава и карты в них.
Кто ожидает тебя на перроне?
Кто по ту сторону твой двойник?
А далее – слово, которое нужно
у линии жизни сжать.
Ветер на небе воронками кружит –
Доступная часть витража.
Так вот, твои вечные грани и сопли –
Что соберешь – раздели на два.
Абсурдом сквозящая Дженис Джоплин
В спальне поет, что надежда мертва.

IX
Иногда это так –
открываешь окно,
С неба спускается кто-то.
На улице поздно и очень темно,
На небе плохая погода.

В космосе тихо,
ты знаешь, так тихо,
безвыходно,

Читать далее...

Расскажи мне сказку о прошлом. 
Ту сказку, которую можешь, 
которую знаешь, которая больше, чем мы. 
Расскажи мне о мире, о море, 
о чем-то, что кроме тюрьмы 
и свободней чем ветер. 

Над огромной рекою, 
огромной рекой, 
которой течение света быстрее - 
глубокой рекой 
мир глядит в отраженье свое и немеет. 

Расскажи мне о прошлом, 
что можешь, 

Читать далее...

 

Рассыпалось дождем ожидание,
Проходили дома по полночи,
И за ними вослед прорастали мы,
Не цепляясь за рамки и поручни.

Выбелив бликами дочиста
С опухшим лицом, словно шар безе,
Плакало одиночество
Вдоль бордюров ночных шоссе.
Покатайся за ним по городу,
Оно в тех поездах, что идут в депо.
Оно в длинном сигнале на проводе,
Человеке в нелепом пальто.
Оно там, где под лампой вспоротой
В подземке гнусавит гобой.
В длинном эхе и в горле, коротко:
В каждом мире  - зайди в любой.

Я увидел его рассветного,
В переходе неровным почерком
Матерившего что-то весело.
И никого одиночее.

 

серые-серые
в тон
акварели
дымно над лесом
ветра не дуют
все моряки
на мели
и на мели
их корабли не дрейфуют
в замке в котором
имени даты
нет и в полях пшеница
трогает пальцы
прошедших когда-то
зернисто щекочет лица
вдоль по таким же
босый как ветер
страницам прочитан будешь
воздух дойдет
до межреберной клети
и захлебнется
грудью.

Я плачу по счету.
Пишу не то.
Я не прячу руки
в карман пальто.
И я чувствую будто
Жак-Ив Кусто
мальчиком думал о море.
Мне снится река.
И она течет.
Снится рука.
И вторая еще.
Закрывая глаза,
начиная отсчет,
с момента когда нас двое.

У бумаги нет
ни границ ни дат.
Я живу на слух,
как слепой солдат.
Я люблю тмин, корицу
и шоколад,
и вдобавок немного простужен.
А усталость вязкая,
как мазут.
Я закрыл глаза.
Я уже не тут.
И мне снится дом,
где меня зовут,
где уже остывает ужин.

Из октября в зиму -
теплую и родную.
Пусть занесет снегом
то, что не отколдую.
---

Ветрено, дождь и спокойно,
тихо в двенадцать ночи.
Но, будто бы, мысли сливаясь из важного
тесного «между прочим»
сходят на малое
призрачное «хотя бы».
Никак
не приходит
октябрь.

Никак не приходит октябрь -
так пустота в колокольчик
звонит, как будто напутствие,
хриплой осенней фонетикой.
Время
кладет свою лапу
на факт твоего отсутствия.

Шелест их пересечения, как
плавится целлофан,
если бы температура и ветер
вдувал бы сквозь веки картинки пустыни
и долгий на ней караван, -
почти как на пачке Camel,
словно на пленку был снят.
Душно,
и голос заткнулся за связки,
как за матрац простыня.

Здесь даже при очень плохой,
если дожди, снегопад и буран,
(замечательной в целом) погоде
улица в петельном обруче скобок
тех, кто доволен,
тем, что
происходит,
За скобками-
те, кто против.

Много воды в той петле,
на дне этой ленты - Мёбиус.
Солнце запуталось на простыне.
Кто-то ушел, не дождавшись
автобуса,
или внутри него спит и глядит
сон безголовый и талый, -
отброшенный в точку угла человек,
как скомканное одеяло.

А справа картинка спазмами
Будто планета пятнами
Новая ненаглядная
Сверху ползет зима
На расстоянии космоса
Мир заплетается космами
Как истонченного волоса
Полупрозрачная тьма
Сон как критерий прочности
Репрезентация важности
Трепет внезапной радости
Словно крыло мотылька
Мысли споткнулись группами
Как близорукими буквами
И мироздание хлюпает
Сонное из котелка.
---

Наверно, тобой и приходит октябрь.
Если бы.
Только.
Хотя бы.

Это какой-нибудь город
мне говорит слова,
ветер за этой оградой
точно такой же белый.
Вниз по трамвайным рельсам
вырыли котлован,
Мальчик. Зима. Асфальт.
Город как линия мелом.
Город как детский рисунок.
Холод. В пальто рука.
Дальше по мостовой.
Город в черте дорог.
Небо в кольцо над ним.
И подо льдом река.
И облака над ней
в зернышках как творог.
И переход на мост.
В центре под ним вода.
Снег – это справа в руке.
Из чугуна парапет -
Отступы и поля.
В календаре – среда.
Да, это белый мел.
Скоро 12 лет.
Скоро 12 лет.
В 9 часов утра.
В клетку бумажный лист
циркуля точкой вспорот.
Архитектурой графит.
Это такая игра.
Линия – вдоль, поперек.
И получился город.

просто все.
из потолка из затылка
вырастают большие деревья
на них там - большие качели
и в небе качелями
там высоко
должно быть просверлена дырка
и дождь это только вода
из банки для акварелей
из банки для акварелей
растут большие деревья
просто все.
это игра
в мяч через млечный путь
в мяч - по течению плыть.
деревья. и не уснуть
дальше как небо встанет
дальше как небо сядет
так только все оно и будет
на белой небесной глади
зависимо от рисунка,
и дальше кончается пленка
и вовсе
качается стороны
тонко
раскачиваясь по ветру
из потолка
из затылка
в небо большие качели
просто все
вверх деревья
это игра
в акварели

Если что, после долгого перерыва, стал писать еще тут:
http://hazel-loir.livejournal.com/
Сейчас будет несколько стихов. Потом может еще.

Дочь

Дочь возвращается утром - пьяная от кофеина,
сети всех этих кофеен - насквозь прошла,
мать наблюдает всю эту картину,
ищет по ящикам что-то, уходит,
как будто искала, - и вот, -
не нашла.

Дочь пару раз достает мобильный,
сидит в центре комнаты, смотрит рассвет,
этот поздний по-зимнему, бело-стерильный, -
не изменяется тысячи лет.
В телефоне ни слова, ни вздоха,
ни пропущенного звонка.
- Мама, не спишь?.. знаешь, мама, мне плохо..."
(мать наливает стакан молока -
не спится -
утренняя бессонница)
- Дочь, кофеином тебе бы не спиться...
- Вам больше нет смысла знакомиться.

Там, где одна часть неба уходит на север, а другая на юг, там, где ветер решает дуть ему на запад или на восток, там, где течения рек останавливаются, там, куда ты придешь через тысячу лет и вспомнишь себя сегодня, потом себя вчера, себя год назад и себя еще пару тысячелетий раньше - там мы и встретимся.  А пока - уже полдня в никуда, а у богов столько дел. Столько дел у меня. Столько дел у тебя. Столько.

Ящик, в который лучше играть

Когда-нибудь всех нас спасут,
скажут, что все, что мы делали - так, и вообще не могло быть иначе,
что иначе - вообще абсурд.
Ты вернешься туда, где следы босых ног,
на которых играет танцующий бог,
поутру оживут
и заплачешь.

Какая там самая большая надежда?
На богача - Робин Гуд,
на бездомного - свой приют,
и мертвым - контрольный выстрел.
В общем, ты думаешь, - кто-то найдется, и, если он сам найдется не быстро,
то его непременно найдут.
---

Когда-нибудь всех нас спасут, кто-нибудь да спасет,
успокоит наши миры (а то те начинают вращаться
по неверным осям темнотой).
Но тот, кто сверяет время, -
названный "Часовой"
вообще не придет,
твою нить не спрядет,
не объявит чему начинаться.
(потерялся в трех соснах, в семи концах света, -
куда-то надолго пропал)
И ты начинаешь думать, что лед,
покрывший сейчас всю планету
не таким уж приятным стал.
Раньше - его целовал,
на губах ощущая вкус холода,
чтобы не было чувства голода,
(проснулся, а снились норвежские льды),
чтобы знал,
что течения рек молоды,
и там, где вчера лилась кровь,
взрастут полевые цветы.

А сейчас ты вот думаешь, - кто-то придет
оттуда, где ветер был свежестью прян,
бросая к ногам мириады семян, -
и любимый ночами бессонными лед
наконец перейдет в океан.
(только лишь бы он был ледовитым,
точнее, лишь бы он стал,
чтобы твой океан
омывал
бы водой
побережья, что ты целовал -
побережья тех-правильных-стран).

(вот так этот лед, водой становясь,
установит обратную связь)
---

А я-то, ты, верно, не знаешь, сижу за столом
(придуманным, если кто спросит),
сижу, как у берега моря холодного,
и ветер общий заносит,
заносит нас песками и волнами,
то - ветер - суть, время, скользит,
облетает нас общим крылом.
Ты видишь, что линии стали наклонными,
то - наш телескоп наклонил астроном.

То, что не выблевать, было записано, -
Хронология создана, можно спать.
Девочка, милая, тебе-то, не стыдно ли,
На пороге у двери кого-то да ждать?..
Девочка, милая, все предложения
Как-нибудь после сложатся в круг,
Круг предложений, - как солнце весеннее, -
Лунные сумерки, кольца из рук.
---

Это все я себе лишь пишу,
забытая
самой лишь собой, как положено быть,
и собой, как раньше я была.
У меня, посмотрите, внутри есть убитое,
есть живое, которым положено выть,
когда не хватает крыла,
не хватает стола, куда нужно писать
(никому-никому не показывать).
Мне не нужно, не хочется что-то отдать,
так что нечего больше рассказывать.

Что самое, знаешь ли, странное,
нередко находится кто-то,
весь такой, - говорящий,
и твердит, мол, "давай
обеспечу стол, стул,
бумагу,
все-все настоящее",
Потом еще прибавляет какую-нибудь дальнейшую чушь
про очередные материальные ценности, -
от всех этих благ
вообще никуда не денешься,
и как же ты,
глупенький, маленький,
не знаешь всей их драгоценности.
"Вообще без бумаги писателю - тьма,
без стула, - раз негде сидеть - то тюрьма,
без стола для доносов - сума,
в общем, без спонсора - сходишь с ума.
Поняла?"
А ты, не взглянув в его сторону, с внутренним сумасшествием в голосе:
"я, вы знаете, как-то сама, я, вы знаете, вас не звала,
я совсем ничего не просила, никогда ничего не брала,
и седые от времени волосы
еще пусть седее от вечности будут,
так что, давайте, - два шага назад - ступайте-ступайте отсюда".
---

Как-то там дальше положено - положено, да не нам,
У нас-то, поди, все сложное, не поймет даже сам Сатана.
Вот, поэтому, значит, скитаемся и воду всё пьем с горсти, -
Если сам от себя не спасаешься, кто там сможет спасти.
Кто там сможет, а ветер все дует, - вечер, море, берег и ты,
И с рассветом прилив завоюет все босые твои следы.

Потом недоспелая тыква рассвета
поднимается до небес,
а ты думаешь, светом согрета,
как я хотела бы также, -
взлететь,
танцевать в облаках, как какой-нибудь бес,
у него-то внутри, может, даже
ничего не умеет болеть.
Это мы, посмотрите на нас,
рождены из остаточной

Читать далее...

Темнота

А потом была темнота. Где-то на берегах засохших рек маленькие девочки с глазами лучезарного бога пустоты плетут венки и короны из болотной тины. Время поджигает поля. С полей улетают неведомые птицы и склевывают Все-Что-Осталось. На далекой башне в середине пустыни, между началом и концом вечности, стоит безумный старец с бородой до центра планеты, верящий в наступление нового времени. Дети в панике. Болотной тины в пустыне не сыскать, поэтому они находят на берегах ссохшиеся от солнечного дневного света и холодные от ночного кости неведомых странников, связывают их волосами и делают ожерелья, которые завтра странные пузатые люди в темных балахонах продадут неподалеку от Берега Слоновой Кости или где-нибудь на островах Фиджи.
Но завтра не наступит, и корабли не доплывут до торговых пунктов, места назначения на картах сотрутся под грузом пыли времени. Капитан еле дышит. Он вдыхает черный дым кубинских сигар и, захлебываясь, допивает последнюю бутылку рома. Падая за борт, он слышит как на палубе тихо играет музыка - моряки танцуют парами, звучит мелодичный Штраус, туго привязанный морскими узлами к мачте судна, лишь ветер моря едва заметно играет его волосами. Он перебирает редкие пряди на седой голове Штрауса, как Бах перебирает клавиши органа. Иоганн Себастьян глух, Иоганн Себастьян сидит в темноте и вкушает сочный плод Абсолютной Пустоты.
Музыка щекочет уставшие лица моряков, причесывает их жесткие от морской соли волосы и душит в ощущении безвременья. Через несколько мгновений корабль пуст, и только ветер заходит заглянуть что же лежит в каютах. "Король вальса" играет на скрипке, тайком от Смерти, танцующего на палубе и при том даже не подозревающего, что он выписывает грациозные па под звуки ветра и скрипки. Смерть всегда танцует вальс. Раз-два-три - приговаривает он, раз-два-три-раз-два-три. Смерть никогда не сбивается с такта.
Когда "Король" был мал, то играл на скрипке в тайне от отца, который был банкиром и явно более внимательным, чем рассеянный дядюшка Смерть.
Ночная тишина. Ветер съедает густые крики ожиревших мертвых чаек, кружащих в темноте. У старика на башне приступ, он кашляет и хрипит, потом медленно падает на мраморный пол верхнего этажа башни, выпуская из морщинистого, как складки постиранных простыней, рта последнюю порцию воздуха. По его бороде из центра Земли поднимается вереница коричневых внутриземных карликов и гуингмов, грузно карабкающихся, обрывая остатки волос безумного Хоттабыча.
В пустыне землетрясение. Башня начинает медленный уход под землю, наклоняясь и обваливаясь по камешку. Позже башню назовут Вавилонской и будут говорить, что боги были не в духе, да и не в теле, что, вообще-то - уж совершеннейшее демиургическое хамство, а умерли в те смутные дни вовсе не карлики, и выжили будто бы не гуингмы.
А сейчас - темнота, и дети кидают серый пепел, которым осыпается небо, с крыш сгоревших домов. Девочки у реки Нил закончили собирать урожай костей утопленников и несут наполненные корзины сквозь ночную мглу. Сегодня течение Великой Реки вновь было милосердно к ним.
И Тьма лениво переворачивает страницу Книги Истории своей гигантской щербатой лапой, оставляя нам лишь легенды и белый зеркальный песок пустыни.

"Вещь". Хранить внутри, в недоступном для людей месте.

У нее была старая запись
со словами, мол,
"все хорошо".
она иногда включала,
искала
куда же ушел
тот внутренний смысл, который
сейчас обязательно нужен,
и голос на записи ей отвечал:
"твой Смысл болеет,
немного простужен,
но Смыслу все лучше и лучше".

По ночам она что-то читала,
влезала на подоконник,
с ветром за левым ухом
даже медленнее дышала,
пила свой остывший лимонник,
тихо перелистывала страницы, как будто боялась чего-то,
иногда только ветер, игравший
на крыше весенним пухом,
что-то говорил о погоде,
что все вообще изменилось,
и дело даже не в моде,
какое там дело, за временем года
не успеваешь -
просто беда,
не можешь даже сказать,
что сегодня -
суббота
или среда.
Время составило новую квоту:
меньше эмоций и больше труда.

А скоро, очень скоро - зима.
Но каждыми днями ей снятся
только весенние сны,
как ветер играет пухом
и ждет, больше всех, Неизбежной Весны,
взывает к каким-то неведомым духам,
всем своим внутренним настроением
знать ничего другого не хочет.
она пишет стихотворение
и льет в каждой строчке
что-то такое весеннее,
наверное, про полет,
что скоро наступит время,
и всем раздудут бессменное,
что-то такое ценное,
почти даже благословенное,
и нужно сберечь
эту Вещь,
покуда Весна не придет.

В книгах что-то такое,
от чего согревается вечер,
и ветер рукою
кладет ей на плечи
надежное,
новое,
вечное.

Настроение-эпиграф:
"Все, что я хотел узнать, я вызнал из книг, все, что я хотел сказать, - не передать словами" А.Васильев
Музыка написания:
1) Danny Elfman - The piano duet (OST Corpse Bride) 2) Danny Elfman - Main Title (OST Corpse Bride)
3) Rachel Portman - Passage of Time (OST Chocolate), 4) Rachel Portman  - Vianne Sets Up Shop (OST Chocolate),
5) Rachel Portman  - Chocolate, 6) Rene Dupere - La Luna en Botella OST (part 3)

А потом - вот так - написать. И что-то изменилось.

(а потом опять...)