[700x525]
[640x636]
Звонить тебе стало уже неприлично, поэтому пользуюсь эфемерной возможностью написать. Когда-то я хорошо и со вкусом эпистолярничал, но ныне почти совсем забыл, как это – писать письма.
Написал сие и даже в растерянность впал: что дальше-то, не знаю.
Звонить тебе мне стало неприлично, <…>, во-первых. Во-вторых, как-то странно звонить запанибрата человеку, который, быть может, считает тебя чужим, а твой промельк в своей жизни – ничем особенным. Возможно, что я не прав, но ведь предположить такое у меня есть основания.
Дурость ситуации в том, что у меня других возможностей <…> связаться с тобой нет. <…>. И я теперь с трудом отличаю в своей голове, что я о тебе нафантазировал, а что реальность. Не нафантазировал я, конечно, ничего особенного, но даже это «ничего особенного» трудно отделимо. <…>.
<…>.
Несмотря на всю бестелесность наших отношений за все последние недели, влияние твое на меня огромно. Мое восприятие мира обострилось, радости это, понятно, не прибавляет, зато прибавляет смысла. Смысла трудно выразимого.
С 2002 г. я почти не читал стихов. Опять начал почитывать. Вообще, я не большой ценитель поэзии, но хорошие стихи от плохих я отличаю. А сейчас вот стал находить невидимый мне раньше смысл в давно знакомых строках. Я ведь когда-то очень давно писал стихи. И из тех нескольких сотен, что я написал между 17-ю и 27-ю (примерно тогда я резко бросил) два-три, может, даже и четыре были действительно хорошими.
А бросил я писать так. Точнее посыл, приведший меня к тому, что я бросил, был таков. Как сейчас помню, был ранний апрель. Я подходил к общаге, мусоля в голове который день терзающую меня мысль о том, как тяжело выразить словами не то что бы сонм чувств, но самое простое чувство. Меня это мучило, т.к. тогда я довольно много писал, и это было насущной проблемой. Итак, я подходил к общежитию, которое находилось на самом краю ЧГ (в 10 метрах от него начинался настоящий лес), посмотрел на задичавшую яблоню напротив входа в общагу, на почти растаявший, с черными проталинами, снег. И вдруг всем своим существом осознал: невозможно. Невозможно точно передать словами ни мысли, ни чувства. Я именно осознал это, мне стало ясно, как божий день. И именно потому, что мысль словами все равно не выразить, я не смогу объяснить сейчас почему – невозможно. К слову, мне это не помешало, придя в общагу, написать стишок (из лучших) коий (вообще-то, изначально я не хотел этого делать) я приведу здесь:
Талисман.
О как мешают написать
Все то, что хочется сказать,
Проталины, обрезки снега,
Опрелость, сгнившая, листвы,
Зыбь грязи, холод чистоты,
Предвосхищенье летней неги…
Реальный я и где-то ты.
Мой талисман и свет мечты.
О сколько, сколько надо чувства,
Чтобы все это описать.
Сказав все сразу – все сказать,
Доверившись всей лжи искусства.
Получилась, как видишь, некая квинтэссенция. Мне стишок этот дорог особенно именно своей последней строчкой, т.к. в ней невольно сконцентрировалось мое восприятия искусства как, говоря по-простому, правдивой лжи. Это, кстати, я думаю, не только мое восприятие. «Верю – не верю» Станиславского, споры Мережковского и Булгакова по поводу пьесы «Александр Пушкин» – того же разлива.
Впрочем, я отвлекся.
<…>.
Дело именно в тебе как личности. Тебе, конечно, смешно это читать, т.к. всего несколько часов знакомства, из которых большая часть была проведена в молчании в постели, не кажутся чем-то особенным. Но меня они, эти часы, тронули. Как все-таки телесное тесно переплетается с тем, что мы тяжеловесно называем духовным (здесь принято ставить восклицательный знак, я не буду отступать от правил)! У меня до сих пор осталась память о перемешавшихся твоем и моем запахах, когда я обнимал тебя. <…>, хотя позже об этом я думал еще как и о причине, почему ты не хочешь меня видеть.
За некоторое время до нашего знакомства я почувствовал в себе, как чувствуют, наверное, беременность, необходимость разродиться, будешь смеяться, мемуарами. Их куски по несколько абзацев все время всплывают у меня в голове. Причем я а) не писатель и б) сопротивляюсь этому изо всех сил. Сопротивляюсь хотя бы потому, что не верю ни в смысл, ни в возможность написания чего-то дельного. А на самом деле – не знаю, почему сопротивляюсь. После встречи с тобой я начал все чаще думать о том, что рожать все-таки придется. Мне неловко оттого, что это мемуары (в мои-то 36!), но с другой стороны, я встретил в своей жизни довольно много очень интересных людей. И хотя бы в память о шефе (я, кажется, упоминал тебе о нем) стоит, может быть, попробовать.
Во мне сумбур, я никак не могу выкинуть тебя из головы, думаю, что и это тебя отталкивает от меня тоже, т.к. мне совсем не удается, да и не хочется, скрыть это от тебя.
<…>.
...
По-моему, в «Климе Самгине» полусумасшедший пианист, позже умерший от чахотки, говорит про Мусоргского, что тот напивался для того, чтоб, отключившись от всего, слышать музыку. Ну, и записывать, соответственно. Знаменитый портрет композитора кисти Репина, я уверен, ты его знаешь, написан буквально за несколько дней до его, Мусоргского, смерти в лечебнице, фактически, в вытрезвителе.
Я вот пьян слегка. И не стал бы писать, будь я трезв. Но музыка, черт бы ее побрал, сильнее меня.
Обнаружил на днях листок со своими записями от 2003-го года. Хочу привести их тебе. Заодно будет электронной заготовкой для мемуаров.
«01.03.2003
Закончилась еще одна зима.
Пишу это, хоть и уверен, что ничего, кроме банальностей не рожу (СЕГОДНЯШНЯЯ РЕМАРКА: тогда я любил играть словами, поэтому, читая сие сейчас, я несколько удивлен, что написал «кроме» вместо «акромя». Впрочем, все это пустое).
Вчера прилетел из Свердловска. Первая командировка. Были на «Ка...не». Хорошие люди. Жизнь кипит. Искренне завидовал им. Только сейчас понял, что завидовал их увлеченности, их усталости от работы и радости полноценного бытия.
После приземления почти сразу же позвонил Паше. Он шел с Володей Кри...иным и еще с кем-то. Пьян был в стельку. Рвался приехать ко мне. Отговаривал не делать этого поздно вечером. В итоге сдался. Как всегда, в итоге кончилось все пшиком. Не приехал. Обычный осадок. Паша должен был приехать today. Сначала днем. Но то, что это маловероятно, я знал еще вчера. С похмелья, я знал, он будет спать, минимум, полдня. Так оно и оказалось. В итоге, выйдя из общаги, он должен был уже поехать ко мне, но каким-то образом должен был пойти к Алле, нести какие-то лекарства. Алла же с утра пьет шампанское с Татьяной. Я думаю, он не приедет. В общем-то, еще вчера я думал, что он не приедет.
Странно, за что я его люблю? Да и любовь ли эта привязанность? Что-то болезненное, от страха одиночества, наверное.»
Я уже упоминал тебе несколько раз о своем очень близком друге Паше. Мы были друг другу чем-то вроде братьев, правда, довольно особенных. Он был жутким бабником, я – нет. Мое чувство к нему отдавало голубизной, его ко мне – нет. Но при этом мы посылали друг другу СМС-ки с вопросом: «Ты меня любишь?» – и он задавал мне этот вопрос более искренне, чем я. Когда мы расстались, я знаю, он страдал, а я испытал облегчение. Я знаю, что и сейчас он меня очень любит, а упоминавшаяся Алла (сейчас его жена) сильно ревнует его ко мне.
«…А, если это так, то что есть красота, и почему ее обожествляют люди?» (легко найдешь первоисточник с помощью Яндекса). Привел эти строчки к тому, что они перекликаются с тем вопросом, который я задаю сам себе: что есть любовь, жизнь, et cetera?
Например, я люблю всех, кого бросил. Того же Пашку. Что же тогда такое любовь?
Подмывает спросить (был бы трезв – не подмывало бы): <...> любишь ли ты меня (в нейтральном смысле этого слова, эквиваленте английского like)? Но не спрошу.
Боже упаси, <...>. Я исчезну из твоей жизни, как только ты меня об этом попросишь. Думаю, что даже раньше. Я ведь первый раз в жизни просто борюсь за внимание, пытаюсь понравиться, it’s true.
К слову, твое отношение ко мне я воспринимаю как расплату (как многое из того, что со мной сейчас происходит). Всю мою жизнь я интересовал других больше, чем «другие» интересовали меня. Я был очень нагл, самоуверен и эгоистичен. И за все это я готов и буду платить сторицей.
Но это все пустое. Это мои счеты.
Как бы я хотел просто потрепаться с тобой в какой-нибудь забегаловке, сходить в кино. (Если ты думаешь, что я не понимаю, как я смешон, ты сильно ошибаешься).
Я использую обычные для эгоиста формулы: ты мне интересен, нравишься и т.п. Кстати, страдательный залог. Но истина проста: я хочу тебя видеть. После встречи с тобой я все время (это не гипербола) думаю о тебе. <...>, но никому кроме тебя, я не хочу понравиться. После встречи с тобой меня тошнит ото всех. Я ничего не могу с собой поделать. Это правда. Я физически чувствую, как течет время. И оно течет без тебя. Это мука какая-то.
Я могу хоть пару сотен страниц родить (легко родить) с трепней о чем-то постороннем, очень интеллектуальном. Кто бы знал, как это легко и мучительно одновременно. Я дал себе что-то вроде слова – не врать. Но у меня такое чувство, что, пока ты мне не ответишь хоть что-нибудь, все будет ложь. При этом мой жизненный опыт подсказывает мне, что надо делать вид, что все OK, чтоб иметь хоть какой-то шанс.
Нет сил притворяться.
...Сдохну я как-нибудь на тренировке. Вот и сегодня изнасиловал себя, хоть и не в полную меру, т.к. жара.
Да, поймал себя сегодня на том, что называю тебя в мыслях "ежиком". Не знаю даже, почему это прицепилось. Между прочим, я на прошлой неделе для себя решил, что если ты не подашь о себе вести, то я сотру твой номер из мобильника, удалю всю нашу переписку. Довольно радикальная мера, т.к. в этом случае я бы не смог с тобой связаться никак. Я, конечно, помнил бы твой e-mail (все эти 987... просто невозможно забыть), но почти наверняка не стал бы на него писать. Короче, решил, что сделаю это все в субботу вечером. Проснулся с мыслью, что вот и настал этот день окончательного расставания с иллюзиями. Лежал в постели, пытался смотреть DVD, но мысли все время крутились вокруг одного и того же. И ты прислал SMS. Мистика какая-то. Я понимаю, конечно, что если б у тебя был какой другой вариант <...>. Я был крайним случаем. В этом стечении обстоятельств и есть мистика.
Завтра отправляюсь в Прагу и вернусь не раньше вечера воскресенья. Еще одна неделя, как и месяц назад, в монастыре (никаких гипербол, действительно - в монастыре). Думаю, что хорошо отдохну, впрочем, есть что и поработать. Тренинги для меня есть форма отдыха за счет корпорации, корпорация, впрочем, отдает себе в этом отчет.
Интересно, увидимся ли мы еще когда-нибудь? В этот раз я до тебя даже не дотронулся, хотя очень хотелось.
Представляешь, сейчас чтой-то вспомнил то, что написал лет около 20-ти назад. Часть забыл, там - многоточие. Конец тоже не помню. Почему-то сейчас мне этот стишок нравится:
Я помню, не было мне сна,
И мрак ночной был на дворе,
И не случалась все весна,
…………. в серебре
…. завален двор.
И, будто бы, из этой тьмы
Зашел ко мне в квартиру вор,
Зашел, как в дом заходим мы.
Мне страха не было тогда.
К добру я жалость не питал.
Все, что мне надо – лишь еда,
Все, чем я жил – один металл.
Вор все забрал и вдруг – пропал,
Исчез, как не было его.
…….. луны оскал –
Все, что осталось от него.
Мне тишина обречена.
Где гул шагов, как ветра гул?
Где ... как ливень из ведра?
И где, с чего идти в загул?..
...Мое отношение к тебе является реальным воплощением пословицы: «Насильно мил не будешь». Однако ж (это, конечно, странно), на меня это почти не оказывает влияния. Последние полтора месяца я живу довольно иррациональной жизнью, которая мало проявляется внешне, но это только видимость.
Много в моей жизни появилось болезненного, это, правда, не главное.
Вот пописывать я стал, хотя и зарекался когда-то, как ты знаешь. На самом деле всегда было у меня от этого зарока чувство, что я задушил любимого ребенка. Я довольно неплохо учился в школе, затем в институте, но важнее для меня, что я, к несчастью, был хорошим школьником с неопределившимися пристрастиями. (К несчастью, не только профессиональными) Имей я тогда хоть толику своего нынешнего опыта, всенепременно бы предпочел биологию или медицину и уж точно серьезно бы развивал в себе страсть к графомании. Странный бульон, конечно, но – какой уж есть.
«…Или в душе его сам Бог возбудит жар…» - это не про меня и химию. Мне было довольно любопытно, это да. Но скорее страсть подогревалась одержимостью шефа. А после его смерти – ученической ответственностью за завершение начатого Учителем. Как только я довел работу до логического предела, я ее оставил без сожаления, хотя и видел следующий шаг в тот мир, где учителем был бы уже я. Грех это, конечно. Но я, видит Бог, указал направление и надеялся, что меня поймут, те, что придут после. На 99.99% уверен, что мои «указания» утонут в реке под названием Забвение. Грех, грех это, конечно.
Я как-нибудь напишу тебе о шефе, наверное, самом ярком человеке из тех, что я близко знал. Сейчас же не буду тебя доставать.
Я написал тебе несколько писем и напишу, наверное, еще, потому что в личном общении я бы ничего тебе этого не сказал, а так – тебе будет, как минимум, забавно.
Так вот, о биологии и медицине. В маленьком (относительно Москвы, конечно, а так – больше 100 тыс. жителей) Нкбш. я из года в год систематически легко брал призовые места на школьных олимпиадах по биологии. Первое место, я, если быть честным, не занял ни разу, но второе-третье всегда было мое, если я участвовал. К слову сказать, то же было и на математических олимпиадах, и физических, и по истории, и по обществоведению. Стрельбой я занимался тоже достаточно успешно, хоть и не был тогда человеком спортивным. Но душа, как я вижу сейчас, лежала более к биологии. Ботанику, правда, терпеть не мог, почему-то, до очень взрослого возраста, я с сильной антипатией относился к растениям, очень долго не воспринимал их как живых существ.
Сейчас я даже не представляю, что должно в моей жизни перемениться, чтоб маршрут, что я торю, круто повернул, и лег бы на Богом указанную стезю. А жаль, вообще-то.
По причине вышеописанных комплексов я и питаю сильное уважение к врачам и биологам.
Что-то вспомнил сейчас один свой самоедский стишок, написанный в период, я думаю, депрессии:
Я мечу путь за собой.
И кажется мне, будто движу историю.
Я мечу путь за собой.
А может – просто мечу территорию.
Если быть честным, то для меня осмысленно прочитать эти строчки – все равно что посмотреться в зеркало.
Оттого я и люблю поэтов, этих Богом поцелованным людей. У них Дар записывать музыку сфер. Сами по себе они могут быть дрянными людишками, неприятными, мелочными, подчас совсем необразованными, но с Даром. Если тебе это интересно, я могу как-нибудь написать тебе на эту тему пару-тройку страниц. Я это к тому сказал, что если человек не графоманничает, а пишет по зову, что ли, будь уверен, что даже в корявых строчках будет слышна музыка (или какофония) сфер, сиречь Божественное откровение.
Забавно, что начальным позывом написать это было желание понравиться. Прочитав же, я вижу, надо обладать изрядной долей занудства (или терпения, если изволите), чтоб дочитать сей опус до конца.
Прости, если что не так.
Искренне твой...