А если наступит завтра,
И прошлое станет пылью,
Я снова проснусь, заплакав,
В мечтах о тебе бессильных.

А если наступит завтра
С вселенскою пустотою
Столкнутся Восток и Запад,
Чтоб нас разлучить с тобою.

Но я не хочу щемящих
Тревог и сомнений ложных,
Вся сила -- лишь в настоящем,
Хоть завтра уже возможно.

Ты думаешь, подвластно все тебе,
Ты смотришь в это солнце, меня не знающий,
Я пью коктейль желаний в маленьком кафе
И слушаю лишь ветер налетающий.

Ты спрятан в суете сует,
Недостижим в завесе тайного,
Но я отвергнула запрет --
Услышь меня, такую дальнюю.

И если где-то встретимся мы вновь
Подумаешь, что я -- лишь половина
И нелюбима. -- Я уже любовь
И, как и ты, бессмертна и едина.

Весна, Флоренция и вновь
Вокруг цветение.
А у нее печаль, а у нее любовь,
А у нее смятение.

И ароматы из окна
Смешались с мыслями --
Она не чувствует, она пьяна
Тем взглядом пристальным.

И крик играющих детей
Тревожит улицу --
Она не слышит, снова ей
Тот голос чудится.

Я не хочу лечиться от своего безумия. Не хочу выздоравливать. Не хочу просыпаться. Я болела слишком долго, что теперь передо мной только два пути: или же моя болезнь перерастет во что-то иное, или принесет мне достойную гибель. Она уже настолько срослась со мной, что я не могу без нее жить и не вижу смысла ни в чем. Но и того, что было, теперь никогда не будет. Я никогда больше не смогу быть счастлива тем невероятным счастьем сумасшедшей, строящей в своем перевернутом с ног на голову воображении воздушные замки и миражи. Я здорова только наполовину, и это состояние страшнее всего: в то время, как разум расчетливо убивает осколки мнимого счастья и указывает на сереющую за окнами сознания пустоту, душа, решившая отомстить за это, готовит новый рецидив, и я бьюсь в лихорадке мечты несколько часов, кусая от боли губы и задыхаясь от нестерпимого счастья. Так брожу в лабиринтах мыслей и чувств, пока не дохожу до тупика, проходящего смертельной судорогой по телу. О, близок конец, и близка его спасительная легкость! Но любезные врачеватели любви несут мне лекарство забвения. Пью, и глоток за глотком проходит последняя дрожь. Леденящее спокойствие и безразличие ко всему разливаются в груди, и расчетливый разум снова вступает в свои права. Я оглядываюсь вокруг, и кажется мучительно напрасным этот тающий в весенней эйфории мир, и как, как могут ехать машины по улицам, как может гулять ветер в верхушках деревьев, как могут радостно смеяться дети, в то время как я теряю себя?! Медленно тело застывает, как будто на нем высыхают остатки влажного гипса, и я превращаюсь в статую, у которой зачем-то бьется сердце. Это длится до нового приступа, до нового раздвоения себя, до смертельной схватки реальности с невероятным, если она вновь произойдет… О, я выбрала бы разум, если бы он был таким же мудрым, как душа, и выбрала бы душу, если бы она была такой же бесстрастной, как разум. Снова передо мной две чашечки весов в ожидании приговора Фемиды, но пока она не пришла, я ведь могу все изменить и почему-то боюсь прикоснуться к нитям судьбы, продлевая ожидание. Лекарство забвения не помогает, к счастью или к горю, -- я не знаю.

Сладость и горечь, свет и тьма, невинность и порочность, серьезность и легкомыслие, нежность и жесткость, радость и горесть, простота и сложность, легкость и тяжесть, полнота и пустота, открытость и закрытость, тепло и холод, трепет и спокойствие, сила и слабость, блики и тени, небо и земля, возвышенность и приземленность, реализм и романтизм, вера и неверие, добро и зло, память и забывчивость, ожидание и нетерпение, скромность и самонадеянность, сентиментальность и бесчувственность, сдержанность и неистовство, взрослый и ребенок, искренность и обманчивость, лепестки и шипы, наивность и осторожность, душа и разум, день и ночь, постоянство и изменчивость – из всех этих противоречий соткан ты. Совмещая в себе несовместимое, ты кажешься цельным и целостным, что все несхожее и диссонирующее удивительно сходится в тебе. Ты, похожий на день, любишь ночь. Ты возвращаешься домой поздно, уставший и переполненный новыми чувствами, окунаешься в пустоту своей одинокой квартиры, завариваешь кофе, садишься на подоконник. Устремившись вниз, твой взгляд встречает за окном тысячи мерцающих огней, тысячи людей, навеки чуждых тебе. Ты, всегда окруженный шумом и людьми, любишь ночь за тишину, за то, что она возвращает тебе себя. Укутавшись в сумрак, ты мечтаешь, переживая в памяти прошедший день и создавая в воображении день грядущий. Зачарованная ночь прикасается к твоему лицу, отражается в глазах. Нежная и трепещущая, она ложится на плечи, окутывает тело мягкой пеленой. Ты сладко улыбаешься ей, ты счастлив. Ласковая темнота обостряет чувства и будит воображение. Здесь нет безжизненного света дня, его суеты и тусклой бесчувственности. Шаг за шагом, удаляясь от всего, что тяготит и не дает покоя, ты вступаешь на путь свободы, торжество фантазии и стоящую за ним вечную красоту творчества. Окунувшийся в сладкое опьянение, ты засыпаешь… А, может быть, и нет? Просто уходишь в мир, где царит уже не тишина, а вечная музыка, однажды проникнувшая в твое сердце и твой голос, музыка, ради которой ты живешь.

Как-то раз после спектакля я шла по коридору мимо его гримерной. Дверь была приоткрыта, и меня охватило непреодолимое желание узнать, здесь ли он еще. Бесшумно, как в детстве, я подкралась к входу и на секунду бросила беглый взгляд в комнату. Он сидел перед зеркалом наедине с собой, не подозревая о моем тайном присутствии. От этой странной близости закружилась голова, по жилам потек небесно-голубой восторг. Я не решилась войти к нему, но продолжала наблюдать, вкушая сладость запретного. Он находился в той же задумчивости, слегка уставший после выступления, а потом внезапно оживился и весело улыбнулся своему прекрасному отражению, любуясь им. Завороженная этим взглядом, я сама стала, как зеркало, отражающее его. Безупречные черты, будто нарочно созданные рукой божественного живописца, чтобы разбивать сердца. Сколько в них молодости, нежности, природного аристократизма! Прекрасный принц, Жюльен Сорель, Феб де Шатопер, юный Эдмон Дантес. Слегка прищурил глаза, и от этого их бархатная темнота стала еще прекраснее. Вечерний свет, плававший в зеркале, придавал ему необычайное сходство с водной гладью, а справа в нем отражалось что-то желтое. Боже, маленький букетик нарциссов, скромно стоявший на столе! И тогда меня вдруг озарило: самовлюбленный Нарцисс, прекрасный и холодный, горделивый и равнодушный к чужой любви. Да, у тебя ее было слишком много, что ты разучился ее ценить. Я вспомнила, как на сцене он наслаждался своим успехом, как гордился своим талантом, как часто тайно чувствовал себя гением и богом, под шагами которого земля превращается в цветы. Он знал, что красив, и умел этим пользоваться, завораживая магнетизмом своей улыбки и покоряя магией взгляда. Я не хочу осуждать тебя, любимый, знаю, что всего ты добился сам, что твоя волшебная красота и обаяние даны тебе от Бога, что я сама попала в их сети, но тайно живущий в тебе Нарцисс убивает меня, безжалостно раня сердце. Тогда я чувствую себя настолько маленькой и беспомощной, что, кажется, недостойна даже думать о тебе. Но, несмотря на свое ничтожество, не могу запретить себе любить тебя. И зачем, обреченная на нелюбовь, снова рвется к тебе душа моя? «О, Нарцисс, Нарцисс!» -- воскликнула скорбная нимфа Эхо, беспомощно протягивая руки в пустоту, а потом отошла от гримерной.

Отраженье твое я
Торопливо рукой закрою,
Ветер северный декабря
По ночам не дает покоя,
И ложится на землю снег
Равнодушно и безутешно,
Мне любить тебя целый век
То ли яростно, то ли нежно.
И дрожит в фонарях свет,
И блестит за окном иней,
Но возврата назад нет
В отражении ночи синей.
И разводят опять мосты,
И огни зажигают где-то,
Все слилось в одном слове "ты",
На которое нет ответа.

Как прожить без тебя вдали --
Мне о том не расскажут ветры.
Между нами теперь легли
Безразличия километры.

Просыпаться в пустых мечтах,
Лишь едва ощутив надежду, --
Это все мой знакомый страх,
Что ничто вновь не станет прежним.

Смутен день и неярок свет,
Но дыхание снова рвется
От сомнений опять к тебе
Вдоль земли под бессильным солнцем.

Пусть все выпито до конца,
И ничто пустоту не скроет,
Только свет твоего лица
До сих пор не дает покоя.

Сладкая боль любви... сладкая боль цветения. Благоухающий экстаз чувств и исступленная восторженность юности. Бутон, таящий в себе соки жизни, измученный томлением нераскрытости, постепенно распускается, и терпкий яд наваждения, впрыснутый в вены, мчится по ним огнем. Безжалостно-нежно и пьяняще-пряно благоухает Цветок цветков, от аромата которого теряешь голову. Так пахнет влюбленность.
И страшно, что потом, и больно, что сейчас. Вечное сплетение пропасти и небес, вечные heaven and hell. Аромат юности -- это прохладный ландыш и нежная сирень, волнующий жасмин и мечтательная орхидея, горьковатая герань и бодрящий бергамот, растворенные в эфире нестерпимой любви.
Время соловьев и роз, время невысказанных чувств и смутных надежд, время неуловимой легкости, время новых смыслов, время вечных поисков кого-то и чего-то, время, когда опьянение старой мечтой смягчает боль одиночества, когда от безумия вырастают крылья, когда беспощадная красота мира, не в силах больше ждать, взрывается в тебе цветением.

Это цитата сообщения Аниматор Оригинальное сообщение

Innocence



Молоко - к молоку, перья - к перьям, лазурь - к лазури, весну - к весне... Смолу - к смоле, пламя - к пламени, тьму - к тьме, горечь - и истине. В первый раз смыкая объятия, ты вступаешь в вечный круговорот любви и смерти. Желай, бойся, надейся, смотри издалека - но не делай этого шага. Не падай в эту пропасть, потому, что заглянув по ту сторону сияющего зеркала, ты увидишь серую гладь тоски, желания, привязанности, страха. Но словно невидимая свеча жжет твой трос, и он обрывается медленно - по ворсинке, и ты пылаешь, и закрываешь глаза, и делаешь этот шаг без страха.
Все придет потом. И страх, и сомнение, и разочарование. И уже не будет той тебя, которая делала этот шаг. Другой человек взглянет из зеркала усталыми глазами, другой человек будет шелестеть: "Не хочу терять любовь", другой человек будет с интересом смотреть на кого-то нового, незнакомого, интересного, другой человек все, все забудет.
А пока - смотри, пылай, надейся.
И верь в свои маленькие, глупые, ненадежные чудеса.
Пока они тебе еще нужны.

Земля позабытых преданий и саг,
Но где ты? Никто не подаст даже знак,
Под небом каким и в какой стороне
Ты песни поешь не мне.
И музыка сладостным звоном лилась,
Надрывно чему-то теперь веселясь
И плача о том, что давно в край не мой
Ты занесен волной.
Пусть мир стал с тех пор переменчив и нем,
И был для меня незнаком твой Эдем,
Его притяжение точно во сне
Навеки живет во мне.
Скажи мне теперь, теплым ветром из дюн
Или святыми аккордами струн
Могла бы случайно коснуться тебя,
Чтоб вспомнил хоть раз про меня?
Не слышишь?.. но помню как будто сейчас
То темное солнце ласкающих глаз,
Как бриз к волосам прикасался твоим,
А ты мне казался опять неземным.
И я превращаюсь сквозь ревности соль
В бегущую к синему морю Ассоль,
Где радостно быть в невесомом раю,
Где небо украло улыбку твою.

Christine, I love you!

Передо мной девушка на фото. Необыкновенно нежный взгляд обнимает мою душу, холодом сковывает тело. Такой серьезный, такой открытый. Мысленно целую ее глаза, едва заметный румянец и ямочки на щеках, а потом – полураскрытые губы. Как можно медленней, точно вбираю ее в себя, скольжу по волосам, змеей извиваясь вокруг каждого локона. Спускаюсь на подбородок, перетекаю на ослепительно белую шею, заключаю в объятия хрупкое изящество юных плеч. О, Кристина, вечный восторг мой и вечная моя печаль!
Будто погружаясь в сон, переношусь в блистающий далекий мир, где ты, Кристина, оживая, покидаешь тесные рамки фото. Вот мы гуляем по Рижскому взморью. Ей – семнадцать, мне – девятнадцать лет. Она идет по берегу, улыбаясь закату, не зная, что солнце красноватыми искрами нежится в ее каштановых волосах. Я тоже ловлю закат, но уже в ее светло-карих глазах, в золотистой пыльце, застывшей на ресницах. Рыжее солнце, превращаясь в янтарь, неторопливо опускается в море, и волна, боясь обжечься об его лучи, убегает вдаль, беспомощно ложась на песок. Соленый ветер прохладными брызгами освежает лицо. Кристина сняла свои туфельки и осторожно ступает по песку, маленькими шажками приближается к воде. Чувствую, как влага слегка обжигает ее ступни, как первая дрожь перетекает в тепло ее тела. На прохладном золотисто-коричневом песке отпечатались ее следы. Вечернее сияние покрывает серебром бледную кожу. Море ложится к Кристининым ногам, целуя их мерцающей пеной, и она, моя мечтательная Афродита, стоит, молитвенно скрестив на груди тонкие руки, и слушает музыку прибоя. Я стою чуть позади, держа руль велосипеда. Внезапно она срывается с места, и, пронзенная искрящимся восторгом, начинает кружиться в переливах света. Каштановые локоны золотистым пламенем горят на солнце. Движения ее юного стройного тела похожи на грациозно-нелепый танец язычницы. Потом Кристина подбегает ко мне и, будто отдавая свою энергию, кладет руки мне на плечи. Я прикасаюсь к ее ладоням, просачиваюсь между хрупких пальцев. Минуту мы смотрим друг на друга. Руки в руки, глаза в глаза.
-- Когда ты уезжаешь? – грустным вопросом прерываю я молчание.
Она отворачивается и глядит в пустоту.
-- Послезавтра… ах, зачем ты спросил меня об этом? Ты ведь знаешь, что все уже решено. Сегодня такой хороший день! Я не хочу об этом думать. Давай проживем этот вечер так счастливо, будто он последний на земле, а за ним не будет ничего. Прокати меня на велосипеде!
Кристина садится на багажник, я нажимаю на педали, и начинается наш полет по побережью. Больше на песке не видно следов, лишь по берегу тянется длинная полоска от колес. Захлебываясь от радости, мы несемся вперед, прорезая струи то холодного, то горячего воздуха. Ничего не вижу вокруг, кроме голубой бесконечности моря и блеска ее волос, летящих по ветру. Воздух врывается в легкие, будто пытается их разорвать, но, сделав в них пируэт, ищет себе новое пристанище. В какой-то момент мне кажется, что мой старенький велосипед не выдержит такой быстрой езды. Но нет, мой старый друг не предает меня. Кристина что-то кричит мне, но я не слышу ничего, кроме трения колес о песок и шуршания своей рубашки на ветру.
По земле бегут две тени. Первая – Кристины, вторая – моя. Я догоняю ее, прижимаю к себе, жадно вдыхаю ее сладкий нежный запах вместе с жаром разгоряченного от бега тела. Она дышит порывисто и в то же время легко. Будто впервые взгляд обволакивает алую прозрачность ее цветочных губ. Дыхание Кристины встречается с моим, теперь оно одно на двоих. Потом она отходит от меня и садится на большой камень около сосен. В этом легком платье цвета догорающего заката, задумчивая, прекрасная, как мечта, с этой поразительной белизной хрупких плеч она похожа на юную фею. Хочу сказать ей об этом, но почему-то не могу. Лишь ложусь около камня, устремив взгляд в бездонное небо. Над нами летают чайки, жалобно плача о чем-то. Запах сосен спокойный и мудрый, далек от наших волнений.
Взгляд Кристины, вонзившийся в землю, становится непроницаемо черным.
-- Знаешь, я всегда буду любить тебя… -- шепчу я куда-то в небо.
-- Навсегда – это слишком долго. Пройдет время, и ты забудешь обо мне.
-- Не говори так. Кристина, Кристина…
Молчание повисает в воздухе. Мне больше не хватает слов, чувствую лишь бесконечное счастье, граничащее с отчаянием. Мысль о скорой разлуке не дает мне покоя, медленно разрушает сердце. Снова смотрю в небо, и вдруг его заслоняет от меня ее лицо. Все ближе и ближе эти невинно прекрасные глаза и дрожащая в них божественная каряя грусть.
Как это было давно, как будто бы не со мной… О, Кристина, сладкий трепет мой, поцелуй, застывший на губах, что стало с тобой, где ты теперь? Волна, миллиарды раз разбиваясь о берег, безжалостно смыла твои следы, унесла в морскую пучину твой бессмертный образ. Но вопреки твоим словам я не забыл тебя, и как прежде лишь с тобой спаяна моя боль и тайная мечта о красоте. Снова все возвращается на круги своя, и ты опять замираешь на портрете маленькой безмолвной Читать далее...

Предчувствие весны... опять апрель,
Вздох ветра ожиданий и свободы,
Я жду его уж несколько недель,
Закаты заменяя на восходы.

Но только пуст небесный свод любви,
И бесприютность ласково-печальна,
Что оживляя вновь мечты свои,
За них плачу монетою отчаянья.

И то, о чем мечтала сотню лет,
И то, что мир пообещал когда-то,
Теперь упрямо шепчет слово "нет"
И горьким опьяняет ароматом.

Мне так знакомо раздвоенье чувств,
В котором все всему противоречит,
Пусть замкнут круг, и мир бесцельно пуст --
Апрель опять поранит и залечит.

В нем есть свобода от добра и зла,
И есть то, нерешенное решенье,
Он знает все, кем раньше я была,
И буду кем в весеннем отраженьи.
(1.04.2009)

Сквозь сон и проблески тумана
В пространство снежное лечу,
Все ждут весны, а я упрямо
С зимой расстаться не хочу.
И все, о чем теперь мечтаю,
Чтоб боль закрытогот пути
Мне не была заменой рая
И вновь позволила уйти
Туда, где свежий запах хвойный,
И алая конечность дня,
И можно быть совсем спокойной,
Не вспоминая про тебя,
Где ясен свет жемчужно-лунный
Той догорающей зари,
Где можно быть совсем разумной
И заморозить все внутри.

Ну, вот и все. Конец любви одной...
Или ее последняя возможность?
По-прежнему останутся со мной
Тот легкий свет, и та же безнадежность,
И та же невесомость черных крыш,
И эхо то, что никому не видно,
И то же исступленное "Услышь!",
И вдох, зачем-то вырвавшийся в выдох.
Смесь ревности, бессонниц и тебя
Наркотиком проникла в мою душу,
Ее коварный и смертельный яд
Не знают только те, кто равнодушен.
А дальше будет больно и смешно:
Объятья пустоты и синий холод,
Когда весь мир, затерянный в одном,
Вдруг на осколки мелкие расколот.

И снова ты как миг конца
Застыл слезами на ресницах,
Но нежность твоего лица
Не возвратится.
Бежит задумчивый трамвай
И грусть осених улиц будит,
Кого угодно обнимай --
Теперь не важно,что же будет.
Бросайся в плен, где ждут тебя
Чужие губы и ресницы,
Но сквозь бессонниц горький яд
Твои глаза мне будут сниться.
И уходя в далекий край,
Читаю старые страницы,
Что было в прошлом -- это рай,
Который вновь не повторится.

Я перестала чувствовать тебя,
Моим последним искупленьем
Лишь были ночи ноября,
Убитые твоим забвеньем.
Ты сжег все прошлые мосты
И стер все прежние границы,
Не став в объятьях темноты
Мне даже сниться,
И было странным для меня
(Хотя никто и не заметил),
Что голос твой и нежный взгляд
Живут на свете,
Что медленно проходят дни,
В печали тая,
Что ты опять живешь своим,
Меня не зная.

Пусть мы с тобою далеки,
Но ты покажешься мне ближе,
И буду ночь писать стихи
О том, которого я вижу.

И солнце светит все сильней
На травах оставляя блики.
Да, ты – сияющий Орфей,
Что вечно в мыслях Эвридики.

По песку у Балтийского моря
Я хожу, вспоминая былое опять,
Но твой образ скрыт пенной волною,
И нельзя мне тебя отыскать.

Тогда было холодное лето,
И шумел, и смеялся прибой,
Я сейчас хочу вспомнить об этом,
Я мечтала быть рядом с тобой.

До зари пели песню ночную,
Говорили с тобой о любви,
Как жестоко об этом тоскую,
Что то время осталось вдали.

Мы теперь далеки, словно солнце с луною,
Что не встретятся в радости дня,
А прибой все шумит, набегая волною,
И волнует меня.

Как мир безжалостен и груб,
Но, может быть, еще осталось
Прикосновенье этих губ
И плеч знакомая усталость,
Лишь пульс, в котором бьется жизнь,
Лишь небо то, что мне знакомо,
И в нем немой полет души,
Мечтающей стать невесомой.