Дагон.
Я пишу эти строки в заметном нервном напряжении, оттого что в полночь меня не станет. Причина - безденежье и истощение запасов наркотиков, что одни делали мою жизнь терпимой... Я более не могу переносить эту пытку; я брошусь из окна мансарды, вниз, на нищенскую улицу. Не думайте, что из-за рабского пристрастия к морфию, что я слабовольный человек или дегенерат. Когда прочтете эти коряво исписанные страницы, то сможете предполагать, хотя никогда не узнаете точно, отчего я должен обрести забвение или смерть.
Это произошло в одной из наиболее обширных и наименее посещаемых частей Тихого океана - пакетбот, на котором я служил суперкарго стал жертвой Германского рейдера. Мировая война только началась, и морские силы фрицев еще не были полностью потоплены, чтобы привести в позднейшем к их моральной деградации; так что наше судно было законным трофеем, и его команда относилась к нам со всей снисходительностью, рассматривая нас как военно-морских пленников. По правде, наши пленители относились к нам столь либерально, что пятью днями спустя, я смог сбежать на маленькой шлюпке с порядочным запасом воды и провизии.
И вот я лег в дрейф, наконец я свободен, свободен и не имею ни малейшего понятия о своем местоположении. Никогда не быв в ладах с навигацией, я лишь смутно догадывался по положению солнца и звезд, что, вероятно, нахожусь к югу от экватора. О долготе я и вовсе не знал ничего - в поле зрения не попадали ни остров, ни береговая линия. Погода держалась ясная, и несчетные дни я беспомощно дрейфовал под палящим солнцем, надеясь наткнуться либо на проплывающий мимо корабль, либо на побережье обитаемой земли. Однако ни корабля, ни земли не появлялось и в своем гнетущем уединении под безбрежьем нескончаемой синевы я понемногу отчаивался.
Все переменилось пока я спал. Детали мне не узнать никогда - моя дрема, хоть и была тревожна и наполнена кошмарами, не прервалась. Когда, наконец, я проснулся, то обнаружил себя наполовину погруженным в вязкую, дьявольскую, черную поверхность трясины, что простиралась вокруг однообразными волнами так далеко, как я только мог видеть, и на которой на некотором расстоянии от меня лежала моя лодка.
Хотя можно легко представить, что мое первое ощущение от столь изумительного и неожиданного преображения пейзажа было удивление, все же действительность более пугала, чем изумляла, - потому что я оказался на открытом воздухе, на дурной, гнилой почве, промораживающей меня до костей. Местность была обезображена гниющими телами рыб и прочими еще менее пригодными к описанию предметами, торчащими из тошнотворной грязи нескончаемой долины. Возможно, я не должен даже пытаться передать словами неописуемый ужас, обитающий в полной тишине и бесплодной необъятности. Ничего не было в пределах слышимости и видимости, исключая обширное пространство черной слизи; а наполненный спокойствием и однообразием ландшафт давил на меня тошнотворным ужасом.
Солнце выгорело на небесах, что казались мне почти черными в своей безоблачной жестокости, и все же оно отражалось от чернильного болота под моими ногами. Как только я забрался в выброшенную на мель лодку, я понял, что лишь одна теория объясняет мое положение. Вследствие некого беспрецедентного вулканического смещения пластов, часть океанического дна, должно быть, поднялась на поверхность, обнажив пространства, что неисчислимые миллионы лет лежали скрытые под неизмеримыми водными глубинами. Так огромна была протяженность новой земли, поднявшейся подо мной, что я не мог заметить даже слабого звука волнующегося океана, сколь бы сильно я не напрягал слух. Здесь даже морские птицы не охотились на мертвые создания.
Несколько часов я сидел, размышляя в лодке, которая лежала на боку, и давала едва ощутимую тень, по мере того, как солнце продвигалось по небу. Тянулся день, почва понемногу затвердевала и казалось подавала надежду, что достаточно просохнет для непродолжительного путешествия. Той ночью я спал крайне мало; следующим днем я собрал для себя пищи и воды, готовясь к сухопутному путешествию в поисках пропавшего моря и возможно спасения.
На третье утро я обнаружил, что почва достаточно подсохла, чтобы по ней можно было свободно передвигаться. Запах рыбы сводил с ума, но я слишком стремился к далекому холму, чтобы хотя бы немного задумываться о неприятностях, а потому смело двинулся к неизвестной цели. Весь день я неуклонно продвигался к западу, ориентируясь на далекую возвышенность, которая поднимался над холмистой пустыней. Той ночью я разбил лагерь, а следующим днем по-прежнему продвигался к холму, хотя он вряд ли казался ближе, чем когда я впервые увидел его. На четвертый вечер я добрался до основания холма, который вероятно был много выше, чем казалось издалека - похоже обширная долина скрадывала размеры. Слишком утомленный для восхождения, я уснул в тени холма.
Я не знал от чего мои сны были столь дики той ночью - но прежде чем ущербная и причудливо насмехающаяся луна взошла над восточной частью равнины, я проснулся в холодном поту,
Читать далее...