Прекрасно.
Я выяснила для себя пару-тройку ключевых моментов. Но о них когда-нибудь, кому-нибудь.
И несколько по мелочи, например:
1) я абсолютно не боюсь дорог и машин. Плохо.
2) и не считаю монахов за людей. Поэтому и никогда не смогла бы сказать — какой симпатичный монах!
И устала.

То, что так долго ждалось. Тяготило непонятностью "почему". Оно наступило. И теперь, только теперь, еще теперь, я могу сказать в полной уверенности — это еще один любимый город. С тем самым непонятным небом, когда ужасно грустно — нет смысла фотографировать. С невероятными вихрями, с холодом, постоянным удивлением.
Говорят, в этих гаражах стоят восьмиметровые лодки. Нет, натурально — размером с целых класс художки. И как они там разворачиваются?
А ждать всяких глупостей — какой смысл?
***
А я жую свой орбит без сахара.

Да, мне всегда казалось, что у тебя потрясающий почерк.
И не то, что бы красивый или понятный.
Невообразимый.

На поэтических вечерах мне становится трудно дышать и хочется плакать. Наверное потому, что я чувствую, именно на них, как многих стоит оплакать. И как многое. Но я не буду. Потому что плакать стоит только, когда сил нет.
А дышать трудно, потому что где-то в солнечном сплетении у меня появляется зернышко-шарик, который пережимает легкие. И так еще до ночи, и еще несколько дней — пока не прорастет, пока не даст мне мое стихотворение, мое, полное моих сил, моего воздуха.

Он настоящий; в шарфе перекинутом
Через плечо. В цилиндре на брови надвинутом,
С бородой и глазами поблекшими
Серыми, будто всю краску его картинам
Отдали. Со словами повлекшими
Прежнее обращение к старым винам.
В круглых ботинках, с фляжкой
Внутри старой куртки. С бляшкой
Железной, вроде как брошкой, в воротнике.
С мольбертом вечно кукующий в цветнике.
С карандашом в нагрудном кармане
Вместо платка. С прищуренным глазом.
Шкаф его полон тряпья и сношенной рвани.
Стол заставлен стаканами, внутрь влитыми разом.
С детской улыбкой и холодом
Жгущем во взгляде. Молотом
Бьющим голосом, выцветшими ресницами.
Он встает рано и пьет чай или кофе на крышах с птицами.

Я хочу декадентства. Но уж точно не почти готского.
Даже и не понимаю, какого именно.
Но точно знаю — д е к а д е н т с т в а

Весна.
Все пишут и мне хочется. Почувствовать свою причастность к ней, что ли.
А ты обо мне не вспоминаешь и не вспомнишь. Ты гордый.
Может стоило написать "...мневспоминаешь?" как на той бумажке — "гденьги?!"
Я теперь люблю ставить в асе дурацкие статусы. Говорить "чтоб я помнила", читать в электричке химию. Да-да, я теперь понимаю. И знаю, что такое щелочь, соль, основание. Какая температура сжижение у водорода. Может быть и с физикой было бы так же. Но...
Меня бесконечно удивляет, что меня зовут Полина. Непривычно, ненормально... И форма звательная то какая — Полин! Восторг и восхищение.
И все-таки, вот если не выпендриваться, хотя, чтобы я не написала, я буду выпендриваться, я ровно такая же. И боюсь быть не такой.
Так же как и английского. Вернее я не знаю, никогда не видела "не таких". Даже ты в глубине души ровно такой же.
Нет других, не-ту!

Как же обидно, что мой революционный дух не доживет до моей взрослости. И вовсе не потому, что я ее хочу. Вполне неплохо живется, да и людей жалко. Если бы не одно.
Она все равно случится, рано или поздно. И не так уж долго ждать. Сейчас еще как-то тянем, живем, хотя сколько уже можно без целей и идеалов? Порядка 20 лет уже?
Бесполезное существование. Даже в Союзе было этим лучше. Сейчас еще тянем, а лет через 10 загнием просто. Да и непонятно просто, чему я, конкретно я, буду учить своих детей? "Учитесь хорошо, чтобы поехать учиться заграницу и обеспечить потом мать всем необходимым".
Ну уж нет.

Наверное только после почти двухлетнего катания в электричке я могу понять "в тамбуре накурено и в то же время как-то свежо". А сигаретным дымом я должна вся уже пропахнуть насквозь. Хотя, конечно, нет. Потому что это могло быть только тогда.
А вообще я люблю поезда. Вот вырасту и обязательно куда-нибудь поеду на поезде. Чтобы с попутчиками, чаем, слегка трясущемся на столе, пролетающими мимо людьми, полями, городами. Это какое-то невообразимое ощущение — ехать мимо. Даже слово какое-то невероятное — ми-мо. Так медленное и тянуче, а на самом деле так быстро.
Электричка, это, конечно, не то. Не успеваешь ехать. Тормозишь, тормозишь, тормозишь. Да и как-то с уютом не то. Нет своего личного полуметра, а только люди-люди-люди. Они молчат и хмурятся. Все как-то слишком соревновательно — успел-не успел сесть. И кучно. Стадно даже.
Метро это вообще что-то неведомое. Не могу я в нем ездить, час в электричке промелькивает, а семь, ровно семь, минут в метро — ужасно долго. Так и хочется выпрыгнуть где-нибудь посередине.
Надо раньше выходить из школы и идти пешком. Гулять одна вроде могу. Наверное.
А скоро будет совсем тепло, и я буду ходить на тот бетонный заборчик, чтобы сидеть там и читать. Там цветы и солнышко. Прекрасное. Не то, которое я привыкла считать московским.

Твоя улыбка в хрустальном небе, в центральных лужах.
В открытых окнах, пустой квартире, пропавшей стуже.
Ветром касаясь, смешно и свежее толкаешь в лету.
Как будто знаешь, как колко летом бродить по свету.
А света больше, и воздух жиже с твоим приходом.
В дом забралась, молчишь, киваешь — мол, мимоходом.
Проездом, поездом, пешком, а в общем — случай.
Свалилась на голову мне зеленой кучей.
И только чай с утра и на ночь, по два стакана.
Ты как всегда: уходишь — поздно, приходишь — рано,
Оставя в зеркале две прожженные раны.
Здравствуй, весна.

Ну вот, теперь я точно знаю, что такое "не определен".Даже грустно как-то — никаких тебе намеков на таинственного незнакомца.
***
Надо выходить раньше, чтобы не пришлось ходить мимо уже полуразложившейся собаки.
***
У меня уже почти паника из-за химии. Дурак я, дурак. Теперь меня ждет двухмесячный экспресс-курс химии за 8 и 9 классы.
***
И еще.
У меня есть новая расточка. Неважно.
Я иду в субботу в театр. Неважно.
Я хочу на "Копенгаген". Еще больше хочу потому, что непонятно, когда он будет. Потому что надо ждать, искать, бегать...

Вот такая она, моя любимая улица — с серым небом, жидким воздухом, саксофоном с пошловатой лирикой всем известных песен, людьми за руку и под руку, камнями под ногами и будто бы можно здесь можно все, что захочешь. Только бы ветер еще был, быстрый, порывистый, сбивающий с ног. И бордюр, а лучше поребрик.
***
А еще, Анна, я просто заболеваю от вашего дневника.
Именно от него.

Оказывается, это очень глупо бояться смерти. Потому что это понарошку.
Мне сегодня приснился дядя. Я, как ни странно, была с ним там — там как-то очень зелено и влажно. Но не холодно... Махрово так зелено. Но темно. И как-то совсем не так, как здесь. Вроде похоже, но не так. Внутренне не так, ощущается не так, хотя и не сразу понимаешь.
А время там идет странно. Вроде гораздо медленнее, но ему все-таки было уже не 22, а 35, как положено. Хотя за то время, как я там была — ну уж максимум день, тут меня успели оплакать. На счет похоронить не знаю — я могла и должна была вернуться. А вот он уже не мог.
Кстати, об оплакать — там не жалко родственников, потому что никак не можешь понять, что за горе, если ты жив? И как-то вроде знаешь,что должно быть, но точно все равно не известно.
В общем — не боюсь. Своей, разумеется, смерти.
***
И еще — я решила, что если когда-нибудь я и буду курить, то только при включенной плите.

Как можно быть атеистом на три четверти?
Меня теперь тошнит от новостей в контакте. И я разучилась спать в электричке.
Зато +1 победа над собой. Это невероятно радует. Но и немного пугает — что будет дальше?
А еще я даже не знаю, как я отношусь к тому, что скоро Переславль, которого я ждала весь год. Боюсь, что так же, как к обычной поездке — прекрасное ощущение, что я наконец-то куда-то уезжаю, но никакого понятия зачем.
Надо же было быть такой дурой всего полторы недели назад. И, о боже! я стала кое-что понимать... К несчастью, я бы сказала.
А день прошел удачно — я начинаю достигать своей главной цели.

Вероятно, что-то со мной не так.
Почему тот текст, который я написала не напрягаясь, периодически отвлекаясь, с первого раза, не придавая ему особенного значения, всеми признан хотя бы неплохим и редактирования не требует, а за тот, который придумывался искренне, душой и еще чем-то очень родным, ради которого мне пришлось себя сломать, который оплакивался, изменяясь под издательский шаблон, редактировался раза четыре, для которого рисовалась схема — в том у меня неправильная мысль, которую надо корректировать, потому что я пишу про то, чего немного не знаю.
Не о какой обиде речь, конечно, не идет. Но, во-первых жалко.
А во-вторых, разве же не свое видение самоопределения я там писала?
Что-то неправильно. Абсолютно определенно.

Несколько дней в бесполезности рисунков. И я постоянно, теперь постоянно ловлю себя на мысли, что я самоопределяюсь. Брр...
Как же я не люблю это слово! А так же: регламент, рефлексия, управленец и другие издательские.
Меня перевернуло кверх (именно кверх) ногами два раза. От издателей к противоположному берегу и обратно. А вот теперь — получай свое ожидаемое самоопределение. И стоило ли? Может быть надо было идти своей дорогой будущего журналиста, порядочно посещать ред.сем и исправно выполнять все поручения?
Чтобы 8 класс, как шаг к девятому? Чтобы не было для меня нового 8 класса ,Переславля, Дня Математика, новых людей. Сама для себя.
Общалась бы сейчас со всем и никогда-никогда не краснела за себя. За чертовы воспоминания... Что же за память. Почему я придаю гораздо больше значения гадости?
Ах, черт, черт, черт уйди от меня.
Оставь меня самоопределяться. Например к Георгиевскому монастырю.

Кризис — это кризис. Граната — это граната.

Ты оказался прав. Я никому не нужна.
***
Мне почудился Прокоп. Он стоял и улыбался, ехидненько, но так совершенно по-своему. Вроде не глядел, а я знала, что смеется надо мной. И шарф у него такой же. А потом раз — и неожиданно вышел.

Совершенно стеклянное небо.
Сине-холодное. И только подсвети — сразу заметишь какое прозрачное.
***
Одно неверное слово, непродуманное действие — вместо ожидания завтра я опять не буду спать. Потому что, стараясь не думать об этом, я буду думать о ней.
Оставь меня!
Пожалуйста! Дай мне спокойно пожить...