Настроение сейчас - не очень как то

Анна Новожилова
Мне однажды приснился
Виктор Хара без рук.
Мне однажды приснилось
-Виктор Хара, мой друг...

Мне однажды приснился
двадцатый век,
Мне однажды приснилось
что я - человек!

Мне однажды приснилось:
Виктор Хара, конвой.
Он ко мне обернулся:
"говори или пой".

Я сидела за печкой
и считала рубли.
Помню, он был безруким,
и его увели.

Мне однажды приснилось
-я не то что я есть.
Мне однажды приснилась
моя гордость и Честь.

Мне однажды приснился
двадцатый мой век,
мне однажды приснилось,
что я -человек.

Анна Новожилова
**

Мне в этой жизни что-то неведомо,
хоть и слыву знатоком гиблых мест.
Лайнеры в небе над Домододово
нарисовали трезубец и крест.

Люди всегда покоряли пространство,
а я бы временем занялась.
И несмотря на свое постоянство,
я бы со временем разобралась.

Люди в тридцатом и в пятидесятом...
люди войной замыкают кольцо.
Дался же вам этот "мирный атом"!
Время, открой мне свое лицо!

Мне в этой жизни что-то неведомо,
хоть и слыву знатоком гиблых мест.
Лайнеры в небе над Домодедово
нарисовали трезубец и крест.

9 апреля 2008


© Copyright: Анна Новожилова, 2013

Анна Новожилова
Мне однажды приснился
Виктор Хара без рук.
Мне однажды приснилось
-Виктор Хара, мой друг...

Мне однажды приснился
двадцатый век,
Мне однажды приснилось
что я - человек!

Мне однажды приснилось:
Виктор Хара, конвой.
Он ко мне обернулся:
"говори или пой".

Я сидела за печкой
и считала рубли.
Помню, он был безруким,
и его увели.

Мне однажды приснилось
-я не то что я есть.
Мне однажды приснилась
моя гордость и Честь.

Мне однажды приснился
двадцатый мой век,
мне однажды приснилось,
что я -человек.


© Copyright: Анна Новожилова, 2013

[700x515]
http://www.proza.ru/2013/01/01/132

Анна Новожилова
http://www.lulu.com/shop/anna-novojilova/i-will-live/paperback/product-20547567.html
Я буду жить

«…Еще томит, еще пьянит весна,
А жить уже осталось так немного,
И на висках белеет седина…»

А.Вертинский «Палестинское танго»

…..Тогда, в 20 лет, лежа на больничной койке, я впервые решила взяться за мемуары. ( Я становлюсь знатной мемуаристкой). Именно так я мысленно это называла – «Мемуары». В ход пошла толстая «общая» тетрадь, компьютера у меня тогда не было, да и сейчас бы не рискнула брать ноутбук в больницу – были случаи воровства у пациентов, пока те в перевязочной или на лучевой.
Сейчас я пишу, видимо, вторую серию мемуаров. Мемуар Онкологический, через восемь лет, прошло уже восемь лет после операции. Итак, в онкологической больнице был Мемуар о детстве. Назывался он «Палестинское танго». Дело в том, что я очень люблю песни Александра Вертинского, и эта, «Палестинское танго» - одна из моих любимых.

Я и услышала ее впервые там, в онкологическом центре. Еще была жива моя бабушка, она дала мне в больницу деньги, и я так вдруг захотела услышать в своей больничной палате Вертинского, что вышла, поменяла пять долларов в каком-то обменнике и купила себе запись.

«…И люди там застенчивы и мудры,
И небо там как синее стекло.
И мне, уставшему от лжи и пудры,
Мне было с ними тихо и светло…».


И правда. Эти строки идеально подходили. Никто больше не называл меня лентяйкой, разиней, плохим работником, дурочкой, и далее по списку.
Я так устала быть «должна», «обязана» и «виновата».Наконец-то мне удалось «Достучаться до небес», кстати, очень мне нравится этот фильм, докричаться до людей – это много сложнее.
Оказалось, что меня можно жалеть, а не только подгонять и понукать. В онкологическом центре я прожила три месяца настоящего счастья.
Оказывается, я – не виновата, не знаю, в чем, да и не важно, просто – не виновата. Я не хуже других , просто мне немного не повезло. Я это поняла только в Онкоцентре.
Не нужно никуда спешить, никто не достанет. Мои бабушка и дедушка знали, конечно, где я, но не говорили моей матери. Она не знала моего настоящего адреса и телефона, а врачам было обо мне известно больше, чем ей, женщине, родившей меня совершенно неожиданно для себя.
Она, судя по всему, ожидала через девять месяцев увидеть кого-то другого, а это оказалась я.
Мне не хотелось омрачать свое больничное счастье ее физиономией и визгливым презрительным голосом. Но главное было не это. Она могла наговорить «сорок бочек арестантов» и узнать мой домашний адрес. А дома меня ждал муж. Моя мать его никогда не видела, я конспирировалась. Я боялась.
Моя больница – моя крепость...

....\"Может быть, мне помогло выжить именно это отсутствие страха перед смертью. Я была спокойна и весела, даже когда мое лицо окривело после операции, а затем распухло от облучения. Юношеские прыщи размером с виноград были намного хуже, вулканические чирьи и фурункулы, из-за которых мой нос был похож на диковинный овощ и жил, казалось, своей отдельной жизнью -это было много хуже. Я это пережила, отвращение и ненависть к самой себе, а кривой рот и распухшая щека -такая ерунда. Я обнаружила, что нравлюсь мужчинам.
Я боялась жизни, в которой снова нужно будет что-то доказывать, толкаться локтями и вгрызаться зубами, чтоб не затоптали и не отшвырнули. Обратно в жизнь, которую я ненавидела - как неохота! Но в конце апреля я об этом и не думала.
На день рождения пришел мой тогдашний муж и бывший наследник, принес коньячку, недолго посидел и ушел. Через пару дней он уедет в Крым до поздней осени. За год до того для меня его отъезд был трагедией. Как это сейчас забавно и даже не верится, я выходила замуж по любви, и когда он уехал, я выла в пустой квартире. Но прошел год, мы расписались, я уже два месяца находилась в Онкологическом центре, и теперь его отъезд не вызвал у меня особых эмоций. Оказалось, есть много других мужчин, а я умру и не успею...не успею. Об этом тоже думать не хотелось, но думалось упрямо и настойчиво.
Супруг уехал, на следующий год он выскажет мне претензии, что я ему в дорогу даже пирог не испекла, чем вызовет у меня таращенье наивных глаз и опускание растерянных рук....\"


© Copyright: Анна Новожилова, 2013

7 нот моей боли
Анна Новожилова

Сначала вступают басы,
как будто табун лошадей пронесся по телу,
как будто лавина камней,
все выше и выше нота,
похоже на удар палкой,
на удар арматурным прутом,
все выше и выше нота,
похоже на удар телефонным проводом по голым ногам,
все выше и выше нота,
похоже на свист очень тонкого лезвия,
все выше и выше нота.
И если еще услышать полутона и четверть-тона,
тогда начинает звучать
настоящая Музыка.

Смотреть это видео

...

Анна Новожилова

***
Морщины земного предела
На карте высокого лба..
Птенец вылуплялся из тела,
Трещала его скорлупа.

Трещала его оболочка,
Истерзана жизнью земной.
Маячила светлая точка,
Что станет огромной страной,

Что станет Великим началом,
Отмыв первородную грязь,
Но бедное тело кричало,
В утробе начала боясь.

Прощай, пересылка земная!
Как страшно тебя покидать!
А люди, дороги не зная,
На кладбище станут рыдать.

Потом по домам разойдутся,
Донашивать тело в пути.
И, может быть, засмеются,
Что смерть далеко впереди.

Останутся сорок денечков
Дороги для одного
Искать эту светлую точку,
Рождая себя самого.

06.06.2007.

irena-1930.narod.ru

Анна Новожилова
***
Мне приснилась золотая рыбка,
Что была похожа на пиранью.
Так порой настойчиво и зыбко
Мучают кошмары мутной ранью.

Мне сказала рыбка золотая:
«Накорми меня, я голодаю»
Жизнь свою я в пасть ее кидаю:
Кушай, моя рыбка золотая.

Знаю я, что этот сон был вещим.
В вещих снах особенная сила.
Ела рыбка всяческие вещи
И чуть палец мне не откусила.

Жизнь моя – окурки да огарки
И давно прошедшие желанья.
Знаю, рыбка дарит мне подарки.
Но с каким ужасным опозданьем!

Утром, не таким уже и ранним,
Надкусив подсолнечное семя,
Вдруг я поняла, что ту пиранью –
Золотую рыбку звали «Время».

Анна Новожилова http://irena-1930.narod.ru
© ***
Меня окружают мужчины-зомби,
В каждой руке они держат по бомбе,
В каждой руке – по ручной гранате.
А мне бы счастья…Ах, счастья?!
Нате!
***
Распахните проклятые двери,
Научите меня снова верить.
Мои белые косточки-кастаньеты…
Возвращается прошлое, а меня нету.

Превращаются кости в фанеру.
Я вас помню, отнявшие веру,
Поименно, посланцы ночи!
Говорят, я злопамятна очень.

Надрывается телефон.
Это он, или он, или, может быть, он…
Призраки фотоальбома,
Успокойтесь, нет меня дома.

Кто-нибудь, память мою сотрите!
Эй, кто-нибудь, посмотрите –
Я сама за собою закрыла двери.
Отоприте, может быть, Вам поверю,
Именно Вам. Да.

© Анна Новожилова

***
Когда случаются события,
порой меняются занятия,
то от распятия к распитию,
то от распития к распятию.

А над Голгофой небо синее,
жара такая - воздух плавится.
А ты стоишь перед осиною,
не зная, что она прославится.

И я стою перед осиною,
здесь слышу давнишнее эхо я.
А над Голгофой небо синее
тысячелетьям не помехою.

Но вдалеке гремят события -
и вновь пора сменить занятия,
кому распятье на распитие,
кому распитье на распятие.

©

Дневник вечного сна.

В сутках двадцать четыре часа. Двенадцать из них я пребываю в ином измерении. Когда в телефонной трубке звучит «иди работать», я вешаю трубку. Обижаюсь. Мне хорошо в другой реальности, а здесь от меня, разбуженной ни свет, ни заря и совершенно разбитой, нет никакой пользы, кроме вреда. Живите, люди, без меня, вам же легче будет.
Это началось давно, меня охватила сонливость еще лет десять назад, а восемь лет назад, в одно погожее августовское утро я обнаружила у себя на шее маленькую опухоль. Тогда как раз был пресловутый и очередной «августовский кризис». Впереди маячил призрак голода, шарага, в которой я тогда училась, взяла и закрылась. Хлеб дорожал каждый день.
Опасаясь голодной зимы, я поехала в Измайловский парк, углубилась в лес и набрала там грибов. Теперь нужна была пачка соли. Я настреляла денег у прохожих на улице, просто шла и обращалась к каждому, у кого было доброе лицо. Как ни странно, люди охотно давали мелочь, и мне довольно быстро удалось раздобыть соль. Даже немного денег еще осталось.
Страшно, нестерпимо захотелось съесть кусочек мяса. Я завернула на рынок и пересчитала свою наличность - как раз хватало на пятьдесят грамм вареной колбасы. Но тут возникла новая проблема – никто не хотел отрезать такой маленький кусок, долго я кружила у ларьков, пока наконец нашлась молодая продавщица с симпатичным лицом. Ей тоже хотелось перекусить. Она отрезала стограммовый кусочек и поделила его пополам – мне и себе. Блаженная сытость согрела тело. Голова сильно закружилась, пришлось даже присесть на лавочку в сквере.
Но прошла та осень, все уладилось, только опухоль осталась. Теперь я могла спать только на правом боку. А спать хотелось все сильнее, все труднее стало просыпаться. Неодолимое желание уйти из реальности. Да она и не держала меня, жизнь. «Тони, мне - то что»?! – казалось, говорила мне судьба.

А события развивались стремительно. Вскоре, приходя с работы, я стала сразу ложиться спать. Ужинать перестала – не было сил встать с кровати, да и смысла никакого прерывать целительный сон.
Еще через некоторое время я оказалась в благословенном месте – в онкологии на Каширке. Сидела в палате и слушала Вертинского:



«…И люди там застенчивы и мудры,
и небо там как синее стекло,
и мне, уставшему от лжи и пудры,
мне было с ними тихо и светло…».
Это песня удивительно подходила к обстановке. Ничего другого я тогда слушать не могла.
В палате было скучно, все, кто мог ходить, гуляли по коридору. Это был наш «Бродвей». Столовая была нашей «Асторией». Больные, женщины в халатах, мужчины в тренировочных, казались мне сначала однородной массой. Потом я привыкла и со многими подружилась. Люди с трубками в носу или в шее, у многих была отрезана ноздря, что придавало их облику нечто инопланетное, марсианское, фантастическое, оказались добрыми, неглупыми и общительными, даже те, кто не мог говорить. Да разве это проблема, если есть бумага и карандаш?
Однажды утром я вышла в коридор и увидела новенького. Это был мужчина лет шестидесяти, с лицом, до половины закрытым шелковым шарфом. Молчаливый и загадочный, стоял он возле поста медсестер и ни с кем не вступал в беседу, только смотрел вокруг пронизывающими синими глазами, которые удивительно красиво сочетались с яркой сединой его волос.
Больничная жизнь шла как часы с маятником. Завтраки, обеды, капельницы, кого-то выписывают, я провожаю до лифта и желаю не возвращаться, как при выходе из тюрьмы. И звуки, звуки, скрип несмазанных колес каталки, на которой снова и снова кого-то везут в операционный блок. Шаги в коридоре, скоро я научилась отличать каждого по характерному шарканью тапочек – это Сергей Иванович, это – Татьяна, красивая женщина средних лет с королевской осанкой. Ей уже сняли швы, значит, скоро выпишут, и вместо нее будет шаркать другой. И этого другого я тоже буду узнавать на слух – я здесь надолго.
Новенький с закрытым лицом попал в соседнюю с моей палату. Там он был один – похоже, по блату, такое счастье доставалось не каждому, одиночные камеры всегда на вес золота. Иногда через неплотно прикрытую дверь или со стороны балкона я наблюдала за этим «узником». «Железная маска» читал газеты, смотрел маленький телевизор, пил гранатовый сок, вставал и подтягивал спадающие треники, под которыми сияли голубые плавки. И однажды мне наконец удалось узреть «Гюльчатай без паранджи». На одной щеке у него был Читать далее...

РОМЭО и ДЖУЛЬЕТТА

Кто-то молился и плакал,

кто-то ругался и пил,

кто-то на гроб с венками

молча деньги копил.



Кто-то в палате прятался

с большой бутылью вина...

Безногий к безрукой сватался -

она была влюблена.



Не помня себя от страсти,

капельницу разбив,

они сочиняли счастье

на свой нехитрый мотив.



Бутыли к утру опустели,

стихли молитвы и плач.

Мертвыми на постели

нашел их дежурный врач.

КРАСНЫЙ ХЛЕБ. http://irena-1930.narod.ru



Стыдно, ужасно стыдно. Бандар-Логи смеялись, скаля зубы, перепачканные шоколадом «Сникерс». Мне приходилось прятаться в углу, на большой перемене, когда все жрали. У меня на завтрак была только горбушка серого хлеба, не черного и не белого, просто серого. Им можно было закупаться сразу впрок – он не черствел.

Но как объяснить это Бандар-Логам в варенках и адидасах, жрущим «Сникерс» и «Марс», обсуждающим свои кассетники и видашники. Изгой грыз серый хлеб и молчал.

Стыдно было и за пару лет до этого. Тогда, если мне не изменяет память («…если моя память не спит с другим…Откуда это?», если моя память не загуляла, была заварушка в Прибалтике, из всех ларьков неслась дебильная песенка про «…два кусочЕка колбаски…». В тот день кусочЕков колбаски было три. Они лежали на столе нашей учительницы. Их нужно было выиграть, ответив на не очень сложный вопрос по литературе. Изгой был начитан. Изгои в раннем детстве много читают, у них мало друзей.

Конечно, я выиграла кусочек, а затем и второй. Третий кусочек колбаски учительница отдала мне просто так, поймав мой голодный взгляд. Бандар-Логи не возражали. Они были сыты. И не смеялись – были еще малы. Не доросли до травли. Маленькие щенята скоро станут молодыми шакалами. Изгой ел колбасу и не предвидел своего будущего.

Впрочем, у начитанного Изгоя все же были друзья – «шпана в ползунках», от шести до девяти лет. С ними было весело лазить по свалкам, стройкам и железнодорожным путям. Они пугали друг друга легендой про «поезд-кукушку», что забирает маленьких детей и увозит в «страшное место». У всей компании карманы были набиты автоматными патронами, зеленый, уже подмокший и подгнивший порох сыпался за подкладку. Курили и жгли костры на пустырях, курил и шестилетний Савельев, пыхал больше всех. У его старшего брата ноги были скрючены в иероглиф детским церебральным параличом.

Носились по району, никому не подчиняясь, равные и счастливые детской дурью. Изгой наслаждался, но недолго музыка играла…Звучал по радио балет трехдневного дурдома, махал ручками и ножками Горбачев из Фороса, бабушка пихала Изгою в рот перловку почти насильно: «Ешь, пока дают, скоро голод будет, лебеду пойдем собирать».

А тем временем застрелился Пуго, над которым всенародно ржали:

«На медведя я, друзья

выйду без испуга,

если с Пуго буду я,

а медведь без Пуго».



Изгой, уже выросший, уже прошедший стадии и «чучела в прыщах» и «бедной девочки» пытается вспомнить, кого же тогда, в 1991-м «вышли в окно», нет, видно, память изменяет, пошла на б..дки.

«Господь сказал: «будьте как дети», а голодные дети сказали: «будь как Господь», трудно быть Богом» - ворчит втихаря изгоева бабушка, пытаясь из двухсот грамм весьма тухловатых мясных жил сделать котлеты на всю семью. Мясо, если это можно так назвать, было промыто марганцовкой, и теперь им отчаянно давилась не привыкшая к таким издевательствам мясорубка. И как тут не вспомнить евангельскую притчу про Христа, пятью хлебами накормившего целую толпу?



Отменили школьную форму, а ведь Изгой и так ходил в синей суконной юбочке и трикотажном жакете с заплатками на локтях. Теперь все нарядились в варенки, щеголяли Адидасом и пумой. Проблема «шмоток с лейблами» встала во весь рост, словно кобра, и погано заржала в лицо. Помесь коня со змеем, изгоев бред.

А в коммерческом магазине, арендовавшем «подлестницу» в «Детском Мире», обитала под стеклом прилавка изгоева загадка. Черный и сверкающий двукассетник «Сони» словно издевался:»Ну, Гаврош ты интеллигентный, догадайся, дотумкай своей башкой, что я такое и зачем»? Долго ходил туда Изгой, уже начавший превращаться из бесполого существа с карманами, набитыми боеприпасом, в прыщавую девчонку-подростка.

Разгадка пришла неожиданно, уже летом, на даче, когда Изгоя, назвав по имени – Лера, пригласили к соседям на день рождения девочки Люды, ровесницы Изгоя.

Соседнюю дачу еще в девяностом купила богатая семья, про седого красавца папашу говорили с придыханием: «он делает четвертый миллион».

С его дочкой Изгой-Лера дружила с самого начала. Когда звучало по всем каналам «Лебединое озеро», и Горбачев стал «Форосским узником», Люда пришла бледная как смерть и Читать далее...