Твой отец инженер или работяга — злой, худой, неудачливый, время от времени надирается. А то и вовсе, никакого папочки в семье, мать — в облезлой шубейке. Глаза вечно на мокром месте, истеричная, измученная, говорит голосом, в котором звучат все ахи и охи мира. Мать всегда жалко, к отцу никакого уважения. Он — никто, когда пьян, ругается с телевизором. Вонючий братец (вариант: вонючая бабка) — после него противно войти в туалет. Квартира о двух комнатах: слишком много мебели плюс ковры, коврики, половички, шторы. Мало света.
Вечные: «Выключи свою музыку!», «Убери эту порнографию со стены!», «Я тебя кормлю!» и прочие стенания, прелести жизни в семействе. Книг мало, только твои: Гитлер, Ленин, Дугин, Лимонов, «Лимонка»… Семья, сучий потрох, гнойный аппендицит, группа тел, сжавшихся воедино во взаимном объятии страха: «Саша, не выходи на улицу, там у подъезда какие-то парни!» Семья обучает бояться, трястись, усераться от страха. Это школа трусости.
Квартира, полученная с адским трудом, или купленная с огромным трудом, кооперативная, в последние годы Советской власти. У родителей вся жизнь ушла на эту квартиру. Экономили, копили, собирали, купили. Потом счастливо обживали бетонный кубик, соту во многоподъездном, многоквартирном человечнике. Любовно сверлили, клеили, годами подбирали дверные ручки. На план обустройства лоджии ушел год. Еще три на возведение рам и стекол. За четыре года завоевывают царства, Вторая мировая война пять продолжалась, а тут лоджия. Ее забили старыми тряпками и втиснули тебе раскладушку. Квартира — как тюремная хата, где сокамерников не выбирают, как камень на шее эта квартира, который нельзя бросить, и оттого нравы какого-нибудь Южного Бутова — почему-то должны быть твоими, а ты его, Южное, или какой там район, презираешь до рвоты.
Ты уже бреешься, а эта, блин, унизительная крепостная зависимость от жилплощади родителей, ты тут прописан, записан, чтоб вам всем, падлы, как крепостной! И когда у тебя будет твоя клетка, где можно повесить то, что ты хочешь — хоть флаг НБП?! Когда, никогда!.. 25 тысяч баксов у тебя будут никогда. Девочку привести некуда. Какая тут, нате вам, полноценная жизнь. У пенсионеров есть не только пенсии, у них есть квартиры, потому к ним ласково обращаются власти, агентства, жулики, убеждая продать ее, отдать в аренду, пенсионеры нужны.
Семья: липкая, теплая навозная жижа, где хорошо отлежаться дня два, от побоев физических, в драке, и от моральных увечий. Но семья как чахотка ослабляет человека, изнуряет своей картошкой с котлетами, своей бессильной беспомощностью. Врываются завтра какие-то чужие, менты, чурки, даже защититься нечем. А мать защитить, а сестру? С ними чувствуешь себя еще более уязвимым.
В книгах и фильмах есть храбрые крутые герои. Были в начале века национал-социалисты, фашисты и большевики, они покорили вначале свои страны, а позднее и чужие. Они шли стройными рядами, красивые, в барабанном бое и шелесте знамен, молодые, и земля ложилась под них, как женщина, радостно. Пришел отец: «Опять читаешь про своих фашистов! Никогда этого не было, не было!» Сел в кухне и гавкает…
Все вышеизложенное — лишь попытка воссоздания чувств пацана-подростка, юноши в семье. К этому можно добавить патологию, она нередко присутствует в жизни,— жиреющую маму, маму с сумками, как тяжелоатлет, не женщина, а бидон какой-то, вьючное животное, верблюд; блевотину хрюкающего отца, но обойдемся без чернухи. Результат моих размышлений: Советская власть, сука, успешно окрепостила семью квартирой. Всех привязали на цепь, оякорив квартирой. Ибо квартира в мерзлом российском климате — это разрешение на жизнь. Прописка, квартира, работа — вот ассортимент ржавых тяжелых цепей, с помощью которых современный русский прикован к месту, недвижим, и более несвободен, чем русский XVII или XVIII века. Тогда можно было сбежать на Дон, к казакам, к Разину, к Пугачеву. Куда сбежишь при полковнике Путине, везде облавы и несвободно нигде.
Письма в нашу газету «Лимонка», будучи главным редактором, я читал их, пять лет все, дышали злобой и отвращением к российской действительности и к семье. Пацанов не устраивали их мелкие, тусклые (или даже поганые) родители. Преобладало настроение блатной песни:
«Родную мать зарезал
Отца я зарубил
Сестренку гимназистку
В уборной утопил».
Эти же чувства выразил отлично американский режиссер Оливер Стоун в фильме «Прирожденные убийцы» (мы его радостно рецензировали в первых номерах «Лимонки»). В фильме герой Мики принес кровавый ливер из мясного магазина в семью своей будущей подружки. Мики — рассыльный. Гнусный вульгарный папа в семейных трусах, вожделеющий дочь, патологическая мама, младший братик — семейка монстров. Прямыми кишками, вонючими колбасами какими-то живут они на земле, обмениваясь криками. Нововлюбленная пара убивает родителей и бежит. Сквозь гротеск сияет нестерпимо подлинная солнечная ненависть к семье.
С российской семьей все еще более неладно, чем с американской. Как правило детям не за что уважать своих родителей
Читать далее...