Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру
довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил,
который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее
одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую
кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: "Что
это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как
угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле
поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера". Проклятая
цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю
перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если
бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть
сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал
когда-нибудь вперед за месяц деньги - господи боже мой, да скорее Страшный
суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, - не выдаст, седой
черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету
известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно
ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем
другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает.
Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты,
какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему:
"Это, говорит, докторский подарок"; а ему давай пару рысаков, или дрожки,
или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно:
"Одолжите ножичка починить перышко", - а там обчистит так, что только одну
рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота
во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из
красного дерева, и все начальники на вы. Да, признаюсь, если бы не
благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик.
На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да
русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из
благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на
перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: "Эге! нет, голубчик, ты
не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь
на ее ножки". Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит
никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я
думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я
сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. "Но ему незачем в
магазин, - я подумал, - верно, это его дочка". Я прижался к стенке. Лакей
отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она
направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, боже
мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору.
Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не
узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому
что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь
плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на
другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши
вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут
Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок:
"Здравствуй, Меджи!" Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел
под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже
прошли, а возле меня опять раздалось: "Грех тебе, Меджи!" Что за черт! я
увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. "Эге! -
сказал я сам себе, - да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною
редко случается".- "Нет, Фидель, ты напрасно думаешь, - я видел сам, что
произнесла Меджи, - я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна". Ах ты
ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею
по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же
перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество
подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова
на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще
до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые
пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более
удивился, когда Меджи сказала: "Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не
принес письма моего!" Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не
слыхивал, чтобы собака могла писать.
Читать далее...