[429x416]
С трудоустройством приходилось торопиться, следовало принести справку в течение месяца. Разумеется, никакой профессией я не владела, к тому же работать не жаждала, поскольку сказывалось воспитанное матерью презрение к труду. Но деваться было некуда, и я стала выбирать подходящее учреждение. Устраиваться на какое-то режимное предприятие со строгой проходной, где фиксировалась каждая минута опоздания и откуда просто так было не выйти, мне не захотелось. Поэтому я стала искать в окрестностях своего института какое-нибудь либеральное НИИ. И вскоре уже заполняла анкету в отделе кадров Института экспериментальной медицины, который находился в промежутке между моим домом и ЛЭТИ в районе тихой улицы Академика Павлова, рядом с Садиком Дзержинского (ныне Лопухинский сад). Я устраивалась лаборанткой с ежемесячной зарплатой 62 рубля 50 копеек в первое попавшееся место, абсолютно не представляя, чем мне предстоит заниматься. Впрочем, было ясно, что у станка стоять не придется, поскольку лабораторию, в которой для меня нашлась работа, населяли доктора и кандидаты наук, младшие научные сотрудники, инженеры и аспиранты.
Меня направили "лаборанствовать" в обособленное подразделение (сектор) лаборатории, где трудились шесть микробиологов, занимавшихся изучением проблем женского бесплодия. Возглавлял этот небольшой коллектив темпераментный мужчина, доктор медицинских наук, которого звали Вадим Петрович. Под его началом работали трое молодых ироничных мужчин-исследователей, юноша-лаборант и демонически-красивая дама поздней фазы "бальзаковского" возраста. Дама именовалась Инессой Моисеевной, и меня взяли помогать в работе именно ей.
С подачи матери, которая, несмотря на брезгливость, в молодости мечтала стать врачом и трепетно относилась ко всем "благородным" представителям медицины, я с интересом и оптимизмом готова была приступить к работе. Инесса Моисеевна не могла не вызывать у меня искреннего восхищения. Высокая, стройная, со спортивной фигурой, прекрасно одетая, она совсем не выглядела на свой возраст, седые волосы не старили ее лицо, поскольку красиво лежали в модной "польской" стрижке (теперь это называется "каре"). В добродушно-покровительственной манере она энергично постаралась ввести меня в курс дела.
Для начала мы с ней отправились в подвальное помещение главного корпуса ИЭМ, где она собиралась осуществить контрольный эксперимент. И тут, наконец, выяснилось, что мне предстоит заниматься с ... крысами!
Да, конечно, лабораторные крысы совсем
Еще услаждал слух восторженных поклонниц своим неотразимым голосом В. Ободзинский, но многие женщины и девушки с неменьшим восторгом увлекались бархитистым баритоном красавца С. Захарова. Воспользовавшись либеральным отношением властей, отбыли на родину своих пращуров темпераментные А. Ведищева и Л. Мондрус. А на смену нравственно-романтичным, лиричным и патриотичным Л. Сенчиной, М. Пахоменко и Г. Ненашевой уже выходили на эстраду новые, но пока мало известные кумиры.
Уже застенчиво давала первые интервью симпатичная черноволосая колоритно-сдержанная закарпатская певунья София Ротару.
Уже разучивала свою судьбоносную песню "Арлекино" бойкая рыжая солистка ВИА "Веселые ребята", получившая при рождении неудобное имя Фаина Боруховна Певзнер, которое ее шустрый отец-бухгалтер вовремя успел переменить на ставшее впоследствии культовым - Алла Борисовна Пугачева.
Уже сидела на диете, готовясь к сольной партии в первой отечественной рок-опере красавица и студентка Ленинградской консерватории Ирина Понаровская.
Уже вовсю распевала в одесских ресторанах джаз молодая энергичная певица Лариса Кудельман, в будущем звезда российской эстрады, известная миллионам, как Лариса Долина.
А в "далеком туманном Альбионе" уже вышел первый квадрофонический альбом группы "Пинк Флойд" под загадочным названием "The dark Side of the Moon", который в Советском Союзе прослушать пока могли только единицы избранных.
Но в тот момент все это было мне неведомо и неинтересно. Я, как матрос, смытый безжалостной волной с палубы корабля во время шторма, вдруг оказалась во власти всемогущей стихии. А корабль, на котором оставались мои друзья, мои мечты и надежды, благополучно уплыл, предоставив мне призрачную возможность уповать на чудесное спасение.
Итак, я должна была срочно найти работу, чтобы предоставить необходимую справку в свой институт. Конечно, в советское время проблем с вакансиями не было, но мне, выросшей под строгим присмотром и лишенной какой бы то ни было самостоятельности, предстояло в одночасье из инфантильного слабохарактерного
[показать]
Экзамены я сдала хуже, чем рассчитывала. Сюрпризом стала оценка по литературе. Мне, победительнице двух районных олимпиад, в течение двух лет имевшей стабильную "пятерку" по этому предмету, вдруг выставили на экзамене "четверку", которую затем скоропалительно проставили в аттестат зрелости! Зато у одной девушки из нашего класса вдруг случилась обратная ситуация. Я поняла, что так и было кем-то запланировано. Ведь в конце года ряду моих одноклассников и одноклассниц явно стали натягивать отличные оценки по всем предметам. На выпускном вечере в ответ на недовольное высказывание моей матери: "Я рассчитывала совсем на другие результаты!" последовал удивительный ответ нашей классной руководительницы: "Что ж Вы раньше не сказали, что Вам нужны хорошие оценки!" Но, как говорится, "после драки кулаками не машут", изменить было уже ничего нельзя, физико-математическая школа была мною закончена со средним баллом аттестата "4,2". Этого было явно недостаточно, чтобы поступить в какой-нибудь престижный вуз.
Я находилась по поводу поступления в полной прострации, твердо понимая, что совершенно неготова сдавать вступительные экзамены. Какая-то усталость и апатия снизошли на меня, провоцируя пустить все на самотек. Мать агрессивно настаивала, чтобы я пополнила ряды студентов ЛЭТИ им. В.И. Ульянова (Ленина) (теперь Электротехнический университет), ближайшего от нашего дома технического вуза. Конечно, легче было поступить в находившийся по-соседству Химико-фармацевтический институт, после недавнего окончания которого уже начала свою успешную комсомольскую карьеру бойкая девушка с Украины, вскоре ставшая известной в узких кругах, как "Валя - пол - стакана". Но моя мать не могла представить меня работающей в скучном женском коллективе какой-нибудь аптеки. Она надеялась, что в конструкторском бюро мне проще будет найти себе мужа. В конце концов, когда-нибудь я, наверное, все-таки выйду замуж! Я вяло возражала, что хотела бы закончить что-то гуманитарное. Но мать принималась расписывать про неопределенные последствия такого образования, угрожая тем, что мне придется, в конечном счете, работать в школе. На школу у меня сформировалась явная аллергия, к тому же работа в коллективе, состоящем из немалого количества мужчин, казалась, по понятным причинам, более предпочтительной.
В ходе этих домашних дебатов шла подготовка к выпускному вечеру. Поскольку все фирменные приличные платья я уже перенадевала на разные школьные празднества по нескольку раз, было решено сшить бабушкиными руками специальное выпускное платье, которое стало образцом нелепости и безвкусицы.
Итак, мы взяли лодки, мальчики сели на весла. Гребли они, все без исключения, прескверно. Тем не менее, с грехом пополам, лодки передвигались по цепочке прудов. Сначала я сидела с двумя подружками Танями в лодке, где на веслах был Коля , а потом к нам подплыла лодка, неуклюже управляемая Сенькой, в ней сидела Ира. Собственно, Сеньку на самом деле звали Сергеем. Это был худенький, очень смазливый, черноволосый и кареглазый мальчик с какой-то французско-итальянской наружностью. Живой, верткий, ироничный, он совсем не вызывал доверия. Тем не менее, я согласилась поменяться с Ирой местами, а для этого следовало перебраться из одной раскачивающейся лодки в другую. Опьяненные расставанием со школой, мы все немного были "не в себе", поэтому легкомысленно решили проделать эту процедуру прямо на середине довольно большого пруда. Несмотря на сильную качку, я вполне удачно перелезла в нос Сенькиной лодки. Хилому Сеньке при таком моем расположении грести было тяжело, поэтому он попросил меня перебраться на корму. Я много раз видела в кино, как молодые люди катают девушек на лодках, но непосредственно со мной нечто похожее случилось в первый раз. И хоть Сенька не казался мне достойным кавалером, я чувствовала себя героиней романтического фильма. А значит, мой переход должен эффектно смотреться со стороны! Я встала, шагнула к скамейке, на которой сидел Сенька, занесла над ней ногу и для устойчивости элегантно оперлась рукой на Сенькино плечо. Мне и в голову не могло прийти, что из-за растерянности от моего прикосновения он вдруг начнет вставать! Таким образом, мне пришлось изогнуться в неестественной позе с прогибом назад, лодка очень сильно раскачалась, и... Я упала в пруд! Это был настоящий шок! Вода оказалась холодной, я погрузилась с головой в какие-то водоросли и, барахтаясь, пытаясь плыть, вскоре почувствовала под ногами дно. Пруд был довольно мелким.
Наши ребята не сразу сообразили, что со мной произошло. Они вдруг просто потеряли меня из виду и в первый момент искали глазами, удивленно озираясь по сторонам. Немного оглушенная неожиданным купаньем, я вышла на берег, вылила воду из сумки. Я была в шоке, но даже в этом состоянии явила чудеса самообладания. "Боже мой! Да я совсем сухая!", - этот мой возглас, по-видимому, был вызван исключительно проявлением защитной реакции. В ответ последовал громкий истерический смех одноклассников, они тоже были в шоке. Впрочем, ситуация,
Незадолго до последнего звонка у меня дома заночевала Наташка, она скроила мне новые брюки модного фасона - "клеш от бедра". Для меня эти брюки стали целым событием. Ибо до этого я носила, в основном, разный "секонд-хенд", по дешевке приобретенный мамашей на ее предприятии у тамошних модниц. Правда, мне везло, это была совсем неплохая, качественная и даже экзотическая одежда и обувь: английское платье из кримплена, югославские туфли и зимние сапоги, зимнее пальто с воротником из меха ламы, декольтированное платье из немецкого шифона... Но брюк я никогда не носила, на тот момент в советском обществе они все еще считались для женщин слишком экстравагантным видом одежды. Период середины 70-х стал неким рубежом в отношении общества ко многим составляющим жизни, и эта, во многом кардинальная, переоценка ценностей происходила прямо у меня на глазах.
То, что моя мать разрешила Наташе заночевать у нас, тоже было очень революционным событием. Ей постелили отдельно в моей комнате, но едва погас свет в соседней родительской спальне-гостиной, Наташка тут же забралась ко мне под одеяло. Я была несколько удивлена ее нежными объятиями, но никаких лесбийских занятий у нас не случилось. Просто невинно полежали в обнимку. Единственным, что внесло в наши объятия несколько эротический оттенок, была ее неожиданная фраза насчет того, что мое тело просто создано для любви. Конечно, мне это было приятно, даже польстило самолюбию, но внезапно раздавшийся голос матери за стенкой, призывающий нас спать, разрушил эту идиллию. Наташка упорхнула на предназначенную ей постель, оставив меня в мечтательных размышлениях. Я снова вспомнила свой загадочный и приятный сон про сероглазого брюнета: неужели я все-таки когда-нибудь его увижу наяву!?
Кроме модных брюк, скроенных и сшитых при участии Наташки, на заказ в ателье мне сшили новое пальто из синего драпа. Не очень удобное и не очень красивое, оно просто оттеняло мои глаза. В день последнего звонка я надела свое английское желтое платье и новое пальто. Мне и в голову не могло прийти, какие драматические события последуют в этот солнечный майский день!
После официальной части в школе, мы, большей частью класса, неожиданно решили поехать гулять в ЦПКО, на Елагин остров. Наша поездка вовсе не сопровождалась выпивкой, в те времена интеллигентные школьники, каковыми мы являлись, еще не напивались до одури, как современные детки. Но
Прошло где-то полгода, прежде чем я вынуждена была признаться самой себе в том, что охота на Женю завершилась почти полным провалом. По-наивности, мне и в голову не приходило, насколько нелепы методы, с помощью которых я пытаюсь добиться победы. Глупое детское кокетство, многозначительные взгляды, стишки, демонстративные проходы, умные разговоры, - все это, с моей стороны, носило сугубо платонический характер! Я упорно не принимала ключевую основу отношений между мужчиной и женщиной. Это происходило, по-видимому, оттого, что с самого детства дома мне подспудно внушалось отвращение к мужской физиологии. "Мужчины... Фи, гадость!", - любила говаривать моя бабушка. И глядя на своего постоянно потевшего отца с хронически-неизлечимыми грибками на ногах, я не могла с ней не согласиться! Мне никогда не приходило в голову, как иным детям, подглядывать по ночам за родителями, поскольку всегда хотелось держаться от них подальше. Я не чувствовала в их отношениях никакой романтической эротики. Тяжелая обыденная неаппетитная физиологичность родителей оскорбляла мои чувства, поэтому до поры, до времени я всячески избегала интересоваться интимной стороной жизни. Пока, наконец, уже перед самым окончанием школы не услышала от своей одноклассницы некий рассказ. Собственно, это была смешная и гадкая история про ее знакомую дебильную девушку, которая расхвасталась про групповое сношение с дворовыми ребятами. "Представляешь, - рассказывала она, - У одного из них был такой толстый, что даже не влезал!" Я напряглась. Неужели? - Так вот как, оказывается, все просто! - Фу, какая гадость! - Это и есть любовь? Таким образом случилось мое просвещение о таинстве жизни.
С мрачной иронией я думала о своих поклонниках. Так вот значит, чего им всем от меня было нужно! Ну уж, дудки! А с другой стороны, можно их завлекать с помощью разных ужимок! Вот, например, бабушка! Всегда вертит задом перед дедом или перед другими мужчинами. Особенно, если хочет добиться каких-то услуг с их стороны. А у меня это получится гораздо лучше!
Однако надо было думать об окончании школы и об устройстве своей дальнейшей судьбы. Но почему-то меня мало интересовал выбор института и профессии. Личная жизнь имела для меня первейший интерес.
Мне, как обычно, невозможно было без помех делать уроки. Вымотанная своими непростыми занятиями в школе, я приезжала домой к 4 часам дня, обедала, затем для отдыха играла на фортепиано. В полшестого, после окончания не сильно напряженного рабочего
Окончание девятого класса ознаменовалось для меня двумя неприятными вещами. Во-первых, в июне нужно было сдать два зачета по математике, что оказалось весьма непросто, ведь целый год я толком ничего не учила, а по привычке выезжала за счет своих недюжинных способностей. Но вдруг у меня возникло ощущение, что мои способности к математике просто закончились, и я не понимала, для чего мне нужна теорема Коши, доказательство которой занимало четыре тетрадных листа, исписанных мелким почерком. Ведь самым любимым моим предметом в школе на этот момент стала литература, я даже умудрилась победить в районной олимпиаде.
Однако от зачетов было никуда не деться, и пришлось их сдавать. Я чувствовала, что разочаровала своими результатами, и себя, и нашего бородатого математика. Это заставило меня задуматься. Кем я хочу стать, неужели математиком или физиком? - Такая перспектива меня совсем не вдохновляла. Но кем тогда? - Мне ничего определенного не приходило в голову, и это пугало.
Второй причиной для расстройства было то, что родители не отпустили меня в трудовой молодежный лагерь, куда поехали все мои одноклассники после окончания зачетов. Этот хорошо обустроенный лагерь назывался "Зурбаган" и находился на Карельском перешейке. Я догадывалась, что ребята там подружатся, хорошо и весело проведут время. Мне противно было чувствовать себя какой-то отщепенкой только потому, что моя мамаша озабочена своими ханжескими и экономическими соображениями. Но пришлось подчиниться.
Они уезжали утром, на автобусах, от здания школы. И я, в ужасном настроении улыбаясь, провожала свой класс. Собственно, провожала я Андрея, и это был наш последний близкий контакт. Может быть, я интуитивно чувствовала, что наши отношения заканчиваются? - Может быть. Хотя тогда ничто не предвещало скорого конца, Андрей смотрел на меня влюбленными глазами, пожимал мне руку и обещал написать. А я ненавидела свою мать и дикую местность, куда меня отправляли, словно в ссылку.
Лето прошло бессмысленно, я маялась от скуки и тоски. Марина, как всегда, приехала из Москвы на две недели, и опять с упоением общалась с местными доярками, лошадьми и молоденьким трактористом Ваней. Я, от нечего делать, ей ассистировала. Андрей за два месяца написал два письма. Первое, из лагеря, было восторженным и нежным. А второе, написанное им уже у себя на даче, огорчило меня своей сухостью и отчужденностью. Было ощущение, что он за что-то на меня