Чувствую себя вот так.
Это не огромный контрабас, как могло бы показаться, это октобас.
такая жизнь похожа на возвращение из клуба, когда в голове хмель, а на лице толстый слой косметики. неудобные каблуки, узкое платье, масса тяжёлых пластиковых украшений. там улыбалась и болтала со всеми, а сейчас так хочется сорвать это всё с себя, смыть, так тяжело, давит, душит. разве сигаретный дым и ночные огни - это то, о чём я мечтала? ах, думаю, зачем. от кого я пытаюсь бежать? и куда? обнажить тело легче, чем обнажить душу.
...но лучше поклоняться данности
С глубокими ее могилами,
Которые потом,
За давностью,
Покажутся такими милыми.
Да. Лучше поклоняться данности
С короткими ее дорогами,
Которые потом
До странности
Покажутся тебе
Широкими,
Покажутся большими,
Пыльными,
Усеянными компромиссами,
Покажутся большими крыльями,
Покажутся большими птицами.
Да. Лучше поклоняться данности
С убогими ее мерилами,
Которые потом,
По крайности,
Послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
Удерживающими в равновесии
Твои хромающие истины
На этой выщербленной лестнице.
В общении с людьми, которые стыдятся своих чувств, нужно уметь притворяться; они могут неожиданно возненавидеть того, кто застигнет их в тот момент, когда они испытывают нежные, возвышенные чувства, как будто в этом есть что-то тайное и постыдное. Чтобы вывести их из этого состояния, нужно попытаться рассмешить их или сказать холодным и бесстрастным тоном какую-нибудь колкость: они охладят свой пыл и снова будут в состоянии владеть собой. Впрочем, мои рассуждения напоминают мораль, которая предшествует самой басне. Когда-то наша жизнь была устроена так, что мы были все очень близки друг другу, казалось, будто ничто не препятствует истинной дружбе и братству, нас разделяла лишь узенькая тропинка. И в тот момент, кода ты решил перейти через неё, я спросил тебя: "Ты хочешь перейти через тропинку ко мне?" - но у тебя уже пропало желание, и когда я спросил тебя снова, ты промолчал в ответ. С тех пор между нами встали горы; пролегли ревущие потоки, и много ещё всяческих препятствий разделяют нас, делая нас чужими друг другу, и даже если бы мы потом захотели соединиться, мы не смогли бы этого сделать! И если вспомнишь теперь ты эту тропинку, то не найдёшь больше слов - тебе останется только рыдать и удивляться.
Сегодня сидела в тёмном уголке в училище с "Весёлой наукой" в руках. Рядом стояла незнакомая альтистка и наяривала свой репертуар. Чуть подальше надрывался контрабас, напротив меня в кабинете кто-то распевался и истошно при этом лажал. И вдруг среди этой какофонии я так резко прочувствовала своё существование, что меня бросило в жар. И через некоторое время я прихожу в себя и осознаю, что рука с книжкой безвольно повисла, а я сижу, прижавшись щекой к стене, с лицом, совершенно мокрым от слёз. А альтистка уже ушла.
Главное - звук. Будет звук - будет жизнь. Будет счастье, будет движение, будут надежды, будет лучше. Главное - не преставать звучать, иначе и мир перестанет отзываться. Сегодня я пела, а преподаватели удивлялись мне. Мой голос звучит с новой силой, он стал глубже, появились обертоны, академический звук... Это новое для меня... Меня несёт поток воздуха, непрерывный, плавный, но очень сильный. Потому что моя душа полна любовью. Любовь - это огромный экстенсионал, включающий себя множество интенсионалов, и каждый отзывается мне и поёт, и они звучат все вместе в прекрасных гармониях, ах, если бы так было всегда, если бы музыка не прекращалась... Не оставляй моё сердце.
Меня тошнит от размалёванных тупых рож и попыток выставить себя умными, продвинутыми, духовными, ещё какими-то из себя. Говно такое. Я с растрёпанными волосами, синей рожей, опухшими красными глазами, под корень состриженными ногтями, в самых простых шмотках выгляжу в сто раз красивее. И это совершенно объективно.
Кажется, контрабасист умер во мне, даже не научившись правильно держать инструмент... Затусила с местными струнниками, но интерес ко мне как-то быстро пропал: после двадцатиминутного мастер-класса меня заклеймили "необучаемой". До смычка там не дошло даже, потому что до меня так и не дошло, как возле него нужно стоять. Да и вообще, весь интерес заключался в том - "приплющит Катарину контрабасом или нет", а я не могу, когда на меня смотрит толпа десять человек. Ну дык - что хотели, у нас-то вообще всё не так. Некомпатибильность, блин. Педагог по вокалу и концертмейстер пришли в ужас, увидев меня с контрабасом, и немедленно выдернули на урок, хоть у меня по расписанию его сегодня и не было.
Ко мне относятся как к человеку, которого только освободили от петли. Естественно, слухи уже разнеслись. Разговаривают со мной по-особому. Сказали, что никого другого на моём месте не стали бы держать и давно бы отчислили. Я играю гармонию и реву. Пытаюсь петь и реву. Когда я там, всё время хочется рыдать, а ещё хочется повеситься. Я и правда вижу аналогию, я постоянно хочу забрать документы оттуда, говорю, что меня выгонят/сама уйду, некоторые люди себя так же ведут, которые хотят покончить с собой, думают об этом постоянно и чуть что говорят: "я повешаюсь"... Мои отношения с музыкой похожи на роковые страсти, любовь на грани ненависти, это какое-то помешательство. Мама говорит, что я всё довожу до сумасшествия. Педагог по вокалу сказала, что творчеством идут заниматься ненормальные люди, но даже среди этих ненормальных я ещё ненормальнее. Все разговоры сводятся лишь к тому, что у меня есть проблемы. Но я не знаю, что делать. Мои загоны никому не нужны, ни одному человеку, если бы я начала кому-то рассказывать о гармоническом си миноре, в надежде на то, что он услышал бы и представил, он лишь бы посмеялся и решил, что я дура и гоню. Все ждут от меня лишь результат.
Голос вернулся. Растемперация связана с эмоциональным фоном. Ещё я стала профессиональнее петь, и слышать себя стала иначе. Отличный повод захлебнуться слезами и соплями. Сто раз наверное спела это несчастное трезвучие, на котором зазвучала, весь день ходила и пела его, боялась, что он снова исчезнет. А вообще мозг болит так, будто его нашпиговали иголками. Это ещё со вчера. Не могу смотреть на свою синюю рожу. Я какой-то музыкально-лексикологический задрот, человеком-то даже не ощущаю себя.
Мама говорит, что моя квартира как нора для впадания в спячку. Как-то она пришла ко мне, а я спала там, вместо того, чтобы быть на уроках, и она не могла меня разбудить. Я ответила, что на меня так влияет синий цвет (blümerant). Что ещё можно делать в этой комнате кроме как спать, плакать и читать экзистенциалистов? Даже когда она до стерильности выскоблена, там гнетущая печальная атмосфера. А когда в ней царит декадентсткий дестрой, она и вовсе кажется разорённым гнездом... Солнце в неё никогда не заглядывает. Комната очень холодная, что руки коченеют, и невозможно играть на пианино. Да, там ещё стоит пианино. Но в последнее время я к нему даже не подходила. Только лежала на диване посреди разбросанных вещей, спала или читала экзистенциалистов. В мире столько разных хороших книг, а я зацикливаюсь на экзистенциалистах, наверное, это такая же ограниченность, как и в музыке, когда слушаешь только один стиль, а все остальные отрицаешь, хоть толком и не знакома с ними. А мне ни за что больше не хочется браться. Мне посоветовали с моей психикой лучше читать стихи о природе, но мне нравятся совсем другие стихи. У мамы дома так тепло и уютно, на кухне всегда пахнет вкусностями. Там много всякой посуды, баночек-скляночек, продуктов, холодильник в магнитах, ощущение полноты и многообразия. У меня блестящая чёрно-белая кухня, а холодильник совершенно пуст, лишь пара бутылок пива - как красноречиво. Вот впервые в жизни я что-то создала сама, от и до, исключительно - ведь там никого больше нет - и сама этому не рада. И домой возвращаться не хочу...
Кто-то из френдов вконтакте однажды выложил фотку актёра Морица Бляйбтроя. Я его не знала раньше, но про себя отметила: "Какая хорошая фамилия!". Она означает "оставайся верным". И именно сама фраза так крепко запала в душу и отныне стала во многом определяющей.
Снежно и спокойно, щеки пылают от глинтвейна, соло на виолончели, русско-немецкая болтовня. Сегодня сочельник, и я чувствую, как злоба и отчаяние покидают моё сердце, как скорбь теряет горечь. И слёзы впервые за долгое время застилают глаза, и новогодние огни, которыми украшены улицы, плывут, сливаются в какую-то безумную карусель. Я пришла в свой холодный тёмный дом, села за пианино и играла целый час, вдумчиво слушала звуки. Забрала с собой ноты...
Оставайся верным! Столько раз повторяла эти слова, так зачем же сейчас я против этого принципа? Я должна сохранить себя во что бы то ни стало - такой, какая стала этой осенью, ведь я никогда, никогда не держала в руках такую огромную ценность, так зачем опускаю их, чтобы её потерять? Оставаться верной свету внутри себя, пронести его через всю жизнь. Хочу, чтобы музыка звучала...