Я вся такая влюбленная, парящая и настоящая. В московских вьюгах, ветре и снегопадах я ищу теплые ладони, и если нахожу, то цепляюсь за них с надеждой. Греюсь в чае фруктовом, вылавливаю яблоки, надкусываю его, и грехи свои быстро забываю и стираю, как и не было их. Вкусные настроения сменяются, спорю и ругаюсь сама с собой, щурю глаза часто и совсем не хочу пользоваться гигиенической помадой. Я так люблю когда мои губы треснуты. В трещинках складываю ощущения и воспоминания.
Я прошагиваю эти дни нон-стопом, я выжимаю максимум безумств и минимум сна, я ищу глаза в толпе, нахожу, смотрю глубоко и прогибаюсь под тяжестью чужих судеб. Я вижу людей. Из головы не может выйти женщина, лет 45-и, с глазами одиночества и серости, хоть и обручальное кольцо украшало ее безымянный палец, но счастья я не ощущала. В моем плеере играет музыка, что совершенна становится мне чуждой, и я зачем-то ее слушаю, забывая про тексты. В шумном вагоне метро, я закрываю глаза и хочу слышать грохот удаляющегося поезда, это другая музыка сердца. Принимаю глотки счастья порционно, и боюсь захлебнуться или хуже того оступиться, мне нельзя давать повод, даже
малейший, я раздую из всего этого историю, в которую поверю.
[500x334]
Я плохая актриса своей собственной жизни, я играю ту роль, что хочу забыть и стереть, но ведь снова и снова отыгрываю все эти такты, слезы, смех, улыбки и движения. Еще чуть-чуть и я буду заниматься фехтованием сама с собой, и уколю себя же прямиком в сердце. За стенами моего сердца, есть черная дыра, куда проваливаются сотни людей, и ведь я все равно их там берегу, храню, и каждого по-особенному люблю, растрачивая себя на совершенно не нуждающихся. Зачем?
Хочется рисовать красками по белому снегу, и улыбки видеть вокруг. Мне осточертела эта девочка в отражение, хочется каких-то уже глобальных перемен.
Мне за тебя страшно. Даже если эта сказка и закончилась, но ты все равно человек во мне. Я молюсь за тебя, и очень боюсь.
Пальцы скрещиваю, и чуть шевеля губами молю о том, чтобы ты был в безопасности. Я не могу тебя разрушить из себя. В твоих глазах отражалась я не просто так, ты мои ладони грел не без чувств, не без учащенного сердцебиения ты хотел меня целовать. Я бы хотела тебя вытащить из себя также легко, как и ты вошел в мои вены. У меня глаза тускнеют, полные ужаса. Мне за тебя страшно больше, чем за себя, больше, чем за кого-либо сейчас.
Молчу от тебя, скрываюсь, не даю о себе вестей, мучаю тебя тишиной, но уже второй день подряд я ожесточенно набираю твои номера. Я должна жив ли ты. У меня дикое желание спрятать тебя. Пожалуйста, даже если ты и решил уйти из моей жизни, топнув своей ногой, то живи...
Я не перенесу твоих травм, я не смогу стоять на ногах ровно, я не смогу это все выжить сама.
Мне за тебя страшно, Казбек...
***
Набираю оба номера. Московский и Владикавказский. Гудки и только. На Владикавказском долго занято. Мысль в голове "если занято, то с кем-то говорит. С кем-то говорит,значит жив". Дозвонилась.
- Здравствуй...
- Здравтсвуй!
- Ты жив?
-Да!
- Надо нам увидится, чтобы я тебе отдала кое-что твое!
- Хорошо. Я позвоню...
Не звонит, и ладно. Мне просто очень за него страшно...
Я омерзительна. Я грязная и порочная, надменная и наивная, дерзкая и нежная. При моей сумасшедшей любви к одному Единственному, я никогда не могу отпустить прошлых-бывших-не случившихся. Я каждого держу на коротком поводке, давая какие-то тонкие намеки на собственность, на то, что мою персону невозможно забыть, что я буду такой и единственной. Я пью до 5 утра самбуку со своим трижды бывшим и его другом, которому я строю глазки и помогаю в личных вопросах. Кажется, что он бесится и не хочет этого всего видеть, порой психует и с легкой лживой улыбкой «ребят, может я пойду?» и еще самбуку + аттракцион «последняя капля», выгиб моей спины когда я вдыхаю горячий воздух из-под бокала, и глаза уже блестят. «Коля, ты тоже актер? Ах, вы лживые человечки» и смех такой поставленный, раздражающий и нервный, но Коля кажется, что все понял и подыгрывает мне, особа ничего не зная обо мне. Пятая самбука, а потом новый коктейль, который как все надеются даст в голову ударом — самбука бум — шампанское + самбука. Никому не ударило в голову, и откровенная игра «правда или действие», но всех интересует только правда, только чистая и открытая, настоящая до девственности распашонки младенца. В 5 утра я все — таки ложусь спать, и не с бывшим и не с его другом, что хотел бы со мной переспать, я сплю одна, и знаю, что никто не притронется ко мне.
[500x300]
Этим же днем я на встрече с еще одним бывшим, который так красиво поет куплеты на тему того, что я единственная кого он так хочет, с кем он готов быть в постели 25 часов в сутки, что я чем-то его приковываю к воспоминаниям, что он все те три года, что мы не виделись, он слишком часто меня вспоминает, и, что никто не может меня затмить. Что же делают девушки такого в постели, что я становлюсь особенная? Я еще громче смеюсь в центре города, и не курю специально для него пару часов, и хлопая глазами даю понять, что «да, я такая, но не твоя». Он сердится, ругается, говорит, что я жестока порой с людьми и играю в человеческие игры, а я и не возражаю. Он смотрит на меня немного особенней, просит ладонь и молчит так глубоко, что кажется я оглохну от тишины.
Я никогда не могу отпустить прошлых-бывших-не случившихся, но как же я люблю одного и единственного... Мне сил бы еще и терпения. Люблю. Его. Моего. Yankee Uniform Romeo Oscar Charlie Hotel Alfa.
Главный участник моих снов, и моей реальности.
Человек, что научил меня покою и смирению.
Он показал мне Любовь и Чудеса.
У меня ладони пахнут его объятиями.
У меня губы треснули от поцелуев крепких.
Я без него не смогу и вдоха сделать.
У нас так странно, так сложно, но дышим мы легко и в унисон.
Берегу. Берегу. Сохраняю.
У меня ему еще миллионы ненаписанных слов...
[400x576]
Любовь питается повторением, и только повторение превращает простое вожделение в искусство. Притом каждый раз, когда влюбляешься, любишь впервые. Предмет страсти меняется, а страсть остается единственной и неповторимой. Перемена только усиливает её. Жизнь дарит человеку в лучшем случае лишь одно великое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это великое мгновение переживать как можно чаще...
(с) Оскар Уайльд
Я люблю тебя формата А4, и чернилами черными. Я исписываю свои чувства к тебе на десятках листах, и пишу-пишу, не могу остановиться. С первой записи, и так до сих пор. Блокноты сменяют друг друга, как перчатки на сезон, чернила изначально черные, а потом могу и ручку шариковую взять и обгрызть кончик. Дурная привычка грызть ручку – когда много думаю, а о тебе я думаю всегда. Я пишу тебе, сидя в твоей пижаме, когда кофе в твоей чашке остывает, когда твои песни из колонок, и когда снег в этом городе стал таким колким и щиплет щеки, и кончики пальчиков чуть мерзнут.
Я пишу тебе, когда ты сидишь напротив меня, когда глаза твои смотрят вскользь, и когда я пытаюсь уловить весь твой блеск для меня. Я перед сном закрываю глаза, и вижу, как разливаются чернила по белой простыне, и мы пальцами рисуем кляксы, и я пишу тебе «люблю». Моя любовь к тебе это безумие между строк, это правда на обрывках и сотнях словах. Мне так проще выражать свою любовь. Свою любовь для тебя.
[550x414]
Спаси меня от этой участи без конца тебе писать, спаси меня от зависимости к бумаге и чернилам… Я пишу и мечтаю, я люблю и молчу, я вдохновляюсь только твоими руками. На моей спине ты рисуешь узоры, а я закрытыми глазами чувствую, как буквы отпечатываются на мне, и дышу, дышать глубже, и воздух тонкой струйкой в потолок, только легким движением ресниц я даю тебе понять, что я еще жива, что я не улетела сознанием куда-то туда, где наши мечты реальны.
Я бы вбила себе под кожу твое имя, но на сердце и так отпечатано только твое имя, только оно помогает кровообращению, и по крови бегают твои буковки. В любой мороз меня согревают твои ладони, и мне кажется, что если я буду в летнем платье стоять по колену в снегу, то я не замерзну, если мои ладони будут в твоих.
Я перебираю любовь к тебе по кусочкам своей памяти, по мгновениям легкого ветра, что шумел в волосах, каждой каплей наслаждаюсь, и сок течет по губам, по моим губам под твоим взором. Я скучаю…
[показать]
Личный сорт дьявольской капли, что отравит мою жизнь. По секундам и сантиметрам я хочу чтобы ты изучал мое тело, и считал мои ресницы когда они дрожат в легком свете ночника. Смотри, как грудная клетка тяжело опускается, как сердце еле слышно бьется, когда ты рядом. Держи меня крепче, да так, чтобы сквозила боль, чтобы я касалась тебя, и не мечтала падать на мокрый асфальт. Сотру руки об шершавые стены своих страхов, чувствуешь, как горят мои огни. Я хочу, чтобы ты услышал мое молчание, чтобы крики души заглушали тебя, чтобы ты понял наконец-то, что рядом с тобой совсем не ангел, и что мне надо бить по лицу, чтобы сердце билось, чтобы душа была трезвее, чем стаканы по выходным.
Мое сознание улетает порой куда-то к солнцу, разнося меня по переулкам. Я стаптываю новые ботиночки в поисках себя, в поисках той себя, что я порой с тобой теряю. Дари мне больше настоящего, дай мне больше воздуха, и по ночам, чтобы его не было. Чтобы задыхалась. Выверни из меня всю мою плоть, через боль, через спутанные локоны, через синяки и удары по ягодицам, отбирай воздух от меня и дыши за нас двоих. Покажи мне того себя, что любит свою женщину, что боготворит ее, что сходит с ума от одного мизинца? Ну же! Будь смелее!
Я не хочу играть в какие-то роли, которые мне уже не по размеру и не по размаху, я заученные тексты выкуриваю из себя ночами, когда ты уже спишь. Во мне так много ошибок, что их не вычистить ничем, только припороши своей любовью, только покажи мне, что она есть. Что она может еще быть и дай себе же шанс наконец-то.
Я падаю. Извини меня, мой дорогой, но я падаю на мокрый асфальт, размазывая свои слезы, и счастья тоже. Я хочу стабильности и уравновешенности,
Черту не подвожу, не ищу, не молюсь, не могу. По щекам струятся слезы. Счастья? Отчаяния? Безвыходности? Слабости? Силы? К чертям все…
Не понимаю почему это все во мне настолько сейчас отчетливо. Две сумасшедшие грани, и даже ни разу не противоположные, каждая по-своему шизофренична и романтична. Я ищу себя в карих, в четырех карих глазах, и молчу о себе сама. Исписала десятки страниц письмами, посжигала все, и пепел растерла между ладоней, и курила на заходящее солнце. Черными чернилами, с тонким нажимом, каллиграфически ровно и в считанные секунды все горит у меня в ладонях. В горную реку кидаю камни – загадывая желания, кидаю монетки – чтобы вернуться. Сжимаю ладони, одергиваю свои, не пускаю ветер в душу, и молюсь перед сном. Противоречия. Сколько же их сейчас, как же они бьются и бьются, вдребезги и со звоном посуды, с запахом гари и ощущением грязи. По белым простыням шагают в грязных ботинках, оставляя следы, нанося удары сильнее. Острые копья в под дых, пули свинцовые в сердце, гранаты в миры и крепости.
Мне кажется, что я растеряла что-то важное, где-то самые важные бусинки рассыпались и закатились толи под диван, толи совсем черти куда. Я ищу это все, пытаюсь найти, но натыкаюсь только на клубы пыли.
А почему именно он?..
А потому что только он умеет целовать мое сердце...
даже за тысячи километров!..(с)
Мое очередное 15-тилетие я снова отмечаю где-то как-то непонятно. Я сжимаю ладони, улыбаюсь, целованная, теплая и настоящая. В домике ароматы только летних цветов, ромашки, хризантемы, герберы, только лето и только. Такие я люблю – легкие цветы. Вот уже восьмой год как мне пятнадцать. Шумно было, танцы, бокалы с белом вином, тосты, тосты, столько слов от людей, с которыми связывает только год, даже меньше. Суммарно то может и наберется месяца два. А Милый говорил:
"В этой маленькой, хрупкой женщине, есть две ее самые главные силы, два самых главных качества, это: Доброта и Любовь. Вы меня, ребят, конечно, извините, но Любовь это то, во что она меня окутывает так бережно и нежно, это то, что она несет для меня своими глазами. Здесь собрались люди, которые каждый раз ждут ее, которых любит Даня, и они ее(смотрит на меня), так вот, о чем ... Я хочу сейчас выпить, чтобы эти качества, Доброта и Любовь, всегда были в ней, чтобы она всегда так окутывала нас всех, чтобы она согревала нуждающихся".
Я смотрю на него, и понимаю, что только рука в руке дает какую-то уверенность, только тогда, когда наши сердца стучат в унисон, я верю этому миру. Я научилась плавать в карих глазах не захлебываясь, научилась жарить кальмары и готовить пельмени сама, я чихаю от черного перца, но упорно перчу ему суп, я ловлю себя на том, что с каждой секундой мы все ближе друг к другу.
Мне не отмыться, не стереть этого, никакая мочалка с мылом с моей кожи не сотрут этого. На меня десятки каллиграфических букв, на мне миллионы запятых и многоточий. Я состою из прошлого и имен, на мне шрамами выбиты все имена, чаще мужские, именно боль такого рода заставляет понять мне истинный смысл моего биения.
Я знаю, что шрамы моей спины можно читать как руководство «как делать не надо», и почему в моих кудрях так много с утра запутанных кончиков. Я искала себя в десятках мужчин, искала сквозь имена, какие-то знаки, искала с ними в кроватях, захлебываясь слюнями и счастьем, обнажая свое тельце, раздавая каждому по поцелую, обнимая каждого, впивалась ноготками в плечики, выгибала спинку, и верила, что люблю. Я ошибалась.
Я не знала, сколько во мне капсул любви, но кажется, что последнюю я уже выпила, и теперь только одним именем бьется сердце. Я это поняла в очередной раз, когда чуть не шарахнулась дверь и стеклянный витраж чуть не остался осколками в моем кулаке. Когда от Боли сводило все, каждую клетку, я понимала, что только ради одного человека я готова так дышать, и так верить. Больше запасов любви нет, и конечно в свои нелепые года я бы говорила иначе, но я только знаю то, что моя Любовь к нему не угаснет. Забывая себя, нафиг гордость и все остальное, я буду его любить. Капсула во мне разилась по венам, дает заряд адреналина в сердце и вот оно – настоящее.
[700x525]
Я нашла себя в нем, в Любви к нему, и только так я самая настоящая из всех своих проявлений. Я буду сжимать зубы в терпение, и все мне вернется, и будет мой шумный праздник, когда я подниму бокал и скажу «За Него, за то, что он мне показал, что такое Любовь». Никогда раннее я бы и не подумала, что слова и чувства «любовь» и «свобода» могут быть рядом, но только настоящая Любовь понимает, что это единый коктейль, единый механизм биения сердца. Только он мне показал, что нет секса, нет траха, нет ебли, а есть только любовь, и то не заниматься ей, а отдавать себя целиком, когда чувствуешь, как раздражителен в удовольствие каждый нерв, как каждая пора раскрывается в любви, когда тело само решает, что и как оно хочет, это единый постельный танец для нас двоих.
Я люблю.
И любовь сочится соком из моих губ, вырывается дрожью чуть ниже живота, и блестит в глазах сиянием недоступности. В момент страсти, во мне просыпается смех Лолиты, этот хохот такой дерзкий, дразнящий, манящий, возбуждающий. Милый говорит, что вся моя худоба и этот смех только заводят, что тонкие запястья и узкие стопы - это предел, его заводят мои ключицы, что выпирают и будто бы надламываются при каждом движение. Я вся такая надрывная, тощая и истеричная. Заливаясь смехом, я кладу голову ему на грудь, чувствую как он перебирает прядки волос и потом я расплываюсь в сладостной дремоте, слушая биение его сердца.
Я не передам никакими словами чувство, когда я вот-вот заснула, а он уже спит, как он подползает ко мне ближе, сжимает в объятиях и держит за запястье. Я хочу вдохнуть зимнее море и растворится в холодном ветре. Кудри, кудри в лицо бьют наотмашь.
[500x304]
[319x480]
Окутывает меня холод ноября. Теперь и мои пальцы мерзнут, глаза слезятся от ветра, и я в сомнениях собственного разума, собственных мыслей и иллюзий над океаном грез. Я бы парила высоко, я бы смотрела глубоко, да только на самом деле я самая обыкновенная, смертная, плачущая или улыбающееся девушка.
Осознала некоторые даты, и теперь понимаю, что одного своего друга, я не видела почти 8 лет. Нет, надо только вдуматься 8 лет, это же 2920 дней, тысячи часов и миллионы секунд. Между нами города, города российские. Он в Анапе, у него есть Море, зимний прибой, ветер под кофтами с капюшоном, тлеющие сигареты, южные красавицы и успех перед собственным миром.
Нас размазало так нелепо, по чьей-то злой шутке, мы теперь по разные стороны, по запредельным мечтам разносим свои секреты. Мы стараемся каждый день писать друг другу, каждый день я пытаюсь ему подарить улыбку, каждый день я пытаюсь наполнить его, чтобы смягчить расстояние. Можно взять билет в один конец, махнуть к нему, позвонить с вокзала и прокричать "Илюх,я здесь", и он бросит все и приедет, заберет, спрячет в своих объятиях, закроет от всего мира, нальет кофе и тихо так, своим низкими баритоном скажет "ну рассказывай", а мне не захочется ничего ему рассказывать, ведь и так все понятно будет по дрожащим рукам, по полным глазам слез, по смущенной улыбке.
Мы пойдем в магазин и купим нашу юность: это будет сигареты Честер красный и пелл-мелл номер шесть, это будет портвейн "777", это будет наше символическое начало воспоминаний, и хотя я уже не курю пелл-мелл, он не переносит честер, портвейн вообще редкостная дрянь, но мы это сделаем, чтобы окунуться туда, в 2003-ий год, год прощания его с Москвой, и своими слезами. Мы поставим играть группу "Король и Шут", альбомы "Как в старой сказке" и "Ели мясо мужики", споем наизусть песню "Охотник" и долго-долго будем вспоминать самые смешные пьянки, что когда-то были у меня дома, когда родители уезжали на дачу. Нам было по 15 лет, нам казалось, что мы знаем жизнь, что мир есть у нас, и мы можем им править, но как мы ошибались, как и все глупцы в возрасте подростков.
И эти 8 лет проносятся тоннами прошлого, со вкусом хлеба с майонезом, игрой в футбол на площадке, и баскетболом в одно кольцо, эти воспоминания грохотом пивных бутылок гремят в памяти и их никогда оттуда не достать. Это было наше с ним детство, наша маленькая юность, что мы творили все вместе. Мы не виделись 8 лет, а знакомы уже почти 10. Я не верю числам, и датам, я могу смело обернуться назад и вспомнить свой двор, плакат, что мы ему делали, его свитер (который ждет меня), шарф, футболку, и потом слезы, долгие слезы, потому что он уезжает. Это наше, и это не отнять.
Я все это к тому, что когда-нибудь, у нас с ним будет зимнее море, виски, другие сигареты и другие жизни, а сейчас, даже спустя столько лет разлуки мы есть друг у друга, это ценно.
Берегу его в сердце, люблю всей душой, скучаю озябшими пальцами...
Руки пачкаю. Рисую ленты-узелки. Затягиваю с моментами. Признания.
Осколки собираю, руки-то все-таки в крови собственной, ноготками цепляюсь за шершавую реальность болезненных снов. Нельзя искать смысл там где когда-то был рай, там только выезженные поля с новыми побегами счастья. Я пью травяные чаи для успокоения, сердце, конечно же, бьется, но мысли разлетаются звоном об пол. Бью черные пепельницы, ищу размытые слова в бокале с темным.
Я начинаю пить пиво, темное, оно как мед проникает во внутрь, я начинаю буянит задолго до первого глотка алкоголя, я улыбаюсь, меня невозможно остановить. Мерзну под простыней, еще крепче обнимаю человека, еще жарче целую спину, еще быстрее убегаю отсюда куда-то прочь, и задыхаюсь ночью.
Ночью так часто хочется пить… как у Цоя.
Спина ровная, глаза блестящие, губы влажные, по карманам мелочь рассыпана. Жизнь размениваю на мелочи, разбрасываю собственное «я» в каждой клетке, в каждом миллиметре, в каждой лужи по капле моей слезы.
Как и прежде я растрачиваю себя, сминаю в простынях, захлебываюсь, трахаюсь и обожаю, когда меня берут, чуть пьяную и хотят мной насладиться до краев.
Губы кусаю, руки ломаю, сердце бьется все также быстро и не по-настоящему, стимуляторы адреналина - темное пиво без бокалов, пью из горла. Я не гордая Герда, я не верная Ассоль, я черти что, и танцую под рок-н-ролл. Сентиментальных слов и поступков не хватает в моем лексиконе. А в мыслях такие пошлости, что лучше пока просто замолчать, сойду за умную.
Я так хочу внезапно и жестоко, так, чтобы все части тела болели, и при каждом движение я снова вспоминала моменты сладости, пошлости, разврата и порока в наших сознаниях. Извращена до предела. Сегодня я категоричная, маленькая тварь.
(рост: 165, вес 45)
[500x337]Порой сильная встряска дает некоторые надежды на самодисциплину, самоорганизацию, самопознание. Как много неизведанного в самой себе нахожу сквозь время, сплошные эмоции, и пятнами чувств перепачкана. Отмойте же меня, хоть кто-нибудь. Я чувствую себя испачканной в человеческой ненависти, как будто кто-то намерено меня измазал в каком-то дегте, в какой-то грязи, и периодически туда окунает. Нет ничего конкретного, ни человека, который может меня здесь и пачкает, ни моих ощущений, ни ломкости спины, нет ничего. Есть ромашковый чай, который я пью целыми днями, есть мои глаза, что стали какими-то серыми, и есть мои руки, что совсем неженственны.
У меня начинается внутренний психоз, и его никак не утихомирить. Это ни какие-то долбанные бабочки в животе, это птирадактили в танках играют в войнушку, кидают гранаты, взрывают что-то, а главное уничтожают себя и возрождаются падлы снова. Ничего не понимаю.
Совсем растеряла себя как метафоричную сказочницу, все больше как-то суха, предсказуема, но не сказать, что разумна. Мозга как не было, так и нет. Очень хочется выпить водки холодной, и чтобы не закусывать, а зацеловывать. Стопку вовнутрь, а потом целовать губы, соленые такие, с трещинками от первых морозов.
Брежу…
Можно, конечно разорвать собственное существование... можно! По клочкам раздарить себя, или махнуть на все рукой, и пусть жизнь будет совсем другой, с другим вкусом, и совершенно другой реальностью. Я хотела эмоций? Получила, да таких, что я чувствую как моя седая прядь на затылке скоро будет еще шире и серебристее. В моем тельце, весом 45 кг за два дня побывала только вода, и одна печенька, две чашки кофе и три чая с ромашкой, и пару пачек сигарет. Ничего... Я же обязательно выживу.
Стяну свое горлышко тонкой леской, заткну в себе очередные порывы, мимолетные видения станут кошмарами, и снова, снова буду спать на спине, потому что разглядывала потолок. Каждую ночь в потолке рисуются новые картины, фонарь бьет и тени играют с воображением. Я ничего не боюсь. Буду смелой, но может проебавшей свою жизнь. Солнце ускользает из-под взора, глаза смотрят на мир с усмешкой, и кажется, что я снова начинаю бредить. Ничего, мне полезно.
Знаю, что внутренние трудности все равно переживу, как бы больно не было, как бы сердце не разбивалось на клочки и не ласкало мое бесстрашие, и мои обиды. Список претензий никогда не будет написан, и некоторые мечты развалились, легко и непринужденно. Мое Море смыло мой сказочный замок, ничего, подальше от берега я построю еще один, и возведу стену, и будет прибой чуть тише.
А вообще, я совсем запуталась и потерялась, и не знаю, чего хочу. Но это вполне нормальное состояние меня — шизофреника.
[500x300]
Тихо... сегодня особенно тихий день, без каких-либо проявлений, без энтузиазма собственного, без лишнего ветра и облако. Все предельно тихо. На губах застыло молчание...
Забываю шорох полузакрытых глаз. Трепет ресниц больше не дергает внутренние струны души, и я не слышу этого. Слишком ровное сердцебиение, количество кофе и сигарет не уменьшается. Я живу на два сердца, оба мои, оба разные и настоящие. Мне невероятно тяжело слышать, как дождь капает по карнизу, как настроение с пробуждением становится отвратительно спокойным, когда я в полной спокойной и размеренной жизни.
Блядь, я эмоций хочу.
И если одно сердце стучит, радуется тому, что каждую ночь я сжимаю ладонь любимого, то второе кричит мне о том, что надо бежать туда, где дорога усыпана лепестками роз и кажется, что любовь в коктейле. Не буду ничего предпринимать, не буду ничего решать. Пусть жизнь меня тащит, вместе с грохотом пустых бутылок туда, куда скорей всего и надо.
Разбавленная грусть в стакане с белым вином, улыбка, надетая чуток криво становится уже амплуа, к которому привыкаешь. Я не актриса, я не романтик, я обычный человек со страхами вместо глаз и разума. Да, ебты, жизнь давно должна была меня научить думать головой, а я либо сердцем, либо жопой – никак иначе. Я хочу глобальных изменений в себе, хочу переломов и надломов, хочу истерично хохотать, когда врачи будут мне скручивать руки, а я буду только вгрызаться зубами в их руки в белых рукавах и кричать, чтобы оставили меня в покое.
Если бы я хотела, все и это я получила бы, я могу быть маниакально-депрессивной, агрессивной тварью, разбалованной шлюшкой, но сейчас я не позволяю себе, потому что то строю, это того стоит. Строитель, блядь!
Запредельно смешно оттого, кто отражается в статистике, кто читал мои записи. И нихуя не поняли, да? Сколько мы не виделись? Год, два? А все также пытаетесь настроить свои радиоприемники на мою волну жизни? Ах, какие неудачники, здесь нет ничего такого, что вскружит вам голову, тут только я, настоящая.
Ах да, оба сердца сейчас затыкаются, и я пошла гулять под дождем.
[500x313]
Жизнь — испытание. Я не могу ничего поделать. Сплю по три часа. Не остываю. Горю. Изнутри, блядь полыхаю. Ничего нельзя изменить и сделать. Все случается, и какого-то черта только со мной. Заебалась, честно. Так ведь нельзя, это нечестно, это проверка? Работа сдана, сделана, и теперь приходит ревизор? Проверяйте меня, давайте. Режьте больнее и по самым ярким точкам, давайте. Вперед на цветные ленты меня, разорвите мое тело жалкой толпой. Раздарите потом на сувениры. Почему? Почему это все случается сейчас, сейчас когда ничего этого не надо, когда мировая жизнь успокоилась, когда мосты построены, когда стены снесены? Зачем мне столько слов, зачем мне столько глаз, рук, моментов? Да к черт у все. Спрятаться, разбиться, разрыдаться, разнести все, что угодно.
Вот именно сейчас. Сейчас, когда я в абсолюте, меня накрывает пиздец, да не по-детски. Это не жалкие придумки, не дурные словечки, не хорошие манеры и ситуации — это просто мой личный сорт пиздеца. Никому и никогда я такого не пожелаю. Нельзя так. Не жизнь, а сплошные сцены из фильмов, осталось стереть память. Осталось потонуть на Титанике, и взорвать свой собственный мир.
Беспроиграшно проигрываю сама себе. Это все. Это начало конца....
[600x450]
Лучше убей.
Лучше разнеси меня.
Лучше ударь по лицу.
Только бы не то, что есть сейчас, и как оно может быть.
Ударь мне по губам, до крови, до боли, лучше я буду кричать.
Не дотрагивайся до меня, не проси меня ни о чем.
Скоро все закончится.
Дни протянутся до субботы, а там совсем все другое, другая я — тебе лучше ее не знать.
Ни в коем случае больше не называй меня ангелом, и не говори, что я спасение — я тебя уничтожу, ты сам это потом поймешь.
Правда.
Пожалуйста, запомни главное, что это история уже была прожита и она закончилась, и так и будет.
Все закончится.
Не смотри никогда так на меня, не говори о том, что я очаровательно смотрю снизу вверх, что ты готов часами считать мои ресницы, что тебе невероятно нужно чувствовать,что я рядом.
Не люби меня, умоляю, заклинаю, прошу.
Не давай себе шанса на это все.
Тебе надо выдохнуть, тебе надо уйти с головой в себя, а не думать о сумасшедшей девочке, что скоро исчезнет.
Я не сразу исчезну, и мой отъезд не преграда, я буду реже тебе писать, буду редко звонить, но...
я никогда не забуду. Ничего не забуду.
А ты забывай, пожалуйста.
Так лучше будет.
Я слишком много знаю, знала, чувствовала, поздно...
щелкнуло.
Протянуть до субботы.....
...И в губы тебя целовать до крови. Хочу. Невероятно. Агрессивно. Страшно. Спокойно — отчужденно.
Я устаю от расстояния, но я чувствую тебя внутривенно. Я знаю где ты, с кем ты, что делаешь, какой вкус у вина, и как твои глаза горят, когда ты говоришь обо мне. Немного и эгоистично, но я правда знаю. Ты боишься сам в себе упустить хоть одну детальку, ты вспоминаешь родинки, улыбки, слезы, гримасы, настроения, тепло дыхания, холод пяток, или как я превосходно ворую одеяло. Ты целуешь меня в плечо, когда я делаю вид, что сплю. Я же целую тебя всегда. Бесконечную сотню тысяч раз. Два месяца я засыпаю одна, сжимая в объятиях толь ко плюшевого зайца (которому уже 17 лет), и плюшевого щенка (которому только год), я вжимаюсь в подушку, зажмуриваю глаза, по буквам произношу твое имя, читаю Небу слова благодарности и пожелания здоровья для всех моих близких, и только потом, повторив твое имя, смакуя первой буквой, я засыпаю.
[Для меня сон это бегство. Погоня от себя и реальности, моменты когда время бежит быстрее и надежда, что скоро я буду рядом с тобой ближе. Когда я засыпаю под ритм твоего дыхания, я сплю мало и очень чутко — мне жаль времени на сон].
Я ничего так не хочу, как засыпать с сжатым запястьем. Ты всегда так крепко держишь... Я никуда не исчезну, не улечу, не уйду... ну может только в туалет, или за стаканом молока для нас двоих.
[500x333]