"Мне, к примеру, Ричард Третий ну совсем не интересен"?
Реабилитацией великих занялись беллетристы
ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН
Павел НУЙКИН
Один из самых стойких мифов нашей цивилизации - вера в торжество исторической справедливости: вот потомки-то, они уж точно разберутся, кто прав, кто виноват... Между тем абсолютно точно известно, что Клио - дама отнюдь не независимая, а напротив, принужденная поддерживать то текущие политические потребности, то идеологические устремления. Поэтому у каждого времени свои герои, созвучные, так сказать, эпохе.
Честно говоря, историю переписывали всегда. У династии Романовых, например, это стало почти семейной традицией. Так, родоначальник династии Федор Никитич просто и прямолинейно написал свою версию официальной русской истории - "Новый летописец", а Николай Павлович предпринял особые усилия, чтобы уничтожить любые свидетельства очевидцев своего вступления на престол.
Справедливости ради надо отметить, что на историю влияли не только люди со своими корыстными интересами, но и обстоятельства вполне объективные, хотя и происходящие не без участия людей.
Многие теории историка Льва Гумилева у меня, признаться, вызывают серьезные сомнения. Но одну его идею - в оправдание кочевников - я принял безоговорочно и сразу.
Мы судим об исчезнувших народах (кто начал войну, кто виноват, о степени жестокости воюющих сторон) практически всегда с позиций победителей, по только их дошедшим до нас описаниям происходившего. И две прочитанные мной еще в студенческие годы работы Л.Гумилева - "Хунну" и "Хунны в Китае", посвященные огромному народу, существовавшему не одно столетие, высокоразвитому и имевшему свою своеобразную культуру, - впервые показали мне, что оклеветать можно не только отдельного человека или определенный народ, но даже определенный образ жизни - причем на тысячелетия.
Впрочем, наш нынешний безудержный гуманизм, кажется, начинает впадать в другую крайность и поэтизировать чуть ли не каждую войну каждого кочевого народа. Но оправдывать любые действия побежденных только потому, что они побеждены, - вообще-то значит готовить почву для новой крови.
Свою весомую лепту в эту объективно-субъективную историческую неразбериху всегда вносили исторические романисты. Нынешний этап нашего представления об истории, наверное, можно назвать "эрой справедливости" и в отношении отдельных людей, и в отношении отдельных народов, и даже цивилизаций.
Одна из лучших романисток, пишущих об античности, Мэри Рено посвятила две свои вещи - "Небесное пламя" и "Персидский мальчик" - Александру Македонскому. То, что он был одним из величайших полководцев и завоевателей в истории человечества, повлиявшим на весь ее дальнейший ход, спора никогда не вызывало. То, что он был мудрым политиком и правителем, привнесшим ряд достижений эллинистической цивилизации на Восток, и наоборот, в общем-то тоже.
Но Мэри Рено озабочена другим: слухи о жестокости Александра, считает она, "сильно преувеличены", он вовсе не был кровавым исключением в кругу античных гуманистов. Когда же в заключительной главе "От автора" писательница говорит о том, чьими стараниями остался в истории именно такой образ Александра, то возразить ей нечего. Из всех свидетельств о македонском царе до наших дней дошли только свидетельства его противников-греков, которые видели в нем человека, окончательно покончившего с их независимостью. Труды же апологетов Александра не сохранились, неизвестно, не усилиями ли все тех же злопамятных эллинов. "Все записи об Александре, сделанные его современниками, утрачены. Мы опираемся на исторические сведения, составленные тремя или четырьмя столетиями позже на основе этих утраченных материалов".
Герой дилогии известного писателя Роберта Грейвза, император Клавдий, считается необязательным абзацем в учебнике истории между двумя главными римскими тиранами - Калигулой и Нероном. Те же, кто о Клавдии все же что-либо слышал, почерпнули свои знания из традиции, идущей от крупнейших историков античности - Тацита и Светония, писавших о нем без особой доброжелательности и интереса.
Согласно ей, Клавдий - полуслабоумный заика-калека, жалкая, ничтожная игрушка в руках двух своих жен, которые по очереди вертели им как хотели, - Мессалины и Агриппины, чьи имена стали потом нарицательными (первая вошла в историю своим распутством, вторая - как отравительница).
Писатель находит в жизни императора другое. Клавдий полностью восстановил разрушенную его предшественником Калигулой финансовую и военную мощь страны. Он завершил начатое Октавианом формирование потрясающей по эффективности и работоспособности бюрократической машины, благодаря которой Римская империя просуществовала период, по длительности не имеющий аналогов в истории человечества. Он строил дороги и порты, провел в Рим воду. Он даровал многим права римского гражданства (кстати, именно в связи с этим современники чаще всего упрекали его за глупость). При его правлении и по его настоянию сенат впервые ввел в свой состав
Читать далее...