блюз 

АНГЕЛ

 После того как прогремел взрыв, и я обнаружил себя лежащим на полу вагона, в моей голове образовалась абсолютная тишина. Эта тишина подобно той, которую я испытал, когда то в детстве.

  Стояло жаркое лето.
  На мое восьмилетие отец принес мне велосипед, зеленый с потертым сидением. Это был верх всех ожиданий маленького мальчика, я прыгнул на отца, вцепившись ему в шею. Его щетина карябала мое лицо, перегарный запах алкоголя проник мне в ноздри, так что зарезало в глазах. «Беги! – скинул он меня и хлопнул по спине, - Беги на улицу».
 Я схватил, велик и впопыхах обувая одной рукой туфли, спешил спустить свой подарок во двор на показ соседским мальчишкам. Переднее колесо велосипеда немного виляло восьмеркой, краска в некоторых местах отвалилась и там виднелась ржавчина. Не смотря на все это, я гордо катил свой подарок на встречу маленькому московскому дворику, горящему от жары и его многочисленным обитателям. Тучная женщина в белом заляпанным фартуке, развешивала постиранные простыни и пододеяльники по веревкам. Около нее крутились чумазые ребятишки. Дальше по длине веревок, которые опоясывали весь двор, тянулись; стол, где мужики играли в домино. Дальше лавочка с бабушками. Дальше песочница с девчонками и кошками. Дальше веревки затягивалась узлами на ветвях большого дерева, на вершине которого местная шпана построила деревянный шалаш. Я встал одной ногой на педаль и надрывно зазвенел велосипедным звонком. Мной овладела немыслимая гордость с ели сдержанным восторгом.
«Вот! Смотрите, теперь «велик», есть и у меня!» - проговаривал я про себя, закатив глаза под веки.
 Все что успел я тогда услышать, это была жестокая правда. Правда, что мой велосипед, принадлежит не мне, а Кости со второго этажа. Правда что велосипед был украден моим пьяным отцом. И в качестве подарка, он притащил его мне.
Правда, в том, что меня жестоко обманули.
В глазах все потемнело, и я упал на землю. Все стихло. Было так же невыносимо тихо и темно как сейчас.

Вагон слегка дернулся, и я открыл глаза. Приподнялся. Света почти не было. Вокруг скользили тени людей. Я встал и последовал за ними.
 
 Толпа направлялась по туннелю молча, о том, что с нами произошло, не понимал наверно ни кто. Точно был взрыв, меня бросило на пол и все на этом прекратилось. Наверно есть жертвы. Наверно есть те, которые нужна помощь. Я обернулся в сторону поезда, но там была сплошная темнота и не чего более. Толпа людей шла не оглядываясь, вперед к тусклому свету. Когда я поднялся на поверхность, там не кого не оказалось, ни прохожих на улице, ни спасательных машин, ни кого за сто километров. Что это? Что произошло? Взрыв и тишина?! Это возможно война. Возможно, где-то совсем близко был ядерный удар, и все люди эвакуированы из города. Сколько же я там пролежал в вагоне метро?! Сколько прошло времени.
 
 Я вспомнил о телефоне в правом кармане брюк, нащупал его, и достал, чтоб определить время. Экран дисплея горел оранжевым светом. Тогда я просто нажал на вызов и преставал телефон к уху. В трубке послышалось шипение.
Связи нет!
Я откинул его на асфальт и побрел по городу в направления своего дома. Все улицы были пусты, все словно замерло в одном мгновение, очистило себя от людей, как чего-то паразитирующего. Не было ни привычного шума автомобилей, ни гуда человеческой речи. Не было ни одного колыхания ветра, ни одного движения. Все молчало.
   
  Мое напряжение росло, и я, скривив лицо, вспоминал сегодняшний день.
 

На утро прозвенел будильник, звук неприятный, но такой родной.
Я встал, почистил зубы.
Яичница подгорела, ее пришлось выковыривать от сковородки прямо в мусоропровод. Выкурил сигарету.
Допил кофе.
Собрался и вышел из дома.
Вахтерша улыбнулась мне и пожелала, удачного дня.
Бросил дворняги специально приготовленный ломтик колбасы. Пес проглотил его и вприпрыжку побежал за мной.
 "Ну что?"- спрашиваю его, тебе мало или ты решил, что я буду твоим хозяином!"

Пес крутил хвостом в ответ и пританцовывал от радости.

 В детстве я притащил к себе домой большую рыжую дворнягу, помыл ее, накормил и положил спать рядом с собой на кровать. Утром, когда я проснулся пса, уже не было рядом. Я искал его, бегал по всем ближайшим дворам, но его так и не нашел. Наверно он очень был оскорблен тем, что его выгнали мои родители, и просто ушел куда подальше.

 В 9 утра я спустился в метро, сел в вагон.

Перед тем как прогремел взрыв или во время его раздался крик, он искривился у меня в ушах и я не смог определить, кто это кричал, мужчина или женщина. Крик был очень громкий и ужасающий. С этого момента меня поглотила тишина, тишина поглотила город.
 

 легенда

Смотреть это видео

\\\

Белое /черное/красное

Сумасшествие этого города заключается в том, что люди испытывают патологическое чувство скуки, отчаяния и одиночества. Хуже того примирительная сила отвода, заключающая нас в рамки сексуальной озабоченности и кокаиновой игривости. По мере того как алкоголь перемешивается с этим драгоценным порошком, меняется наша безликая реальность и отдается в руки гипертрофированного сознания, а уж там идет совсем другая жизнь, жизнь красочная и безграничная. На протянутой руке к белому и черному. На линии пересечение дорог, в белой заточенной под Вирсаче цветовой гамме.

"На...!"- бьет, она каблуком его по голове, закручивая ремень безопасности у него шее. Он смотрит блестящими от слез глазами на проезжую часть, крепко держа руль в ладонях. Его тело трясется от истомы и боли, лицо испачкано следом от ее сапожищ с длинной шпилькой. Кровь хлещет из правого глаза, глаз затекает, превращаясь в сплошную опухоль.

"Ах ты мудила... озабоченный, как же ты достал постоянно ныть… дай я полижу твои ноги... дай я буду твоим столиком... ты просто мерзкий извращенец... может лучше тебя вовсе прибить чтоб ты не мучился. Ааа!?" - спрашивает она, дергая его за волосы рукой. Следующий применительный удар по голове, вывел движение автомобиля из равновесия. Колеса машины выкручивались то вправо то влево, зигзаобразное движение образовало затор на дороге. Ночь. Слегка падает снег. Сирены и мат покрыли белую Тайоту со всех сторон. Автомобиль затормозил, и замер на середине проезжей части.

Ночной город переливался огнями предновогодних торжеств. Витрины пестрили и доводили до нервного срыва, пластиковые страшные елочки с неоновыми лампами, многочисленные поздравления, жидковатая грязь на бордюрах и озлобленные лица однотипных прохожих, чья гамма поражала обилием черного.

Послышалась сирена спасательной службы, пробирающая через пробку. А из белой Тайоты забилась вибрирующими ударами музыка.

"Бац...бац...бацц!"

Она, уложила на его спину ноги и громко подпевала. Он лежал на руле, капли крови изрисовали струйками всю его щеку. Она хохотала. Обмакнув палец в крови, провела по лобовому стеклу вертикальную линию.

"Ты говнюк, всю машину уделал, я тебе это так не оставлю!" Шлепнула ладонью по его чеке.
"Черт! - на ее белое манто брызнули капельки красного.- Черт! Черт! Черт!"
Она судорожно закапалась в сумочке. Ее сплошное белое продолжало окрашиваться. Она не смогла не чего найти, разнервничалась, доведя себя до «чистоплотного истощения» и с искаженной в гримасе лицом выкинула все содержимое сумочки наружу. Все ее прелести дождем обрушались и попадали в разные стороны. Что-то ударило ее даже по голове, она начала хрипеть от негодования. В этот же самый момент в окно постучались.

"Эй дамочка, все в порядке!?"

Она ощутила, что кровь залила ей все сидение, ну, по крайней мере, ей так показалось, показалось, что она тонет в этом жидком и красном. Открыв левую переднею дверь она вывалила, опиравшись ногами, его безмолвное тело наружу.

"Заберите его скорей и вызовете мне службу с хорошими моющими средствами, это животное заляпал всю машину своей кровью.
Только быстрей, или все тут начнет вонять. Подумать только какой гад!"

Она потянулась ногой к нему, продолжая тыкать его шпилькой в голову. Ее пытались вытащить и успокоить. На что она заявила, что всякий будет лежать с этим извращенцем вместе, кто испачкает своими грязными ручищами ее белое дорогое одеяние.

Все куда-то спешили и нервничали, автомобили объезжали это место, посылая взбалмошной даме проклятия. Милиционер применил к ней электрошок, что позволило не надолго освободить проезжую часть и наладить движение. Музыка, что гремела в автомобили, заела на одном ритме, и все попытки ее выключить не увенчались успехом. По приезду эвакуатора , она еще не замолкала. Стекла запорошил снежок. Белая Тайота, с боков была забрызгана грязью и следами борьбы. На дороге валялось что-то мохнатое. Водитель эвакуатора подошел ближе и поднял абсолютно серое замызганное грязью манто. Он несколько раз встряхнул его и кинул себе под ноги. Протер кирзовые сапоги от налипшей грязи достал из кабинки железную 30-сантиметроваю дубинку, залез в Тайоту и ударил по магнитоле. Стало божественно тихо и спокойно на абсолютно белом и на абсолютно черном.
Ночь возымела быть бесконечной для большой части города, люди вставали, просыпаясь от сна только вечером и засыпая с рассветом, не видели других окрасок жизни кроме черного, белого и красного. Несомненно, это очень скучно, что и привело нас сюда на проезжую часть около 2-часов ночи к инфантильной даме и ее рабу. Утром врачи зашивали его изуродованное лицо, а его дама занюхав очередную дорожку кокаина наслаждалась парами эвкалипта в джакузи с абсолютно белыми стенами. Так

1

ВОЛК
Рассказать как? Была ли там беда. Было ли холодно и пасмурно. Была ли ночь. Была ли луна круглая и красная. Был ли свет от фонаря желтый и тусклый. На перекрестке дорог, воткнутый в землю нож с багряным узором на лезвии. Тихий скрип, ветер мягкий, порывистый игрался с шерстью, вздувал ее, пробиваясь к колючей коже. Дыбом встала хребтина, хвост подогнут. Кроме рыка не могу проронить ни слова, не мысли не могу осознать. Только слышу шелест деревьев, шорохи. Слышу, как мыши пищат под землей, слышу пробегающего косяка в ста метрах от меня. Лес воет, каждый его уголок бесконечно и отрешенно воет. Чую запахи тухлой плоти, чую кровь его же спекшеюся. Чую кабанье дерьмо и их телесную вонь. Чую как их вожак взрывает клыками землю. Этот приятный запах свежей земли врывается в ноздри и воспаляет мои нервы. Ступаю на поступь, медленно разгоняю темп – бегу. Трава сухая бьет мне по морде источая тысяча едких своих ароматов. Движения мои плавные и простые. Все тело мое в восхитительной неге, вздымается и дышит. Плещет лунный свет мне вдогонку, через ветки и верхушки деревьев в такт моему движению. Хочется достигнуть ее обелиска и прижаться всем своим животным признанием к ее холодной, желтоватой плоскости. Тереться о ее гладкую и одинокую, заснуть, свернувшись калачиком рядом с ней и проспать до следующей темноты. Шорох впереди. Все яснее. Оленья самка. Жует интенсивно. В ее челюсти хрустит ком сухой травы и свежего мха. Она выделяет слюну и перемалывает содержимое своего ужина. Я притаился. Пригнулся всем телом и иду на многозначный звук. У меня скрипит челюсть от предвкушения ее гладкой кожи, от предвкушения ее теплого мяса, что просочится в мою гортань, освежив мою ссохшуюся полость. Слюня, протянулась от этой мысли и повисла на бороде. На последнем вздохе бросаюсь в кусты за жертвой. Олениха дернулась с места, подпрыгнула и поскакала, выделяя свой страх на весь лес, превращая его затаенную красоту в шумное безумство. Все зверье зашевелилось, забегало и зашумело. А это копытная несется сломя свою нежную шею, и мне не догнать ее уже. Да черт с ней! Замедляю бег и с непреодолимой жаждой снова обращаюсь к луне. Наверно это так: если бы волки могли бы плакать, они бы плакали, но они не могут этого делать и поэтому воют. Сначала я всхрапнул, и весь лес засветился, тысячью глаз обратив на меня свое внимание. Потом набрал в глотку дыхания и затянулся воем. Надрывно и громко я пою песню своей животной тоске, своему круглому богу, которого не кто не в силах догнать, своей удравшей жертве, что не стала моим ужином сегодня. Вой мой разносится эхом за множество верст и уже другие волки подхватывают этот мотив, затягивая свою унылую песнь. Это жажда и сила, это шкурная наша, правда, наша плоть и кровь. Наш обелиск, что всходит на небо, чтобы указать нам путь, путь к самому себе. И они все продолжают выть на ее хладнокровное молчание, на темные тучи, что ползут по небу, на серые свои хвосты, на свое свирепое звучание, на миллионы такихже, как я и они.
[176x220]

ВОДОЕМ





Если бы лечь на дно этого водоема, открыть глаза и смотреть исключительно вверх. Мутная зеленоватая вода, солнце с вибрирующими лучами, скользкие водоросли тянут свои рваные листья к свету.
Вкус рыбы проникает через ноздри на язык.
Выпускаю некоторое количество пузырей с воздухом изо рта. Сердце забилось так громко, что мутный ил подомной закачался из стороны в сторону, создавая эффект колыбели.
Чувствую, как легкие направляют остатки воздуха в глотку, рывками, пытаясь, освободится от задержавшегося вдоха.
Мои мышцы напряжены, сжимаю кулаки. Вода и остатки тины зажаты в ладонях. Пытаюсь отвлечься и перебираю пальцами всю эту грязь. Разжимаю кулак, загребаю снова содержимое дна. В левой ладони нащупываю холодное и твердое.
Закрываю глаза и выпускаю оставшийся воздух. Дыхательные пути полностью заливает вода. Я уже не слышу биения своего сердца. Водоем замер в ожидании.
Поднимаю руку, смотрю. Маленький черненький камешек. Бросаю его в уже открытый рот и исчезаю.
Камень застрял у меня в гортани. Глаза открыты и смотрят вверх. Я болтаюсь на дне водоема и дно его как колыбельная, покачивает мое безжизненное тело из стороны в сторону. С каждым покачиванием сила качка увеличивается вдвое. Вода переливается из одного берега к другому, из ноздри в ноздрю. Пробегает давлением сквозь мои растопыренные и скрюченные в смертельном исступлении пальцы.
Тело стало одной частью с водоемом, скользкое и прохладное. Стук. Стук сердца каждого камешка. Они живут и дышат в одном ритме. Дыхание их спокойное и умиротворенное. На дне пищит ил, звук его как сирена. Водоросли, их длинные отростки, как фигурки людей. Они трутся друг друга, рукопожатия и поцелую, их голоса все отчетливее, они говорят « Если бы лечь на дно этого водоема, открыть глаза и смотреть исключительно вверх...»
[699x523]

Писк

У Валеры, все началось, как-то так, случайно, хотя может быть и не случайно. Сейчас много говорят про то, что мегаполис, он давит на людей, слишком сложно все. И люди, их много, хотят и ищут отчуждения, покоя, что ли, вот и придумывают себе всякие непонятные средства разрядки.
Съемная квартира в Отрадном.7 утра. Крысы в подъезде величиной с кошку, болтаются на перилах, пищат во все горло, живут здесь, значит - соседи. Воняет гниющий мусоропровод. В метро Валера засыпает, видит сны и просыпается на Боровитской или, не доезжая станции. Переход на Арбатскую, засыпает снова, теперь уже до Щелковской. Каждое утро в одном и том же ритме.
Говорят, что через несколько лет Москва "встанет"; все дороги перекроит транспорт, и это будет длиться не 1 или 2 часа, а целые сутки. В переходах в метро человеческие пробки будут длиться не по 40 минут, а по 5 или 6 часов.
Валера задыхается и тонет в этой бесконечной массе, люди топчутся, прижимают, и давят друг друга. Она закрывает глаза и мечтает о другой жизни, о другом мире, о другом городе.
Мегаполис, он давит на людей, слишком сложно все, и в переходе пищат во все горло те самые крысы, уже в голове, уже постоянно. На забитой транспортом дороге, в каждой машине, за рулем или нет, люди слышат этот всепоглощающий писк. Не сирены, не сигналы авто, не стихи Есенина на эскалаторах, не звонки мобильных, не музыку в наушниках, не объявления станции метро в вагоне, не рекламу по телевизору, не слов, не звуков, только пронзительный истошный писк.
" Нам так нравится этот город, он так прекрасен, так прекрасен, что хочется заснуть и не просыпаться больше не когда".
Вот так в вагоне метро, в углу прижавшись к стенке, Валеру, обнаружили, сердобольные граждане на Щелковской или, не доезжая станции.
"Выходите девушка! Конечная!".
А она бы спала и не чего этого не слышала. Голова ее повисла и болталась в такт движения поезда.
" Милицию позовите, вызовите врачей!"
А началось все как-то случайно. Каждое утро в семь она выходит из дверей подъезда, спускается в метро и засыпает до станции Боровитской или, не доезжая ее.
" Нам так нравится наша милиция, она блюдет порядок и обеспечивает покой граждан. Милиция настолько хороша, что хочется, бросится под поезд на станции Партизанская, головой в низ".
Валера, спит и не чего не хочет видеть и знать, когда к ней подходит жабообразный милиционер, бьет ее по лицу и говорит тощему товарищу: "Наркоманка, подохла. Вызывая труповоз".

Переход на Арбатскую, Валера снова засыпает до Щелковской.
Ее тело лежит на мраморной плитке, между заостренными колонами.
" Ваша станция конечная, пожалуйста, освободите вагоны, пожалуйста, освободите это мир".
Мир страдает от перенаселенности и от пробок в мегаполисах. Это давит на людей.
Валера, спит и не хочет знать, что ее тело кидают в морге на холодный пол вместе с трупами. Валера спит и не хочет знать, что железная дверь закрывается и становится темно и холодно.
Я слышала сотни таких историй, это наверно происходит из-за перенаселенности. Приходит небритый мужик с перегаром и головной болью, подписывает акт о том, что принял мертвую девушку на станции Щелковская, а там как всегда. Работа такая, такая тяжелая.
Валера просыпается в полной темноте, толи от холода, толи от запаха гниющих трупов и начинает орать во все горло, а может это не ор, а крысиный писк. Валера пищит толи от страха, толи оттого, что на нее давит мегаполис, толи оттого, что не чего не слышит, кроме крысиного писка.
Женщина патологоанатом, она такая огромная с сильными накаченными руками. Мне рассказывали про таких.
А тот мужик с перегаром привез пару трупов. Так бывает в перенаселенных городах, аварии на дорогах и другие смертельные случаи. Или просто все эти люди в один прекрасный день, к примеру, сегодня днем, не смогли выдержать этого писка и решили расслабиться и заснуть.
" Наша жизнь так прекрасна, прекрасна! Так, что хочется направить руль автомобиля в другую сторону, в противоположную".
И вот из громкоговорителя сообщают:
" Пожалуйста, освободите дорогу от этой аварии, создалась ужасная пробка. Пожалуйста, постарайтесь впредь не умирать в общественных местах, это давит на людей и приводит к пробкам на дорогах.
Женщина патологоанатом сильными руками раскрывает грудную клетку человека умершего в аварии.
" 10 км/ч, с такой скоростью двигается Ленинградское шоссе в сторону центра" сообщает радиостанция. Играет веселая музыка.
Играет веселая музыка в приемнике в комнате у женщины патологоанатома. Писк, становится все сильней, режет слуг, писк перекрывает веселую музыку, что играет из приемника.
" Что за звук?"
Руки у женщины патологоанатома в крови человека умершего в аварии
" Кто там пищит?"
Открывает

Генрих

Генрих- маленький мальчик с поразительными глазами, очень большими и красивыми. Сердце его светлое и всеобъемлющее. Он смотрит на этот мир открытым и преданным взглядом, так как смотрят все дети в свои восемь лет. Он только учится жить, когда его отец делает карьеру политика, переступая через трупы конкурентов и противников. В это время еще не кто не знает о расовой вражде и о причинах ненавидеть людей с его национальными корнями. Мальчик рос, и должен был стать лутше своих родителей, как и каждый ребенок, которому еще восемь лет.
Генрих видит свое исключительное предназначение, верит в это и живет этой навязанной родителями жизнью. Сначала элитный московский лицей с исключительными во всех отношениях детьми. Потом университет, очень хороший, престижный. Достижения мира, достижения его семьи, достижения его самого. Генрих верит, тому, что говорит ему отец, верит каждому его слову и растет с этой верой.
Но однажды мальчик с красивыми глазами пропускает внешний ад через свою жизнь, совершенно случайно узнает о несовершенстве всего, что его некогда окружало. Мальчик вырос и не желает жить в таком мире, в этом городе, с этими людьми.
Возможно, подросток, проблемы взросления, а может просто его обманули, тогда в восемь лет, когда он был исключительным продолжением своих родителей. Сейчас уже трудно судить об этом, когда ему двадцать семь, и он торгует наркотиками на Курском вокзале, облокотив свое благородное тело на холодную стену, стену противоречий сложившуюся за его спиной.
Бездонная река наслаждений на руках его, за его плечами, или это страх обыденной жизни. Сейчас, много говорят о том, что современное общество сводит свои интересы до минимума, закрывая глаза на разум и мораль предыдущего поколения. Человек и его наслаждение. Человек и его подсознание. Человек и его животный фактор. Человек и причины оставаться адекватными в этом мире.
Есть причины не любить, есть причины ненавидеть и даже убивать, но причины отчуждения не оправдываются и не приемлются.
Я сижу на детских качелях в старом дворике. Разворачиваю сверток купленный у вокзального барыги. Приготавливаю содержимое, вкалываю в вену и чувствую, как начинаю умирать.
Генрих поднимается по эскалатору, на нем потертый длинный плащ с поднятым воротником. Он скользит пальцами по перилле, прыгает, оперившись двумя руками. Музыка стучит в его ушах в бешеном ритме. Генрих танцует.
Зрачки закатились и упали в бездну глаз. Я не могу пошевелиться.
Генрих достает томик Ремарка и протягивает его в толпу.
Я слышу музыку, что стучит у него в ушах.
Мы танцуем в бешеном ритме.
« Стой!» - кричит пончикообразный милиционер.-
« Ваши документы!»
Генрих меняет мелодию в своих ушах.
« Вальс!»- кричит он во все горло, прижимает к своей груди низенького пончикообразного милиционера.
« Ваши документы!»
Генрих, кружит по залу, останавливается у лесенки и исчезает в толпе.
Пончикообразный милиционер всматривается в лица людей. Его еще покачивает, и кружиться голова.
« Показалось!» - шепчет он сам себе, разворачивается в другую сторону и приступает к работе.
«Такая работа!»- говорит милиционер, махая утвердительно головой.
Я вижу сотни ярких кругов и точек, я лечу, и меня уже нет на этой бренной земле. Нет, не чего к чему я прикасалась и ощущала. Все иллюзорно и пространство мое столь безгранично, что я забываю кто я и зачем я здесь. Все исчезает.
Генрих свернулся калачиком на полу в комнате милиции, Его пинают со всех сторон ноги. Кто в живот, кто в спину, кто по голове.
Пончикообразный милиционер держит томик Ремарка перед собой и ухмыляется.
« Не показалось!» - хлопает ногой по окровавленному телу молодого армянина, восклицает; « Работа, знаете ли, такая!»
Я сижу на детских качелях в старом дворике. Открываю глаза и вижу, как белые хлопья снега падают с неба на грязную землю, на голые деревья, на старые сталинские дома, заливая все своей невинной красотой.
Если бы и возможно было увидеть чудо, то я скажу что это оно и есть. На сегодняшний день я жива! Это самое главное чудо.
Есть причины не любить, есть причины ненавидеть и даже убивать, но причина жить на сегодняшний день, такова; просто выпал снег! Выпал на наши головы, укутал наши мысли и изменил движения мира.
Генрих глотает сгусток своей крови и улыбается мне, он тоже видит, как падают белые хлопья снега на наши головы.
Пончикообразный милиционер заталкивает его голову в Уазик и шепчет; « Читайте Ремарка на досуге...»
Сейчас много говорят о том, что нынешняя литература бесполезна, безлика и мертва. Читайте классиков господа, читайте классиков! Я вот, к примеру, предпочитаю Ремарка.

Моя позиция - ноль.


Зима нынче не задалась, и мои ноги разъезжаются на мокром асфальте. Я прибываю в состояние полного отчаяния, это основной катаклизм. Не фактор глобального потепления, не ураганы на западе Америке, а просто сбивающая с ног стихия. Стихия, разрывающая мне душу на части. Стихия, в которой нет шансов на спасения.

Дом сто тридцать семь, поворот на право. Красный, Нисан. Она встает на тонкую шпильку, закрывает дверь автомобиля и следует по направлению в подъезд.

Причины полюбить ее были исчерпывающие, я просто не смогла устоять на ногах, не смогла проговорить не слова. Ее взгляд, движения ее тела. Она следует по направлению в подъезд. Звук включенной сигнализации. Стук каблуков. Капли дождя на лице. Движения ее тела, плавные, звук ее голоса у меня в голове.

- Привет. Как дела?

Я сдавливаю трубку телефона в руке, чувствую напряжение и прилив гормонов в голову.

- Нормально...

- Давай встретимся вечерком?!

- Да...

Причины полюбить ее? Она из тех, на которых в школьном классе смотрят мальчишки, отвлекаются на уроке, как она сидит, как она встает, как она поворачивается. Мужчины смотрят ей в след, кто-то с грустью, кто-то с отчаянием. К ней боятся подойти, теряются, бледнеют, молчат в трубку телефона.

Я старательно отглаживаю воротник сорочки. По подоконнику стучат капли дождя. На улице декабрь месяц, неестественно теплый и неестественно мрачный. На фоне зеленой травы, сдавленное непогодой темное небо и полосы городского движения. Дома натыканные не впопад, асфальт, разъезжающийся под ногами. Дом сто тридцать семь, поворот на право.

Еще немного и мое сердце забьется очень громко. Его будет слышно окружающим. Оно стучит слишком быстро, слишком надрывно. На протяжении всего времени, что мы с ней, я слышу свое сердце, я его слушаю.

Встречи в торговых центрах, встречи в незнакомых барах, встречи в гостиницах. Я слышу свое сердце, оно способно любить. Я слышу этот ритм, я знаю, что это значит.

Красный Нисан преградил мне дорогу.
- Ну, здравствуй, как твои дела?
Я вижу картины нашего секса, я вижу ее возбужденное тело, когда она принадлежит мне, когда я чувствую ее запах, дотрагиваюсь до ее кожи.

- Куда поедим? – закрывая за собой дверь автомобиля.

- Сюрприз!

Эта стихия стирает все на своем пути. В новостях показывают разрушенные дома, затопленные города, люди кричат от отчаяния и боли. Я стираю ее номер телефона из списка. Это все, последствие стихийного бедствия. Снесенные крыши домов, выдернутые с корнями деревья. Сирены машин экстренной помощи.


Наш мотор заглох на 15 километре от надписи, МОСКВА. Дворники стирают капли дождя со стекла. Я стираю воспоминания о нашем общении. Темное небо стягивает мои мысли.

- Здравствуй. Как твои дела...

- Нормально…

Мы молчим, нам не о чем больше говорить, нам нечего больше делать, нам скучно и пусто. Нас преследует отчаяние и боль. Нас преследует стихия, она разрушительна. Она стирает все на своем пути.

Моя позиция - ноль. Сейчас, сегодня, с ней или без нее. Я слышу стук своего сердца. Я вижу, как дворники стирают капли дождя.