Алисон всегда оставалась женщиной; в отличие от многих английских
девушек, она ни разу не изменила своему полу. Она не была красивой, а часто
- даже и симпатичной. Но, соединяясь, ее достоинства (изящная мальчишеская
фигурка, безупречный выбор одежды, грациозная походка) как бы возводились в
степень. Вот она идет по тротуару, останавливается переходит улицу,
направляясь к моей машине; впечатление потрясающее. Но когда она рядом, на
соседнем сиденье, можно разглядеть в ее чертах некую незаконченность, словно
у балованного ребенка. А совсем вплотную она просто обескураживала: порой
казалась настоящей уродкой, но всего одно движение, гримаска, поворот
головы, - и уродства как не бывало.
Перед выходом она накладывала на веки густые тени, и, если они
сочетались с обычным для нее мрачным выражением губ, похоже было, что ее
побили; и чем дольше вы смотрели на нее, тем больше вам хотелось самому
нанести удар. Мужчины оглядывались на нее всюду - на улице, в ресторанах, в
забегаловках; и она знала, что на нее оглядываются. Да и я привык наблюдать,
как ее провожают глазами. Она принадлежала к той редкой даже среди красавиц
породе, что от рождения окружена ореолом сексуальности, к тем, чья жизнь
невозможна вне связи с мужчиной, без мужского внимания. И на это клевали
Алисон так и не узнала - да и сам я вряд ли отдавал себе отчет, - что в
конце сентября я изменил ей с другой. Этой другой была Греция. Я поехал бы
туда, даже провалив собеседование. В школе нам греческий не преподавали; все
мои знания о новой Греции сводились к смерти Байрона в Миссолунги. Но в то
утро в Британском совете семя упало на благодатную почву. Будто мне указали
на выход из тупика, которого я до той поры не замечал. Греция... почему эта
идея сразу не пришла мне в голову? Я еду в Грецию - звучит! Никто из моих
знакомых там не был - современные мидяне, туристы, хлынули позже. Я
проштудировал все книги об этой стране, какие смог достать. Меня поразило,
как мало я знаю. Я читал запоем; и, словно, средневековый король, влюбился в
изображение, еще не видя оригинала.
Словом, теперь я бежал в определенном направлении, а не куда глаза
глядят, И Алисон воспринимал только в связи с поездкой в Грецию. Когда любил
ее, мечтал, что мы будем там вместе; когда охладевал - что там, наконец,
избавлюсь от нее. Сама по себе она ничего не значила.
Из подкомиссии пришла телеграмма, подтверждающая мое назначение, а
потом - контракт, который я должен был подписать, и любезное письмо на
ломаном английском от директора школы. Мисс Спенсер-Хейг разыскала адрес
человека, работавшего там в прошлом году - теперь он жил в Нортамберленде.
Его нанимали не через Британский совет, и она о нем ничего не
[611x699]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
[699x466]
Врач скорой помощи пишет короткие и грустные рассказы.
Софья
К Софье мы приезжали каждый день, а то и по два раза. Измученная онкологическим заболеванием, она вызывала "скорую помощь", чтобы ей сделали аналгетики, назначенные терапевтом. Несмотря на физическую и душевную боль (сын-алкоголик и наркоман), всегда была с нами приветлива, терпеливо ждала, никогда не возмущалась. если нас долго не было. Приехав, мы с ней недолго беседовали о жизни, вере(на полке стояли православные книги), трудностях житейских. Короткий диалог, а ей хотелось, чтоб мы еще посидели, поговорили. О болезни конечно вспоминали, но я объяснял, что есть случаи выздоровления практически безнадежных пациентов, она верила и ждала. А вызовы были уже не только днем, но и вечером и ночью. Софья держала дверь открытой, сама не могла нас встретить в прихожей, как раньше, Но в комнате чистота, опрятно одета, голова повязана платком(были курсы химиотерапии), а в глазах Софьи- боль и терпеливое ожидание. Мой последний вызов к ней, почти ничем не отличался от предыдущих, вопросы-ответы, инъекции, пожелания выздоровления. Но когда мы собирались, Софья почему-то поинтересовалась моим именем и отчеством. Уходя, я услышал:"Спасибо, Анатолий Анатольевич". Вроде ничего необычного, но я уезжал в другой город, и не был на "скорой" четыре дня. И в эти дни, нет-нет да вспоминал Софью и ее вопрос. Когда я приехал на дежурство, первым делом спросил у коллег, как дела у Софьи?И узнал, что я видел ее в последний раз. Прошло уже пять лет, а я вспоминаю Софью, и не могу понять, зачем ей в последний день своей жизни, понадобилось узнать мое имя?
Скорбящий кот
Приезжаем на вызов в Федоровку. Подходим к калитке, а перед нами проносится серо-полосатое существо и нагло лезет вперед нас в дом. В комнате сидит бабулька парализованная, родственники суетятся, собирают вещи в больницу . А на столе, рядом с бабушкиным креслом, сидит серый кот. Это был -кот-бандит, местная шпана, гроза собак и кур. Поджарый, порванное ухо, наглые зеленые глазки. Уши поджал, переминается с лапы на лапу, ссутулился и смотрит на заболевшую хозяйку. И такое у него было выражение лица! Да-да, именно лица. Такая скорбь и участие, переживание, что мы, посмотрев на него, сказали: "А кот то ведь, все понимает". Родственники(бабушки) подтвердили:"Кот все понимает, любит бабушку, вот говорить только не умеет". Когда пациентку на носилках несли до машины, кот плелся сзади, поджав хвост и уши, и думал как последующие недели он будет жить.
Все закончилось хорошо. Кот дождался бабушку из больницы, слушает ее, согласно кивает, мяукает. Вот говорить пока не научился.
Ошибка.
Молодой человек, 25 лет, эпилепсия. Приехав на вызов, оказав помощь, узнаем очень невеселую историю. Отслужив во флоте, Александр устроился мастером в училище, которое закончил. Все складывалось хорошо: работа, жена, ребенок. Однажды вечером, когда он подходил к подъезду, рядом остановился автомобиль. Из него вышли двое, один ударил Александра сзади по голове бутылкой. Упал Александр на бордюр, из которого торчали железные штыри. Проведено несколько операций, он остался жив. Инвалидность, эпилепсия, прогрессирующее слабоумие- вот все, с чем он остался. Жена подала на развод, ребенка иногда приводят к отцу. Александр, который не курил, не пил, занимался спортом, работал, учил, оказался нужен только своей матери. Тех двоих, к удивлению, нашли
Этот город составлен из пробок, пустых
разговоров, бутылок, ментов, иномарок,
спешки, давки, сирен; опоздавших «прости»;
сигаретного дыма; подъездов и арок;
истекающих светом витрин; голубей;
глянца; провинциальных амбиций
и волнующих снов, в коих каждый плебей -
щеголяющий ксивой, моделью и тачкой патриций
Здесь разбилось так много надежд тех, о ком
не рождают газеты и шоу скандальные толки -
босяки - и они не решатся пройтись босиком
по его тротуарам - так больно кусают осколки.
Здесь с утра замечаешь, что за ночь, как доллар, подрос
небоскрёб на углу. Изогнувшись пунктирной,
бесшабашенный кран образует гигантский вопрос,
а вопрос, даже тот, что не задан, здесь, ясно, - квартирный.
Здесь всегда - межсезонье, а воздух - угарная смесь.
Если небо с землёй поменяются, выкинув сальто,
не заметит никто, ибо кажется часто, что здесь
даже небо намазано слоем густого асфальта
Этот город не верит давно ни любви, ни слезам -
верит в деньги и в них же влюблён. Бескорыстно.
Деньги - мера всего и всеобщий сезам,
открывающий двери и храмы. Вовеки и присно.
Здесь в сердцах пустота, а в глазах - фейс-контроль и дресс-код.
Смотрят, словно банкир на клиента, просящего ссуду.
Если б я ещё верил в какой-то счастливый исход,
это б не был исход, вероятнее - бегство отсюда.
Я рванул бы в рекламный раёк, я - прескверный москвич,
Стефан Цвейг
"Письмо незнакомки"
Когда известный беллетрист Р., после трехдневной поездки для отдыха в горы, возвратился ранним утром в Вену и, купив на вокзале газету, взглянул на число, он вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения. Сорок первый, - быстро сообразил он, и этот факт не обрадовал и не огорчил его. Бегло перелистал он шелестящие страницы газеты, взял такси и поехал к себе на квартиру. Слуга доложил ему о приходивших в его отсутствие двух посетителях, о нескольких вызовах по телефону и принес на подносе накопившуюся почту. Писатель лениво просмотрел корреспонденцию, вскрыл несколько конвертов, заинтересовавшись фамилией отправителя; письмо, написанное незнакомым почерком и показавшееся ему слишком объемистым, он отложил в сторону. Слуга подал чай. Удобно усевшись в кресло, он еще раз пробежал газету, заглянул в присланные каталоги, потом закурил сигару и взялся за отложенное письмо.
В нем оказалось около тридцати страниц, и написано оно было незнакомым женским почерком, торопливым и неровным, - скорее рукопись, чем письмо. Р. невольно еще раз ощупал конверт, не осталось ли там сопроводительной записки. Но конверт был пуст, и на нем, так же как и на самом письме не было ни имени, ни адреса отправителя. Странно, подумал он, и снова взял в руки письмо. "Тебе, никогда не знавшему меня", - с удивлением прочел он не то обращение, не то заголовок...
К кому это относилось? К нему или к вымышленному герою? Внезапно в нем проснулось любопытство. И он начал читать.
Мой ребенок вчера умер - три дня и три ночи боролась я со смертью за маленькую, хрупкую жизнь; сорок часов, пока его бедное горячее тельце металось в жару, я не отходила от его постели. Я клала лед на его пылающий лобик, днем и ночью держала в своих руках беспокойные маленькие ручки. На третий день к вечеру силы изменили мне. Глаза закрывались помимо моей воли. Три или четыре часа я проспала, сидя на жестком стуле, а за это время смерть унесла его. Теперь он лежит, милый, бедный мальчик, в своей узкой детской кроватке, такой же, каким я увидела его, когда проснулась; только глаза ему закрыли, его умные, темные глазки, сложили ручки на белой рубашке, и четыре свечи горят высоко по четырем углам кроватки. Я боюсь взглянуть туда, боюсь тронуться с места, потому что пламя свечей колеблется и тени пробегают по его личику, по сжатым губам, и тогда кажется, что его черты оживают, и я готова поверить, что он не умер, что он сейчас проснется и своим звонким голосом скажет мне что-нибудь детское, ласковое. Но я знаю, он умер, я не хочу
смотреть на него, чтобы не испытать сладость надежды и горечь разочарования. Я знаю, знаю, мой ребенок вчера умер, - теперь у меня на свете только ты, беспечно играющий жизнью, не подозревающий о моем существовании. Только ты, никогда не знавший меня и которого я всегда любила.
Я зажгла пятую свечу и поставила ее на стол, за которым я тебе пишу. Я не могу остаться одна с моим умершим ребенком и не кричать о своем горе, а с кем же мне говорить в эту страшную минуту, если не с тобой, ведь ты и теперь, как всегда, для меня все! Я, может быть, не сумею ясно говорить с тобой, может быть, ты не поймешь меня - мысли у меня путаются, в висках стучит и все тело ломит. Кажется, у меня жар; может быть, я тоже заболела гриппом, который теперь крадется от дома к дому, и это было бы хорошо, потому что тогда я пошла бы за своим ребенком и все сделалось бы само собой. Иногда у меня темнеет в глазах, я, может быть, не допишу даже до конца это письмо, но я соберу все свои силы, чтобы хоть раз, только этот единственный раз,
Так или иначе, ты был изумлен, я заинтересовала тебя. Я заметила, что ты украдкой, с удивлением, посматриваешь на меня. Твое безошибочное чутье, твое вещее знание всего человеческого сразу подсказало тебе, что какая-то загадка, что-то необычное таится в этой миловидной, доверчивой девушке. В тебе проснулось любопытство, и по твоим осторожным, выпытывающим вопросам я поняла, что ты стараешься разгадать эту загадку. Но я уклонилась от прямых ответов: я предпочитала показаться тебе глупой, чем выдать свою тайну.
Мы поднялись к тебе. Прости, любимый, если я скажу тебе, что ты не можешь понять смятение, с каким я вошла в подъезд, поднялась по ступеням, какое это было пьянящее, исступленное, мучительное, почти смертельное счастье. Мне и теперь трудно без слез вспоминать об этом, а ведь у меня больше нет слез. Но ты вдумайся в то, что ведь все там было как бы пронизано моей страстной любовью, все было символом моего детства, моей тоски: подъезд, перед которым я тысячу раз ждала тебя, лестница, где я прислушивалась к твоим шагам и где впервые увидела тебя, глазок, откуда я следила за тобой, когда всей душой рвалась к тебе; коврик перед твоей дверью, где я однажды стояла на коленях, щелканье ключа в замке - сколько раз я вскакивала, услышав этот звук! Все детство, вся моя страсть запечатлелись на этом тесном пространстве; здесь приютилась вся моя жизнь, и теперь она бурей обрушилась на меня: ведь все, все сбылось, и я шла с тобой - с тобой! - по твоему, по нашему дому. Подумай, - это звучит банально, но я не умею иначе сказать, - вся жизнь для меня, вплоть до твоей двери, была действительность, тупая повседневность, а за ней начиналось волшебное царство
ребенка, царство Аладина; подумай, что я тысячу раз горящими глазами смотрела на эту дверь, в которую теперь вошла, и ты почувствуешь, - только почувствуешь, но никогда не поймешь до конца, любимый! - чем был в моей жизни этот неповторимый миг.
Я оставалась у тебя всю ночь. Ты и не подозревал, что до тебя ни один мужчина не прикоснулся ко мне и не видел моего тела. Да и как ты мог заподозрить это, любимый, - я не противилась тебе, я подавила в себе чувство стыда, лишь бы ты не разгадал тайну моей любви к тебе, ведь она, наверное, испугала бы тебя, потому что ты любишь только все легкое, невесомое, мимолетное, ты боишься вмешаться в чью-нибудь судьбу. Ты расточаешь себя, отдаешь себя всему миру и не хочешь жертв. Если я теперь говорю тебе, любимый, что я отдалась тебе первому, то умоляю тебя: не пойми меня превратно! Я ведь не виню тебя, ты не заманивал меня, не лгал, не соблазнял - я, я сама пришла к тебе, бросилась в твои объятия, бросилась навстречу своей судьбе. Никогда, никогда не стану я обвинять тебя, нет, я всегда буду благодарна тебе, потому что как богата, как озарена счастьем, как напоена блаженством была для меня эта ночь! Когда я в темноте открывала глаза и чувствовала тебя рядом с собой, я удивлялась, что надо мной не звездное небо. Нет, я никогда ни о чем не жалела, любимый, этот час искупил все. И я помню, что, слыша твое сонное дыхание, чувствуя тебя так
близко подле себя, я плакала в темноте от счастья.
Утром я заторопилась уходить. Мне нужно было вовремя поспеть в магазин, и, кроме того, я решила уйти раньше, чем придет твой слуга, - я не хотела, чтобы он меня видел. Когда я, уже одетая, стояла пред тобой, ты обнял меня и долго смотрел мне в лицо; мелькнуло ли у тебя воспоминание, далекое и смутное, или просто я показалась тебе красивой оттого, что вся дышала счастьем? Потом ты поцеловал меня в губы. Я тихонько отстранила тебя и повернулась к двери. Ты спросил меня: - Хочешь взять с собой цветы? - Я сказала: - Да. - Ты вынул четыре белые розы из синей хрустальной вазы на письменном столе (о, я знала эту вазу еще с того времени, когда ребенком заглянула в твою квартиру). Ты дал мне эти розы, и я еще много дней целовала их.
Мы условились встретиться еще раз. Я пришла, и опять все было чудесно. Еще одну, третью ночь подарил ты мне. Потом ты сказал, что тебе нужно уехать - как я с самого детства ненавидела эти путешествия! - и обещал сейчас же известить меня, когда вернешься домой. Я дала тебе адрес - до
[530x355]
[530x355]
[530x355]
[530x355]
[532x357]Польша - это просто какие-то Семь углов; что ни война, то опять по ней. Жизнь потому там странная, и поляки исповедуют каталицизм и сюрреализм... Ещё никто не знал, что такое сюр, а польские художники вовсю в нём развлекались:
Edward Okun (1872-1945). Война и мы (1923)
[700x460]
[600x398]
Известный ирландский писатель, драматург и поэт Оскар Уайльд назван жителями Соединенного Королевства самым остроумным человеком королевства, сообщает в понедельник телерадиокорпорация Би-би-си.
Многие афоризмы, придуманные Уайльдом, давно стали классикой и известны во всем мире. Именно благодаря таким фразам, как "Америка - единственная страна, которая от варварства перешла прямо к упадку, минуя стадию цивилизации" и "Всегда прощайте врагов ваших - это лучший способ вывести их из себя", знаменитый драматург занял верхнюю строчку в своеобразном "хит-параде" британских юмористов, который был составлен по результатам опроса трех тысяч телезрителей Великобритании.
Ирландец Уайльд попал в этот британский рейтинг не по ошибке - в 19-м веке, когда жил писатель, Ирландия входила в состав Великобритании.
Далее - фотографии и афоризмы О.Уайльда