В колонках играет - "далекая Офелия смеялась во сне..."Настроение сейчас - декаданс…. Звон трамваев простуженных
плачет в ушах криком птичьим.
В хрупких корочках луженных
Москва отразилась Питером…
Первым морозным паром –
в небо, дымно-прожженное,
в окно – с головой в красно-желтое
пальцами на асфальт.
Небо – синее кобальта,
На листья не хватит стронцев
И солнце вверху ободрано:
Здесь в каждом – тысячи солнц!...
Мыслями – в радостный ужас
блюзовых подворотен,
ноги – на влажный воздух
оркестровых мостов,
просоленный невский камень –
слезы на обороте…
октябрь 2006
Ждешь меня?..
Пока ветер спит на крышах поросших мхом обшарпанных желтеньких домов петербургской глубинки, свистя в зарешеченных арках? Где на тонких безлюдных улицах от тишины закладывает уши, а хруст раздавленного сухого листика, не ко времени упавшего с еще зеленых ветвей, кажется раскатистым громом,
где эхо от сказанного шепотом слова бьется о стены и плачет, уносимое безжалостным северным ветром…
Ждешь?...
Когда иду по просоленному камню набережных, слыша мерное колебание тяжелой невской нефти, под громадами мостов, с их вечно текущей с потолка подобно древнему времени темной водой, собирающейся в непросыхающие лужи… Когда теряюсь в закрученных лестницах многочисленных пристаней, щедро политых мочой и пивом, а иногда – чем-то зловеще-липким, темно-красным, с запахом животного страха, в суете одиноких бабушек и теток, режущих горячечными монологами белую простыню тишины:
« …здоровье… - … самое … главное!… все остальное… - … ЕРУНДААА!!» - скандировала бабуся в берете.
« надо в баню сходить, правда? А ты чё в баню не идешь?... Эххх…!» - полная краснолицая женщина с огромным сумками, обращаясь непосредственно ко мне, прошла мимо. Странные…
Легко не заметить, как приходишь в совершенно неожиданную точку этого зловещего города с молчаливыми львами и ухмыляющимися сфинксами, смеющимися горгульями, закусившими, как поводья металл мостовых канатов.
Ждешь ли еще?...
…пока я читаю любимого Бродского на зелененькой скамеечке Летнего сада среди холодного неподвижного мрамора изысканных статуй и верениц раскрывших рты туристов («…дорогие петербуржцы и гости города…»), выслушивая испуганного небритого мужичка, который, предварительно спросив, где играет какой-то оркестр, пытается сдать мне комнату («…ведь вы же студентка?»). Все правда, вот только город мой – не этот, дожидается меня в лице тесной квартирки с цыплячьими стенами и окнами на проспект…
Может, ждешь?
…в своей душной пыльной Москве, поедая на кухне мясо с сыром и вытирая ладони о почти уже антикварные дырявые джинсы, включая душ в ванной, мотаясь по осатаневшим уже окраинам с кучей бумажек, обедая в одиночку в полуподпольных забегаловках…
…может быть(…)?
…или, все таки, ждешь?
…даже, не в силах совладать с одиночеством сбитой постели, заваленной книгами, растворяясь в краснеющих щеках и разбросанной светловолосости, снова и снова ощущая ее жаркое тепло, может быть, ждешь?, завернувшись холодной августовской ночью в одеяло и листая яркую книгу снов…
…Ждешь?! Да не смеши! Ты заполнял пустоту чем придется, разбавлял вино водой, затыкал ватой дыру в кирпичной стене.
Забыл.
Забыл, пока я гуляла по дорожкам, усыпанным гравием, вдоль 177 черных фонарных столбов, воздвигнутых в почти лесу, слушала тихие волны металлического моря, засыпала под шумный аккомпанемент тишины и не успевала ловить темноту.
12 северных ночей просочатся сквозь пальцы и ты забудешь. Проснешься. Махнешь рукой, отгоняя навязчивое сновидение.
А я приеду. Обрадуюсь. Обниму. Обниму это последнее, что мне осталось…
Нет, не сразу. Может, через год или несколько, я снова вернусь в холодный призрачный Петербург, убегая от московской жары. Вернусь сюда. И город снова расставит свои сети: лабиринты улиц, склепы дворов. Уже навсегда.
Все так же будут хохотать каменным смехом горгульи, так же тонко ухмыляться сфинксы, так же тяжело промолчат львы, завладевшие моей душой. А я буду греться холодным камнем, глотать запахи воды и крики чаек, умываться редким солнцем, пока в моей груди не забьется северное каменное сердце.
…Навсегда.
Июль-август 2006.