Итак, почему ты – Бульдог?
Есть две версии. Первая: это потому, что я лучший друг человека. Вторая: после того как я покинул квн, я пошел работать виджеем на музыкальном канале. И мне сказали: «Гарик Харламов – мало кто запомнит. Нужна фишка. Ты будешь Бульдог!» Потому что по задумке я был злым ведущим.
А в Comedy Club без кличек вообще не брали?
Мы когда собрались в первый раз, Мартиросян говорит: «Давайте всем клички придумаем, чтобы было веселее». Я уже был Бульдогом. Батрутдинов, с которым мы в паре работали, сказал: «Раз ты животное, я буду растением». Так он стал Каштаном. Ну и пошло: Снежок Воля. Тимур Родригес.
К тебе пристают насчет родства с хоккеистом?
Это раньше часто было. Когда в Штаты уезжал, пограничник злобно так говорил: «Вслед за папой? Всей семьей решили?» У Харламова тогда как раз сын эмигрировал, известная история... Но в моем случае – нет, просто однофамильцы.
Давай уж тогда напомним читателям вехи твоей непростой биографии.
Да уж, непростой. В 94-м году, в четырнадцать лет, я уехал из Москвы к отцу в США, в Чикаго. Там пошел в школу. На лето меня отправили в театральный лагерь Харрент. Я был единственным русским и в первый год практически не говорил по-английски. Там ставили мюзиклы, и мне давали проходные роли типа привидений. Нашим мастером был Билли Зейн, который играл в «Титанике», в «Мумии»… Хороший мужик. Он почему-то выделял меня – может, из-за моего экзотического происхождения. Это были девяностые, и американцы еще так крепко верили, что пресловутые медведи у нас ходят по улицам, что я сам скоро начал сомневаться, что они не ходят. Каждый год я ездил туда, выучил английский. Мне уже давали серьезные роли, я пел, танцевал. Потом мне стукнуло восемнадцать, и, поскольку мама оставалась здесь с двумя моими сестрами, я вернулся. Это был кошмар. Первым делом меня прямо в аэропорту кинули на пятьсот долларов, которые я привез. А я уже был сформированным чикагским тинейджером. Я уже думал по-английски. У меня тут не было никаких знакомых. У меня даже аттестата не было. Мне взяли учителей по русскому, математике. Я, кстати, до сих пор пишу с ошибками. Спасибо брату Ване: он пошел в Институт управления и взял меня с собой. Мы договорились, что он будет за меня сдавать математику, а я за него – английский. Так я поступил. От английского меня освободили навсегда, потому что первое, что я сделал, я поругался с учительницей. Сказал, что она неправильно говорит. В учебе я сильно отставал, но помогла театральная подготовка. Мы стали с ребятами играть в студенческом театре миниатюр. Потом я попал в команду КВН. Команда стала чемпионом вуза, я начал писать шутки. Потом мы стали чемпионами Москвы. Я попал в высшую лигу, в телевизор и, наконец, легионером в команду МГУ.
Легионером! Я смотрю, КВН – это серьезная индустрия.
Ты что, это огромная организация! Как большой спорт. В каждом городе СНГ есть своя лига. В каждой лиге есть команд двадцать. Те, кто попадает в финал, в телевизор, становятся настоящими звездами. По крайней мере, в студенческой среде. Для меня КВН стал огромной школой, но в какой-то момент я понял, что пора заканчивать. Я уже не был ни студентом, ни находчивым и ни веселым. (Смеется.) Я ушел на музыкальный телеканал. Галыгин и Мартиросян тоже ушли из КВН. Но все равно нам хотелось работать вместе, продолжать заниматься юмором. Поэтому совершенно логично, что мы все встретились на сцене Comedy Club.
В классическом американском stand-up comedy, которым вы вдохновлялись, обязательным элементом является переругивание со зрителями. У вас с этим как-то слабо.
Stand-up comedy – камерный жанр, для небольшого зала. И когда мы начинали это, действительно был андеграунд, в зале было человек триста, элита ходила на шоу, где ругаются матом! Общение со зрителями шло довольно бурное. Сейчас, конечно, аудитория сильно расширилась. Мы сами себя слышим еле-еле.
Как ты, кстати, относишься к такому легкому средству достижения популярности, как мат и шутки ниже пояса?
Я всегда говорю, что из песни слова не выкинешь. Чем ближе к правде ты шутишь, тем смешнее. Мы не вставляем «жопы» только ради «жоп», но там, где она нужна, другое не сработает. Я стараюсь использовать это оружие точечно.
Ты сам сочиняешь репризы?
Конечно. То, что мы делаем с Мартиросяном или Батрутдиновым, мы сочиняем только сами.
Наверное, тяжкое бремя – быть шутником. Все ждут, что ты сейчас войдешь и пошутишь.
Да, когда приходишь в компанию малознакомых людей, все сидят и ждут. И очень сильно обламываются. Потому что, когда мне говорят «пошути», меня вырубает, я не могу даже слова сказать. Это нормальная реакция. Про Высоцкого есть байка. Как-то в компании к нему пристал незнакомый мужик: «Володя, сыграй!» Высоцкий говорит: «Ты кто по профессии, мужик?» – «Я строитель». – «Тогда ты строй!» Когда ты круглосуточно чем-то занимаешься, на отдыхе хочется отдыхать.
Ты стал мрачнее с тех пор, как превратился в профессионала?
Есть такой момент. Для меня
Читать далее...