Начинаю публикацию некоторых фотографий моего рано ушедшего друга, питерского фотохудожника Сергея Свешникова.
[400x401]

Меня часто спрашивают: как я отношусь к тому или иному современному старцу? А я оглядываюсь кругом и старцев отчего-то не вижу. Точнее есть два, им по 90 с лишним лет, но они давно уже никого не принимают. Все старцы, которых я хорошо знал в этой жизни, уже давно далече, пасут овец на нивах Господних в Царстве Его.
Тогда меня снова спрашивают: а чем же старцы отличаются от обычных старых монахов или священников? В Печорах, допустим, было много старых и очень достойных монахов, но народ к ним не шел, и сами они смиренно дожидались очереди, чтобы побеседовать со старцем.
Старец, говоря светским языком, - это духовный гений, а ежели назвать вещи христианскими терминами, то это просто - святой.
Любой человек, мало-мальски разбирающийся в музыке, может отличить произведения гениального творца от просто талантливой музыки. То же можно сказать и о живописи, о литературе и других областях человеческого творчества.
Также и христианин, который имеет некий навык духовного делания, очень просто может отличить настоящего святого старца от талантливого опытного духовника.
Старцы - не от мира сего, они живут, говорят, поступают не так как прочие земные человеки,а так как поступил бы Господь. Их совершенно не интересует мнение людское о себе, потому что они все растворены в любви к ближнему. У них нет своих и чужих, для них все - родные, свои, любимые. Они отзываются на всякую боль, на всякое страдание и на всякую мольбу о помощи. Для них нет мелких проблем, для них все имеет большое значение. Они не надмеваются, не превозносятся, не ищут своего... да что перечислять - читайте Священное Писание, там все сказано о них.
Если будешь насыщен Словом Божиим, то всегда отличишь истинное от суетного и ложного; гениальное от просто талантливого или бездарного.

Святки продолжаются, продолжается и мой отпуск от храмовых росписей, посему расскажу еще одну вполне святочную и веселую историю.
Это случилось уже в Псково-Печорскй обители, где я обучался иконописи у о. Зинона на Святой Горке.
Был у о. Зинона келейник Юра Ф. - парень очень добрый, исполнительный, но изрядно бестолковый.
Как-то задумали мы в мастерской варить янтарную олифу. Авва Зинон сказал, что в магазинах продают всякую дрянь (время-то было перестроечное), которой иконы покрывать нельзя, так что будем варить сами, как это делали древние мастера.
Натолкли мелко янтаря плошку, "распустили" его на углях, залили кипящим льняным маслом, добавили сурика железного и поставили в чугунке в русскую печь, чтобы олифа "дошла". А выдерживать ее в горячей печи нужно не меньше недели. Вонь от этой выдержки была такая, что братия в прямом смысле задыхалась от нее. Но авва Зинон был человеком очень целеустремленным. "Пусть терпят",- сказал он сурово - и точка.
Сложность заключалась в том, что чугунок с олифой нужно было каждый день вынимать из печки, после чего топить ее, а вечером опять загружать чугунок внутрь печи. Делал все это Юра по долгу своего послушания. Пять дней он справлялся с этим отлично, а на шестой, когда до готовности олифы оставалось всего-то ничего-то, рука его с ухватом дрогнула.
Захожу я после обеда в мастерскую, а картина такая: стоит, уперши руки в бока, совершенно разъяренный о. Зинон, а Юра ползает перед ним на коленях, янтарную жидкость тряпкой собирает и в чугунок ее выжимает.
Долго бранил келейника мастер, но делать нечего: слава Богу, что удалось собрать маленький горшочек, хоть его до дела довести, чтобы не напрасно братия от вони страдала.
"Только смотри у меня, это не опрокинь!"- строго-настрого заповедал о. Зинон, а Юра даже исполнил что-то вроде танца, показывая, что все будет в порядке.
Прошло еще два дня, маленький горшок олифы просто нужно было вынуть, и затопить печь (дело-то было зимой).
Мы прогуливались с о. Зиноном по горке, когда из трубы нашей мастерской повалил подозрительно черный дым - это Юра растопил печь.
О. Зинон отчего-то вдруг забеспокоился, поспешил в дом. "Надеюсь, олифу ты вынул?..- начал было он и вдруг глаза его округлились, рука сама вытянулась в направлении пламени.
В белом огне отчетливо виднелись черные очертания пресловутого горшочка, а языки пламени заворачивались аж в трубу...
"Ой!"- сказал Юра и на всякий случай выскочил в сени.
Гнев аввы Зинона был велик, но прошел довольно скоро. Остались мы до лета без янтарной олифы, потом все-таки сварили ее, но за всем процессом очень внимательно наблюдал сам о. Зинон. Не дай Бог чего опять случится..

Понимаете, уходя в середине 80-х годов служить в Церковь, мы ни в коем случае не собирались делать карьеру, об этом даже мыслей не было. Мы выбирали самые глухие и заброшенные приходы, чтобы в нужде, холоде и голоде очищать свое сердце и постигать Божественную премудрость. Мы знали святых людей, мы, можно сказать прикасались к ним руками. Хотели быть такими, как они, а не настоятелями соборов или монастырей. И я уверяю вас, мы сердцем вкушали такую радость и благодать, о которой теперь даже мечтать не приходится. А самое главное, что было на этих дальних приходах - это поразительное чувство свободы. Здесь нас не доставали костлявые руки мертвящей советской власти. К тому же ты был абсолютно свободен от мыслей о деньгах, квартирах, о светской карьере, о том, как тебя оценивают другие.
Теперь другое время. Жизнь приходская, церковная все больше становится похожей на обычную жизнь. Теперь новоначальные христиане стремятся быть поближе к настоятелю или архиерею, а священники поближе к городовому или иному начальнику, и очень гордятся, когда добиваются своего. Я понимаю, почему это происходит. Просто не осталось на этой земле святых людей, кому можно было бы подражать, - они все ушли в вечность. И задача церкви сейчас вполне земная - помочь бедным, сиротам, больным. Это - здорово, конечно, только мне кажется, что главная задача христианина - стяжать Святой Дух. А это без подвига, уединения, поста и тишины - невозможно.
Я так думаю...

Народ в Шаблыкино был неплохой, но немного дикий. Так на Рождество мне пришлось однажды вывести из храма двух мужичков, которые решили покурить здесь же, во время службы. В другой раз в притворе послышался какой-то страшный топот. Я поспешил к выходу и увидел цыгана, который пытался ввести в храм лошадь.
Как-то раз на родительскую субботу о. Василий попросил почитать меня в алтаре синодики о упокоении. Я вошел в алтарь с большим трепетом и благоговением, потому что раньше никогда в нем не был. Стал читать. Все было нормально, только почему-то в начале каждого синодика поминались "еврей" Петр, "еврей" Леонид и другие "евреи". Я удивился, конечно, такому благочестию, но вида не подал. Но когда в одном из помянников прочел: "корову Зойку и козу Майку", то рассмеялся. О. Василий был человек суровый, попросил меня из алтаря выйти.
После службы я спросил его о сугубой молитве за "евреев". Он ответил: "Не за евреев, а за иереев. Они же на слух все принимают. Сколько раз я им объяснял, что "иерей" - это не "еврей", а батюшка. Но они все равно пишут "батюшку еврея Василия". Я уже рукой махнул. А коз и коров они за каждой службой поминают. Тут одна бабка кошку свою принесла, говорит: "Помажь ей, батюшка, ножку маслицем, а то хромает." Хорошо, что не собаку принесла..."
Вот такое благочестие было в Шаблыкино.

А вот еще одна поучительная история из Шаблыкинской жизни.
Случилось так, что за лето мы перекрыли крышу трапезной части храма, переложили печи в алтаре и в доме, в результате чего церковная казна оказалась совершенно пуста. Больших праздников впереди тоже не предвиделось, чтобы надеяться на денежные поступления, и мы с о. Василием слегка приуныли. После нескольких дней сплошного картофелеедения наши силы поубавились, а в животе, казалось, выли волки.
"Будем молиться!" - решительно сказал о. Василий и мы стали добавлять к обычному утреннему правилу акафист и канон св. Николаю.
Так прошло две недели, и вот однажды на службе появилась женщина средних лет с молодым человеком. Подходя к кресту, она сказала, что ее сын служил в Афганистане и она дала обет, что если он вернется живым, то отдаст все свои сбережения самой бедной церкви Тверской епархии. Сын пришел с войны невредимым, она поехала в епархию, чтобы узнать: какой приход самый бедный. Ей указали на наш приход.
Женщина пожертвовала 500 рублей (большие деньги по тем временам), и мы были спасены от голода и нужды.
Мы продолжали читать акафист св. Николаю. Еще через несколько дней приехали две сестры-старушки из Торжка, с прихода, где раньше служил о. Василий. Они услышали, что батюшка затеял здесь ремонт и решили тоже пожертвовать все свои сбережения.
Зажили мы после этого сказочно. Еще некоторое время читали акафист, но потом оставили это занятие.
После этого у нас почему-то начались с настоятелем трения, хотя раньше были мир и дружба. О. Василий решил зачем-то выбить из меня богемно-киношный дух. Делал он это сурово, так что через несколько месяцев я вынужден был покинуть Шаблыкино.
Теперь вот думаю: может, напрасно мы перестали молиться св. Николаю?

А теперь время святочных историй, в которых обязательно присутствуют чудеса.
История эта связана также с о. Василием. В Питере он познакомил меня с одной бабушкой, звали ее Александра Ивановна. Она была духовной дочерью митрополита Вениамина Федченкова, рассказывала о нем много любопытного. Но речь сегодня не о том.
Александра Ивановна вспоминала, что от рождения она не могла ходить. Ее отец был железнодорожным инженером, человеком в дореволюционной России весьма состоятельным. Он показывал ее лучшим докторам, в том числе и заграничным. Те только разводили руками - не могли определить - что за болезнь, а значит и помочь были не в состоянии.
Ее мама была очень набожной, поэтому все время носила дочь в храм. А поскольку из-за профессии отца им приходилось менять место жительства, то они часто посещали храмы, где хранились мощи разных святых.
Ей было лет пять или больше, когда они поселились в Иркутске. Мать по обычаю принесла дочь в кафедральный собор, оставила сидеть ее на скамье, а сама встала на колени перед гробницей святителя Иннокентия Иркутского, и горько плакала.
Александра Ивановна рассказывала, что ей стало так жалко маму, что она ... сама встала со скамейки и пошла к ней, чтобы ее утешить.
С тех пор ноги ее были всегда крепкими. Ей было при нашей встрече далеко за 80, а она ходила легко и свободно, без всякого старческого шарканья.
Вот такая история вспомнилась мне...

С РОЖДЕСТВОМ!
[700x474]

Сегодня сочельник - время для всяких рождественских историй. Расскажу свою маленькую историю и я. Случилось это на Рождество, на первом моем приходе, в славном местечке Шаблыкино Тверской епархии.
Был у отца Василия кот, звали его Шарфик. Был он черный как смоль, а вокруг шеи, действительно, виднелась белая полоска, словно шарф. Голос у Шарфика был очень тоненький. Человек незнакомый оглядывался, надеясь увидеть маленького котенка, а видел хитрую физиономию огромного поповского кота. Больше всего на свете Шарфик любил поесть. Правда, отец Василий заставлял жить своего питомца строго по уставу - во время поста ему не давалось ни молока, ни мяса. За это время Шарфик худел в два раза, зато потом возвращался в свою упитанную форму за неделю. Как-то раз Успенским постом залез Шарфик в кладовку к соседям и наелся вдоволь чужой сметаны. Он был застигнут хозяевами врасплох и схвачен жестоко за хвост. От страха он так рванулся, что навсегда остался без хвоста. Дней десять от сидел в углу мрачно, не пил, не ел, а потом повеселел и без хвоста стал еще более живым и привлекательным.
Однажды отцу Василию подарили Рождественским постом баранью ногу. А жили мы тогда, в середине 80-х годов весьма скудно. Приход был глухой, такие называли тогда "уход", потому что там служили только одну требу - отпевание. Очень часто у нас не было денег даже на хлеб, поэтому варили супчик из картошки с капустой, и все. Так что баранья нога - это было целое достояние.
Целый месяц ждал о. Василий того момента, когда он сможет сию ногу начесночить, нашафранить, наперчить, да в русскую печь поставить. И вот момент настал. Отправляясь на Рождественскую службу, он занес ногу в дом и положил ее на стол, чтобы она растаяла. После службы он открыл дверь на кухню и с удивлением увидел, что ноги на столе нет. Окна -двери были целы, воры не могли проникнуть через замочную скважину, но ноги не было. Уж не бесы ли шутят?- подумал отец Василий и в это время услышал странное кряхтение в углу. Там, возле печи, был довольно большой лаз для кота. Подпола на кухне не было, всего сантиметров 20, а лаз был, чтобы кот мог зимой ходить туда по нужде.
Отец Василий обернулся на звук и увидел, как в лазе застряла баранья нога, а Шарфик с другой стороны пытался ее затянуть под пол. И тут о. Василий совершил роковую ошибку. Он топнул изо всех сил своим протоиерейским сапогом, Шарфик от страха дернулся изо всех сил, и баранья нога навсегда исчезла под полом.
Пришлось батюшке разговляться капустой да картошкой.
Несколько дней кот не показывал носа. А когда, наконец, вылез, - толстый, сытый и довольный, настоятельский гнев уже прошел, и он был наказан только словесно.
Так отпраздновал Рождество протоиерейский кот Шарфик.

У каждого православного праздника есть не только свои образы, но и запахи. На Всемилостивого Спаса - это запах меда, на Преображение - запах яблок, на Пасху - запах кулича. А сегодня проснулся от запаха хвои. Вспомнилось детство - у нас ёлку ставили перед Рождеством. А еще бабушка запекала в русской печи рождественского гуся, выпекала множество пирогов и растегайчиков. Проснешься - и сразу на улицу, а там настоящая сказка: дома занесены под самые крыши, деревья - словно сталактиты, дым из печных труб - будто белые столбы, поднимающиеся к небу. Солнце еще низко, осело где-то на вершинах гор, в воздухе легкий морозец градусов под 30, и переливаются всеми цветами радуги то ли мелкие снежинки, то ли иней. Кажется, что от них доносится звон или пение ангельское. Чувствуешь явно, каждой клеточкой себя: скоро Рождество!

Я не напрасно намедни вспоминал о. Василия Хорунжего. Именно он в свое время заставил меня поклястся перед крестом и Евангелием в том, что я никогда не буду писать книг о церковной жизни. "Знаю вас, писаки-буагомараки: все вызнаете, пронюхаете, а потом пропишите как следует!" - так говорил достопоминаемый протоиерей. Я по своей глупости поклялся, что "прописывать" никого не стану, и слово старался держать. Я это к чему: раз о. Хорунжий перешел в другую юриздикцию, значит все мои клятвы недействительны, и я могу писать все, что душе заблагорассудится? Интересно, однако...

[510x680]
Короткое сообщение промелькнуло: иеромонах Вологодской епархии Владимир Хорунжий перешел из РПЦ в РПЦЗ(А). Ничего особенного, многие теперь куда-то уходят. Но есть одна заковыка: отц Владимир (тогда он был Василием) - был первым священником, у которого я сужил на приходе церковным сторожем с окладом в 30 рэ. Было это в 1984 году в Тверской (тогда еще Калининской) епархии на погосте Шаблыкино Краснохолмского района. Приход был смый бедный во всей епархии, а о. Всилий прослужил на нем лет 18. Хорошее время было. Туда часто приезжали друзья из Москвы - Гоша Шевкунов (теперь архимандрит Тихон), Юра Скрыдлов (давно покойный), Боря Клетенич (живет в Канаде), а также из Питера - Серега Свешников (фотограф, недавно умерший), Дима Делов с семейством, другие. Мы вместе пели и читали на клиросе, реставрировали своими силами храм. Тогда я написал первую икону, впервые прикоснулся к фрескам. Спасибо отцу Василию за это. Человек он был непростой, резкий. Мы за глаза звали его "крутой". Был он в Ниловой пустыни, в Санаксарской обители, раза четыре - в Сретенском монастыре. Характером обладал неуживчивым, поэтому я не удивился, что после 38 лет священства он ушел из РПЦ. Против экуменизма и "сергианства" он и тогда выступал резко.
Дай Бог, сейчас успокоится. Я не сужу его.

Беда в том, что мало называться христианином. Важно жить по-христиански. Это банально, но большая часть современных христиан, включая духовенство, живут не по-христиански. Они одержимы духом стяжательства, гордыни, любоначалия, карьеризма и сластолюбия, а это - антихристинский дух. Настоящий православный тот, кто правильно славит Бога, то есть, святой. Так считал о. Иоанн Крестьянкин. Осальные - стремящиеся быть православными. В лучшем случае.

Меня часто упрекают и в жизни, и здесь, в интернете: как ты смеешь высказываться по разным церковным вопросам? Ты что, священник или архиерей? А что - Церковь создана только для посвященных? Я, конечно, не дьякон Кураев и даже не уполномоченный синодом говорить Легойда. Я - простой христианин, который почти всю свою сознательную жизнь прожил в Церкви. Для меня Церковь - не место, куда я хожу по праздникам, это - мой дом, моя жизнь, мое творчество. Здесь меня крестили во младенчестве, здесь, надеюсь, отпоют. Поэтому я дерзаю иногда высказываться по злободневным церковным вопросам, иногда резко, не всегда верно. Надеюсь, это право дал мне Христос...

Раньше я много спорил о вере. Хотелось доказать другим то, что открылось мне. Но потом, читая святых отцов, я обнаружил, что их мнения очень разнятся, вплоть до противоположного. Одни, например, говорили о пользе Иисусовой молитвы, о том, что нужно творить ее непрестанно, а другие утверждали, что молитва сия опасна для души и психики. Одни советовали ежедневное Причастие, а другие не советовали этого делать.
И так по многим вопросам. Потом-то я понял, что в Православии нет однозначных ответов. И отцы просто делились своим опытом, а не выводили какие-то обязательные для всех формулы. Люди разные, они по-разному смотрят на мир, по-разному воспринимают Евангелие. И каждый может найти в святоотеческой сокровищнице что-то близкое себе. Но это совсем не значит, что другие мнения - ошибка.

И все же в вере я больше всего ценю свободу. Отцы говорят: в отношении к Богу мы уподобляемся либо рабу, когда исполняем заповеди из-за страха наказания; либо наемнику, который ждет за труд воздаяния; либо сыну, который просто любит Отца, потому что Он Отец. Плох отец, который следит за каждым шагом своего сына. Если отец любит, то доверяет сыну. Если сын любит, то старается не подвести доверие отца. Отец не следит за каждым шагом своего сына, но всегда готов поспешить на помощь, когда сыну трудно. Свобода - это взаимная ответственность, а не безответсвенность, как многие считают, - это надо помнить.

В Костроме на росписи случился у нас с одним из художников спор. Он считает, что Господь ежесекундно видит каждого человека, независимо от его веры, знает все его мысли, желания и намерения. Я возражал: Бог слышит и ведет по жизни только своих избранников либо тех, кто победил себя, свое искаженное грехопадением естество, то есть святых. Мой собеседник возражал горячо. Я своими суждениями пошатнул основу его веры: если Бог не видит и не слышит, то зачем тогда все - молитвы, подвиги и тому подобное. Может, зря я спорил? Пусть буде каждому по его вере...

В отличии от многих православных, к новому году я отношусь нормально. Пусть пост, пусть накануне Рождества. Необязательно в эту ночь предаваться чрезмерному гобзованию. Можно просто посидеть в семейном кругу, доставить радость детям от елки, от бенгальских огней. Это запоминается на всю жизнь. Это дорого стоит.
К тому же каждый новый год приближает нас к вечности - это еще один повод задуматься о смысле жизни. Так что с новым годом, друзья!

Предлагаю вашему вниманию маленькую повесть, которую написал в Польше, в монастыре Войново в сентябр месяце. http://moloko.ruspole.info/node/3417

Всех, кто празднует Рождество по новому стилю, поздравляю с праздником.
[525x700]