Для человека просто сделать рай, но рай коротенький, длящийся миг. Представим, что вам постоянно приятно на протяжении вечности. Такого просто не может быть! Хоть что в вечности становится отвратительным. Рай станет адом. Если не поменять самого человека, то его восприятие счастья заведомо имеет ограничение во времени, будь то срок жизни или срок годности чувств. К примеру, глоток воды для умирающего от жажды – будет мигом райского существования, а если бы вода лилась в его рот на протяжении нескольких часов, дней, лет, то чем бы стало это райское чувство утоленной жажды? Кошмаром! Но такова и есть жизнь человека! Краткий миг довольства сменяется неудобством, кошмаром и пр. Находясь в черной полосе, человек получает поддержку в воспоминании о белых полосках на своем жизненном пути, этим он живет, потому и не умирает. Когда вес черного превышает белое, то человек может самоуничтожиться, ища утешения в неизведанной зоне зажизни – вдруг там бело и вовсе нет черного? Или - вот рай дали человеку, все, как он пожелал – окружение любимых вещей, пейзажей и лиц. Но ведь тогда у его окружения будет только свобода, управляемая его желаниями. Т.е. окружение его будет ущербным, марионеточным, бутафорским... А разве кукол хотел человек? Нет! Он хотел полнокровного счастья, а оно изменчиво и лучше, чем в реальной жизни его не сделать. Посмотрим с другой стороны. Пусть в жизни будут только белые полоски, даже без промежутков из тонюсеньких светло-серых полосок, лишь белый цвет. Представьте чистый белый лист. Это жизнь человека. Внимательно посмотрите на этот лист. Что вы видите? Н-и-ч-е-г-о! Однообразие. Каждый день светел и радостен, ни тревог, ни забот. Вот вы просыпаетесь, встаете с кровати... Хотя зачем вставать? И так все будет хорошо, к чему эти просыпания и вставания. Буду спать. Хотя зачем спать? Без сна тоже все будет отлично! Не буду спать, буду просто жить. Хотя зачем жить? Без жизни тоже все будет замечательно! Помру, пожалуй. И вот человек издох, едва начав счастливую жизнь!
Не все так просто с Раем. Куда же мы хотим попасть?

Меня уносит порывом ветра на обрывках воспоминаний, далеких и таинственных. Сто раз все передумываю, измеряю и все равно ошибаюсь. Ошибка на ошибке.. а я все строю свой собственный мир сказок и грез. Здесь нет черного цвета, здесь нет людей, только я и вечная безмятежность..

Ольга женится! В смысле, выходит замуж, хотя слово женится подходит больше. Жених Леха сияет фирменной улыбочкой, отбеленной «Бленд-а-медом» на зависть школьникам. И абсолютно холодные глаза. Ольга психует, кричит на родню (орать на подруг не рискует, и правильно делает). Невеста уставшая и злая, гости официально приветливы и нарочито веселы. Все, кроме свидетеля. Он, горемычный, знает, чем это чревато. Торжество.

В ЗАГС мы опаздываем, потому что жених с друзьями застряли в лифте. Интересно, много ли пьют в субботу разного рода механики, лифтеры? Обалденные парни, набившись в лифт по самое не хочу, пытаются освободиться. Прыгают. Оля визжит: «Ну что, идет кто-нибудь меня выкупать?» Юля нервно хихикает и просит бутербродов. С шести утра на ногах – здесь вам не тут. Кушать хочется. Очень хочется кушать. Отец невесты выковыривает из заточения жениха сотоварищи. Дружною толпой едем в святая святых - ЗАГС.
Опускаем торжественный момент. Чуть не пристроились к чужой церемонии – нее, наша принцесса с букетом роз, а у этой ощипанный веник хризантем. И жених какой-то несовершеннолетний. Оля, ау!
Нашли. Тетенька зачитывает напутствия молодой семье. Уфф, поженили. Пыталась всплакнуть от умиления. Не вышло. Надо было в машине коньячку тяпнуть. Юля хихикает. Тогда, в ЗАГСе, мы еще находились в неведении относительно дальнейшей программы.

Жить начала счастливая семья. Ура, товарищи! Свидетель обливает шампанским молодых, нас и зазевавшихся старушек, шкандыбающих мимо. Мы едем гулять.
Невеста позирует в хилом сугробе. Действительно, не месяц май, а Ольга в открытом платье и невразумительной шубейке.
Юля дремала и тихо злилась. Алкоголь «не забирал» ее, несмотря на предпринятые попытки напиться во время променада по Александровскому саду. До садика была попытка догнаться шампанским сразу после церемонии. Тщетно. На исходе третьего часа оздоровительной прогулки Юлька наотрез отказалась вылезать из автомобиля. Гости завистливо хмыкнули, взяли подмышку коньяк и поплелись за молодоженами. И отчего я такая мягкотелая? Нет чтобы сидеть в сухом салоне. Пьяненькими, тепленькими…

- Толик. – представилось нечто в приталенном пиджачке с крашеными волосенками. – Я тамада.
Юлька оживилась. Тамада оказался на редкость милым юношей из ВГИКа. Вел свадьбу без пошлостей, которых я так боялась, непринужденно и динамично. Групповая фотография под занавес приняла вид финального аккорда, исполненного пианистом-подагриком. Мы кучкуемся возле новобрачных. Фотограф (он же оператор), доморощенный Кустурица, заставляет всех петь «Мы желаем счастья Вам».
- Сииииськи! – кричит лучший друг жениха и поясняет. – Чтобы все улыбнулись. Прикольно, правда? – громко ржет над словом «сиськи», упиваясь собственным остроумием.
Улыбайтесь, дамы и господа. Фото на вечную память. Степень эмоциональности на лицах гостей может соперничать с бельевой пуговицей. Жених держится замечательно: ни одного лишнего жеста, слова. Загнанная в угол невеста. Мучительно трезвые отцы брачующихся. Галдеж родственников средней стратегической дальности. Я закрываю глаза и проваливаюсь вникуда. Это самое «вникуда» при ближайшем рассмотрении оказывается салоном девятки, мчащей меня к родным пенатам.
И все поют «Бель», и у каждого по горбу..

Когда я училась в одиннадцатом классе общеобразовательной школы, я впервые обратила внимание на двух весьма колоритных персонажей, обитавших в этой же самой школе. Это были две подруги, на год или два младше меня, с одинаково подстриженными (в плохой пародии на модный в то время стиль) обесцвеченными перекисью и оттого канареечно-желтыми волосами, с макияжем в духе некой совковой "буфетчицы Клавы", с хриплыми голосами, вечно скалящие прокуренные зубы в вымученной улыбке. Впрочем, была ли то улыбка? - сильно сомневаюсь, что "улыбаться" и "похотливо осклабиться" - одно и то же. Невзирая на время года, они всегда позволяли себе лишь минимум одежды, выставляя на всеобщее обозрение юные телеса, хотя даже в то время пробы ставить было явно некуда. Как выяснилось, одну из этих барышень действительно звали Клава, хотя и вторая, Ира, могла бы с гордостью носить имя архетипической буфетчицы, не пороча этого высокого звания. Уже закончив школу, я как-то раз случайно встретила Иру в автобусе, правда первые несколько минут я пребывала в неизвестности насчет того, что это она. Одежды на Ирине со школьных времен немного прибавилось, и была она, эта одежда, радикально черного цвета и все больше кожаной, а на Оксананой шее болтался перевернутый крест. Крестом этим вполне можно было колоть орехи. Волосы были длинны, черны и почему-то неимоверно грязны, лицо - выбелено, вокруг глаз красовались пусть и недостаточно тщательно, но с подобающим вдохновением и щедростью наведенные черные тени - на каждый из парных, как известно, органов зрения чуть ли не полкило еще дефицитной в то время экстремальной косметики. Какое-то время я видела ее достаточно часто, каждый раз Ира пыталась поговорить о готике, и каждый раз я отвечала, что не являюсь достаточно осведомленной в вопросах субкультуры /любой/, но любимые Ирины развлечения (водкопитие, кладбищенский вандализм и переворачивание крестов) явно никакого отношения к ней не имеют. Она отмахивалась - мол, я совершенно точно ничего не понимаю в жизни, и вообще всегда была какой-то.. слишком мягкой и спокойной, не компанейской, да и вообще не от мира сего, а я в свою очередь не горела желанием заниматься бессмысленной просветительской деятельностью среди тех, кто меня об этом не просит. Впрочем, в итоге она все равно благополучно спилась. Недавно я видела ее, прошло три года и на ней снова было какое-то вульгарно-попсовое одеяние, но почему-то - узнала. Беременная, пьяная, с плохо замазанным "фиником" под левым глазом и короткими осветленными волосами (оказалось, что она отрубилась, как обычно, после пьянки, а добрые друзья, пока она спала, побрили ее налысо, и теперь волосы только-только отрастали), она что-то рассказывала, а я рассеянно кивала, погрузившись в мысли о причудливых порой изгибах судьбы. Правда, в этом случае все происшедшее вполне закономерно. Ирина стала зазывать меня пойти с ней выпить, я отказалась и побрела прочь по пустеющим уже улицам. Потом долго бродила по местному кладбищу, но с наступлением сумерек стала пробираться к воротам - невыносимо хотелось курить, а разбрасывать бычки среди могил не хотелось совершенно..

вышел в люди и решил рассказать людям о Боге. Люди сначала слушали, слушали Святого, а потом стали задавать умные вопросы. Потом, после умных вопросов, стали смеяться. А потом стали смеяться и ерничать.
Дальше-больше - ерничали и оскорбляли.
Потом оскорбляли и били...
А дальше не знаю, то ли убили его, то ли ушёл он в келью свою скрытую.

Иллюзии в этом мире - излишний груз.
Интересно другое - до какого возраста можно их сохранять?

Две тысячи капель падают вниз, капают, падают, стремятся. Я под дождём - последнее пристанище этих маленьких, мокреньких, свежих, чистых капель. Последний теплый аэропорт, о который они разобьются..

Хочу прожить любой день, хоть сегодняшний - хорошо.Будто осталось совсем немного дней и ценю - каждый. Тогда и тем, кто рядом, будет повеселее и приятнее гораздо..от моего жизнелюбия и мудрости.Вот как "скромно" получилось написать.

Гостевала в любимом Городе. Дышала морем на побережье. Бродила и удивлялась. Сначала попался пенопластовый Дед Мороз, потом - часть трубопровода, а на закуску - освежитель воздуха с ароматом морской свежести..
Мир свихнулся.
Забавно.

Особенностью этого дня оказалась его фальшивость. День напоминал сусальное золото или игрушечную сигарету без табака, безалкогольное пиво, бескофеиновый кофе и всевозможные заменители заменителей заменителей.
Игрушечный трамвайчик привез меня на ту улицу, где иногда по средам я вхожу в уютный маленький клуб, где меня поят глинтвейном с гвоздикой и кусочком лимона, где именно по средам играют джаз неизвестные мне местные музыканты, где в этой невероятной атмосфере оторванного от реальности места, затерявшегося в джазе, можно просто сидеть, потягивая горячее вино, и думать ни о чем, качаясь на волнах живой музыки.
Сегодня это до боли неподдельное место стало ненастоящим.
Сегодня по странной случайности - наверное, жизнь так напоминала мне, что не может быть идеального места для меня, откуда рано или поздно не захотелось бы сбежать; и делала она это явно для моей же пользы - засиживаться на одном месте и изображать из себя довольного всем в своей жизни человека еще никому ничего хорошего не дало - в это местечко нагрянуло аж 17 музыкантов, не считая двух певиц, чтобы продемонстрировать нам - посетителям клуба, что такое, дескать, большой джаз. В результате обманутые любители нереальной атмосферы этого местечка ретировались уже после первой половины действа, даже старожилы, всегда остающиеся до закрытия.
Под финал громкого и насквозь фальшивого - сахарозаменитель он сахарозаменитель и есть - все более напоминающего дерматин по ощущениям, действа, во время которого биг-бенд бил на популярность, переигрывая старые самые известные хиты -это при публике-то, любящей и нежно лелеющей привязанность свою к местным музыкантам, импровизирующим напропалую - какие уж там "испытанные хиты"! - нам в качестве "наживки" выдали последнюю фальшивку: копию Мерилин Монро. Вот тут уж ни сомнения не осталось, что на этот вечер вместо любимого места мы попали в какой-то музей мадам Тюссо с надписями на стенах: "Здесь был Синатра","Здесь был Армстронг" и т.д.
Отмахиваясь от всего этого, как от липкого кошмара, я окунаюсь в нет, смывая с себя волны псевдо джаза. Ведь никто не захочет понюхать искусственную розу, я права?

Сказка начинается с бегства разума от бытовухи. Если кто-то считает что это не так, пусть закроет это и идёт дальше дичать перед телевизором. Нынешний человек-потребитель уже уничтожил в себе гения многолетней культуры. Таково моё, может и ошибочное, мнение, но эти галлюцинации я из себя не выбью.

На востоке говорят, что мысль есть источник мироздания. Но мудрая мысль как-то порой тушуется, замирает, когда сталкиваюсь с людьми типа "день прожил, до зарплаты ещё три. И пошли бы все, главное дожить". Без проблем кушать и детей кормить своих надо, но и работу давать своими проржавевшим мозгам иногда надо. Но я могла бы писать и утомлять репликами "что чёрт возьми происходит? Куда мы катимся?" и далее в таком духе. Но почему-то не хочется, во первых, ничего не изменит и наверное вызовет неадекватную реакцию. "Ещё одна"..


Одним словом, на данный момент заняла позицию – мы поклоняемся Золотому тельцу и ждём римских зрелищ.

В колонках играет - я люблю тебя - это здорово

Правда на острие парадокса.

Развратная жизнь – дает, творческая – отнимает.

Если бы все молодые девушки и юноши планировали рождение ребенка исходя из физических, материальных и эмоциональных затрат, учитывали социальную и экономическую политику государства, то дети были бы, но вряд ли ты появился бы на свет.

В колонках играет - Вагнер
Настроение сейчас - тронута несказанно

Я подпрыгивала высоко, но в такт музыки никак не попадала. Веселье прямо бурлило во мне и рвалось наружу. Я забирала поднос у официанта и обмахивалась им, как веером, а охранников похлопывала по плечам и по лицу. Потом кружилась, почему- то одна в неизвестном диком танце. И весь ресторан кружился вместе со мной. Еще я, кажется, приставала к мужчинам и, по-моему, их женщинам это не нравилось. А мне нравилось, что им это не нравится.

Дальше был бег босиком по пересеченной местности, по каменным джунглям. Вроде шел дождь, а может, и нет. Ориентировка ни к черту. Проклятый топографический кретинизм. И я познакомилась с тобой. Ты тоже, что- то искал ночью на дождливом бульваре и был в моем формате и на моей волне. И, наверное ты был красив. Но с ориентировкой у тебя было все-таки видимо лучше, и ты даже пытался объяснить мне, где мы находимся. А я, точно знаю, что с умным видом рассуждала о последних романтиках и черных космических дырах и даже нашла взаимосвязь.

И выяснилось, что мы половинки чего то очень сложного и целого. И все серьезно и на всю жизнь. А луна плясала и подпрыгивала, и ногам было холодно и сыро, и очень хотелось есть, а не только курить.

В колонках играет - Как странно то, что сочиняю я

Из-за перебоев с элекроэнергией шли по укутанному во мрак переходу, впереди были видны лишь головы, страшно было наступить на что-нибудь или кого-нибудь. А чувство было такое, что всё - будто в замедленной съёмке, а все мы -заблудшие души, плывущие по нескончаемому туннелю в неизвестность.

Постоянно замечаю, насколько же типичны люди. Ни одной своей фразы, ни одного вздоха - всё украдено, подсмотрено, подслушано, и всё - с приставкой -под-
типы, маски, роли.
Слямзили красивую позу - вот уже около каждой витрины выражение лица человека меняется /внимание-мотор-перевоплощаемся!/
Как все-таки мы любим театр. Даже если уже пару лет не ходили на перфоманс, мы устриваем его у себя в жизни. Жесты, ходы - всё оттуда.
Хлопаем дверьми погромче когда уходим. Чтобы услышали. Отворачиваемся в слезах, но так, чтобы их /слезы эти/ лицезрела публика.
А как любим швыряться великошаблонными фразами.
Ах, мир жесток!
Меня уже ничем не удивишь.
Никогда!

Будто прошлгоднюю, уже безвкусную жвачку в рот запихали..

Прага не отпускает от себя и даже блеклая Москва не помеха, чтобы видеть сквозь дымку расстояний красную черепицу ее домов, над которыми величественно возвышается кафедральный собор святого Вацслава, Войтоха и Витта в окружении королевских садов.
А где-то в улочках затерялся музей Кафки и музей пыток. Иностранцам показывают, как строили коммунизм, а мы этого так и не увидели.

Ночью в Праге хорошо и так романтично, но не дай бог увидеть статую Анны Хром. После нее кошмары снятся очень долго - это уже готическая Прага с ее химерами и высоченными башнями, с техникой графита на фасадах зданий и астрономическими часами на Старогородской площади, с печальным рыцарем охраняющим подходы к Влтаве.

В этот город хочется возвращаться. И не только чтобы пить дешевое пиво и вкусно есть, но и чтобы просто гулять по нескончаемым узким улочкам, теряться в переулках еврейского города и находить все новые и новые домики, с каждым из которых связана своя мистическая, трагически, любовная и просто история.

Он шел и думал о том, как часто приходится в жизни встречаться с хорошими людьми и как жаль, что от этих встреч не остается ничего больше, кроме воспоминаний. Бывает так, что на горизонте мелькнут журавли, слабый ветер донесет их жалобно-восторженный крик, а через минуту, с какою жадностью ни вглядывайся в синюю даль, не увидишь ни точки, не услышишь ни звука - так точно люди с их лицами и речами мелькают в жизни и утопают в нашем прошлом, не оставляя ничего больше, кроме ничтожных следов памяти.

Древние Майя имели некоторые странные обычии. Следует упоминуть игру в мяч. Победителей в этой игре обычно приносили в жертву местным богам, путем вырезания на
вершине пирамиды их сердец.

необходима всего одна фраза, всего один взгляд, всего одно проявление воли и все пойдет так, как нужно тебе. Это очень полезно, это очень занимательно, но вместе с тем - очень опасно.

Весь день чувство будто бы летишь. Там, высоко, среди облаков.
Будто бы растаял.
Ты поднимался ввысь и кормил пейзаж своим смехом.