[231x154]
Начну я этот пост с цитаты.

"Мы все здесь одни. И мы-мертвецы".

Генри Миллер. "Тропик Рака"

Я иду по Спиридоньевскому переулку, мимо гостиницы "Марко Поло Пресня Отель", дохожу до кафе "Донна Клара", сворачиваю налево и оказываюсь на Бронной. Через несколько минут я выхожу к Патриаршим прудам. Удивительное место!
После шумной, гудящей и забитой машинами городской артерии, где пульс мегаполиса чувствуется острее всего, ты попадаешь в резеденцию спокойствия и умиротворения.
В любое время года в районе Патриарших особая аура.
Когда ты видишь множество людей, неспешно гуляющих вокруг пруда или сидящих на лавочках, ты понимаешь, что время здесь течет медленнее.

Это место дает тебе возможность выйти из образа собаки, бегущей за подвешенной костью, и войти в человеческое состояние. Разобраться со своими мыслями и рассуждениями. Если ты, конечно, еще не потерял способность мыслить в этот безумный век высокоскоростного интернета...
Я думаю, гражданин Булгаков после хождений по Москве, общения с членами МОССОЛИТа, напитавшись их дурной энергетикой, сотканной из зависти, карьеризма и лицемерия, скрывался за стенами этого форта, и замешивал противоядие от пошлости окружающей его действительности... Не случайно, что именно здесь, на Патриарших, появился Воланд.
Теперь это дом-музей Булгакова.
Все это приходит мне в голову, когда я брожу вокруг пруда и плаваю на волнах собственного умиротворения. Я хожу, рассматриваю массы неформальной молодежи и целюущиеся парочки. Потом я гуляю по окрестным улочкам.
Какое-то кафе с тихой итальянской музыкой. Два бокала "Riedel", в них как и тогда "Dom Ruinart"...
Я закуриваю и иду прочь оттуда. Рассматриваю город, и постепенно втягиваюсь в свой алкогольный дурман, у меня мутнеет в глазах, и я начинаю чувствовать, как тяжелеют виски. Пытаясь собраться с силами, я курю, и думаю о том, что, в сущности, ничего такого не произошло. Ощущения у меня довольно противные. Мне мерзко и вместе с тем очень грустно. И тут, внезапно для себя, я начинаю рыдать. Слезы текут по моему лицу, я их размазываю рукавом куртки, как ребенок, хлюпаю носом.
Москва... ужасный город!
Город с его продажными телками, готовыми отдаться через пять минут в туалете клуба или через пятнадцать минут у кого-то дома - в зависимости от того, какой марки на руке у этого кого-то в данный момент часы.
Продажные люди, омерзительное гламурно-мажорное общество, "друзья", опрокидывающие дружбу за грамм кокаина. "Друзья", предающие за пару минут между двух рюмок. Город со всей его моральной и физической педерастией... с людьми, больными гонореей души. Я курю пятую сигарету, утираю слезы и думая обо всем произошедшем, направляюсь в сторону дома.
С этими мыслями, я поднимаюсь на свой этаж, захожу в квартиру, снимаю сапоги, и прямо в джинсах падаю лицом в подушку.
Спокойной ночи, Москва!

Я не могу позволить себе, чтобы в моей спальне валялась книга с названием "Комбат атакует" или "Спецназ выходит на связь". Я не смотрю "Бригаду", не люблю транс, у меня нет компакт диска Сереги с "Черным бумером". Я читаю Уэльбека, Эллиса, смотрю старое кино с Марлен Дитрих.
И меня распирает от нежности и романтики ситуации, и мне хорошо, как в детстве, когда мама укрывала меня, спящую, одеялом.
И мне кажется, что весы качнулись. И та их чаша, которая наполненная кусочками гадостей, осколками, покоящимися где-то в глубине меня, пошла вниз, перевесив все хорошее, казавшееся до вчерашней ночи доминантами.

Или все мне это только кажется?

[280x187]
В колонках играет - Mika Relax (Take It Easy)
Настроение сейчас - Средней паршивости

Суббота. Разбудили меня соседи. У них мелкая не ест, они приходят к нам с тарелками и чашками, ее кормить)) У нас ест))) Я ей всякие игрушки даю, разговариваю с ней. Без меня никак не ест.
Сидим, кормим малую, у меня мобила звонит. Это Леша. Доброе утро, солнышко, тыры-пыры, я так соскучился.
Говорю: "С чего бы вдруг?"
Он говорит: "Не знаю, зацепила ты меня сильно. Сегодня я работаю, завтра тоже до 7-и часов, (а работает он в спецслужбе, патруль, у него и походняк с осанкой соответствующие) а потом хочу тебя видеть. И остальные выходные дни тоже хочу тебя видеть".
Я туплю, не знаю, что сказать, ржу, как дура... Говорю: "Посмотрим".

На Илью уже глупо надеяться. Его нет уже шестой день... Этого я простить ему не смогу. Если, конечно, у него ничего серьезного не случилось.
Ладно, черт с ним.
Сегодня вот думаю, чем занять себя. Институт, я естественно, прогуляла. Есть два варианта: либо поехать на дачу, водку пьянствовать с шашлыком, либо к Котлете и Кузькой, пиццу заказать, текилу жрать. Вся в раздумьях...

Когда до одури ломит виски, когда сложно дышать, когда глаза покрываются причудливым узором из красных каппиляров, когда руки замерзают так, что сводит пальцы-у меня начинается синдром вечности.
Я брежу, я пью. Хожу ночами по квартире, и ни о чем не думаю. Выпускаю дым через пальцы в форточку. Рассыпаю белоснежные кристаллики сахара. Бью голубые блюдца. Выбрасываю с балкона кольца...
Где ты?
Ты же знаешь, что я ищу тебя, и все равно не приходишь. Какие-то глупые стереотипы. Они будут жить вечно, и умрут через день, после меня.
Главное, не порви мои рукописи... только тебе быть самым-самым.
Коснись ресниц. Чем хочешь... хочешь-ветром. Хочешь-стекай по моей грустной щеке прелой весенней водой. Кружи хороводы с листьями. Я всегда буду у тебя под сердцем. Только забудь о том, что было "до".

(пятница, 27 апреля, 2007 год)

[320x240]
Будь временем. На моих часах. Просачивайся сквозь пальцы, лови солнце, его блики восторженные, скромные закрывают твои глаза. В каждом вдохе-веселые смешинки. Они рассыпаются осколками, звенят и плачут. Одиночество теперь не в моде.
Я плевать хотела на твои принципы, ведь я уже давно неизлечимо больна. Не простуда, не пройдет за две недели. Шаг-вдох.
Застрял каблук. Боль в висках пульсирует ежеминутно. Ладони бьют током, губы высыхают. Что мне делать?

Эта глупая весна. Эта странная весна. Не дружу с алкоголем, не делай выводы. Если хочешь-кури, ведь у меня сносит крышу.
Знаешь, я всегда неразлучна с дождем. Я с ним обручена. В воде рождаются верлибры, хотя моя стихия-земля. Она холодная,
в ней трудно дышать,
в ней я переношу ознобы и ангину.
Не злись, не надо. Дым больше не раздражает моих слизистых. Мои сигареты давно в одном из слоев атмосферы, сломаны. Я забыла о них.
Падай в мои ладони. Уже большая, сама могу все решить. Мне не мешает солнце, я люблю его. Оно обладает волшебными свойствами.
Подари мне лето в солнечном мае, если тебе не сложно. Просто подари.

[210x280]
Весенний парк, горьковатый запах дыма и свежей травы. А твои глаза остались такими же красными... как тонко переплетаются на белках красные нити! И под ногами окурки. Все те же. Как и в том самом мае.
Залечишь мои раны?
Чем?
Вазелином.
Чтобы не осталось места для воздуха в проклятых ниппелях. Прокляни меня, как сможешь. Сегодня такое же чистое небо, ты заметил? Да, такое же безоблачное и безсознательное, как твои глаза, когда я в них смотрю. У них пластмассовое дно. Сделай так, чтобы я не ушиблась, у меня ведь долго останавливается липкая красная жидкость, и все капает, капает временем...
Крашеные лавки, желтые плащи, стук каблуков по гудящему асфальту. На моем окне тоже праздник весны-сереневые фиалки.
Делай...
Делай свои обычные поступки. Бережно, глупо.
Чеки обналичены. Закончился зеленый чай. Уже был рассвет...
В парке вкус горькой коры берез и усталых глаз... вкус терпкий и навязчивый, слегка приторный. Не отвыкай от моего имениЮ я попробую тебя изменить. Ты ведь как и я любишь перемены...

(пятница, 27 апреля 2007 год)

[201x270]
Пролитый чай.
Пробитый час.
Продравшая глаза усталость. Допей, что на дне осталось,
И на мой взгляд не отвечай.
Простой у дальнего окна,
Простой мотив лениво строя,
Во власти сонного покоя
И беспокоящего сна;
Пропой про мой в тебе уют;
Промой надтреснутые раны;
Заметь, что как-то очень рано сегодня соловьи поют;
Про то мне спой, что возвращаться не стоит, право, обещать;
Про то, что не пора прощать,
Но что давно пора прощаться...

Мы начали слова бросать друг другу, ловить смешные перышки, меняться...
И полюбили странную игру, которую назвали"раз-го-во-ры".
С тех пор и не кончаются они. Их очень много: о смешном и грустном,
О важном и серьёзном, о великом. Но чаще - почему-то ни о чем. И всё трудней поймать, всё тяжелее нам докричаться через телефоны, всё реже мы теперь друг друга слышим... И вытерлось из памяти, забылось, что до того, как появилось слово, умели мы обняться и молчать...

Мы, жители городов двадцать первого века, невероятно похожи друг на друга. Нас объединяет погоня за транспортом, озабоченное выражение лиц и несвободные рук (в них - покупки, мобильные телефоны и одноразовые стаканчики с жидкостью
под названием "кофе").
Мы, городские жители, всегда недовольны: погодой, правительством и своими квартирами. Мы - сильные. И нам редко бывает больно.
Мы очень качественно за-ас-фаль-ти-ро-ва-ны.

[300x388]
Сесть на край окна, обхватить руками колени, и сколлапсировать над засыпающим городом. А утром будет свежо и прохладно, крепче стисну когтями ветку, тоскливо так, что воет ветер, и ледяные стрекозы дождя наотмашь хлещут по лицу. Были какие-то планы на день, на год, может на жизнь, не помню.
Внизу какие - то люди говорят о непонятном для птицы, утро - хорошее время для предчувствия будущей жизни. Но кто-то давно не спускающий глаз, начнет меня заново, и камнем, выпущенным из рогатки, я полечу над просыпающимся городом.

Напиши мне.
Я боюсь ночных привидений. Расскажи, что ты есть, что ты здесь, что ты любишь меня. Не заставляй меня перешептывать мои молитвы, перепевать старые песни, и жить старыми письмами...
Одним письмом.
Не обещай мне счастья, или целые миры, или золотые горы. А просто будь. И.
Просто будь у меня. Подержи немного меня на моем краю.
Мои глаза пусты без тебя.
Впусти меня в свои глаза, как я тебя впустила в мои.
Зачем мне мир, если он-серая коробка без тебя?

Что делать с таким количеством грусти?
Как переложить её на стихи?
Если бы я стояла у истоков языка, как древние поэты, я бы назвала её по-другому, что в приблизительном переводе означало бы "лунная жидкость"
или "крик птицы в закатных лучах солнца"... Я не знаю, как влить её в стих,
если сама она - песня,
от которой лицо холодеет.
И если нельзя чёрным по белому, если нельзя ни ямбом, ни хореем,
ни в бронзе, ни в фа-диез миноре, то пусть будет мутное, серое, неуловимое.
И если глыба - не скульптура,
груда камней - не собор,
гамма - не симфония,
то серебро ничуть не хуже в подземных рудниках, чем извлечённое и отлитое.

Обнимая тебя, я обнимаю себя, обнимающую кого-то другого, с потупленным взором обнимающего другую.
Я совсем-совсем не ревную.

Без страха потерять тебя в ночи, и долго шарить влажной ладонью по половине простыни,
кровати,
жизни...
Не находить, и, свет боясь включить,
Слезами вторить городскому межсезонью...

Знаешь, мне...

Было больно.
Солнечным лучом пронзен на части мир, на стоп-кадре распластался в дым.
Было горько. Утро мудреней – подлых слов стоп-кран безнадежно скатываться вниз.
Было страшно.
Жутко осознать целесообразность слов
И дел тягостную течь.
Было тошно. А реальность дня гладила листву, и смеялась небом голубым.
Было лето –
Солнце ненарочно – просто так...
Было пусто. На вопросы: «как ты?» отвечать: «никак…»


Настал век активного солнца. Да, это век солнца. Лучи сквозь отверстия в небе, словно стрелы, вонзаются в мягкий асфальт. Ватный пар облаков оседает на крыши города. Я брожу по кварталам его бесконечным усыпанным мусором встреч, ожиданий, одинаковых лиц незнакомых людей. На его площадях я, как все, - насекомое, и маленькая, словно чаинка в стакане, всё ищу и никак не найду понимания... Люди горя в разверзшейся бездне позора шумно молятся, ненависть пряча в карманах.
Мне не страшно смотреть в пустоту их стремительных жизней, в темноту дискотечных пространств и в безмолвие келий больничных.
В шумном городе дня я - всего лишь чужая. Мне глазеть на его многоцветие пестрых соблазнов, на вулканоподобные вихри базарных страстей, на нелепые ужасы ярмарочных балаганов.
Мне бродить другой, подданной её величества Ночи в этой буйной республике вечных проблем, в этом городе Дня,
ослепленном собственным светом.

А она все ждет стихов о тебе, и спрашивает, пробегая. Она – несчастна, как ты.
А я – счастлива: я – другая...
Но только не этой весной. Но повторяя имя придуманное,
Смешное
И совсем не твое.

Ночью-листья мое равновесье качают. И мне начинает казаться,
Что ты – никакая не Муза, что ты – совсем и не тайна, и вовсе не мой герой.
Мне кажется, я невесома, а ты – даже и не мужчина:
Ты – генератор души
Моей.

[280x211]
Послушай... Ты слышишь, как медленно ворочается ночной город в постелях? Они все гниют. Они догнивают – а мы живые. Весенний запах пробивается в комнату. Этой ночью я буду ласкать тебя так, что ты упрешься в грань сумасшествия от счастья. Но и упершись в эту грань, не потеряешь способности думать. Потому что ты – это ты, и глаза у тебя живые. Медленно ходит Животное Страсти по нашим комнатам. Сейчас оно придет сюда – и накинется на нас, и мы будем как сумасшедшие метаться в свежем запахе весны.


Однажды я стукнулась локтем об стол.

Да, вот тем местом, где проходит нерв. И уже собиралась скорчить страдальческую физиономию. Но потом немного подумала, буквально долю секунды, и решила не поступать, как обычно, а перенестись своим сознанием в центр удара, чтобы ощутить его во всей полноте.
Закрыла глаза, чтобы не отвлекаться, и чувствовала, как боль из этого центра
разливается по руке, как будто потоками в разные стороны и угасает где-то дальше; и идёт сначала непрерывно, потом как бы волнами, потом только рябь,
потом всё утихает;
я наблюдала из самого центра,
стараясь не упустить ни одного мгновения
и ни одного потока;
проследить каждый в его стремлении,
в его вспышке и угасании,
и удержать подольше это ощущение,
пока сознанию больше негде будет искать боль...

Так рождается поэзия.


Проснувшись, слышу печальный шёпот утреннего дождя: он прощается с ночью после долгого и нежного свидания. Властно вонзаются струи а мягкую землю. Под небом раскинувшись, волю его она принимает покорно.
Я люблю дождь...
И дождь, мне кажется,
Знает об этом.
Не потому ли он так радостно оживляется,
Когда видит меня?
Какой мрачный вечер! Тучи исполосовали всё небо. Но ветер несёт их так быстро, что они не успевают затянуть на нём бледные оконца просветов.
Ветер запел свою сагу...
А я не решаюсь закрыть окно-
Вдруг он услышит
И рассердится.
Как давно не было звёзд! И месяц застыл в оцепенении, не в силах очистить от туч свой звёздный сад. Едва подрагивая острыми крыльями, скользит под облаками
бесшумная чайка, так же легко, как ветер, меняя галсы.
Закат вновь набросил на землю своё волшебное покрывало. И я плачу от невозможности продлить его красоту. Мне грустно, когда нет тебя рядом. Так грустно, что остановились даже часы, оставляя меня наедине с тишиной...
Сухие ветки в вазе стоят с вербного воскресенья. Пушистые почки так и не стали листьями-они стали временем...
Я слышу шум улицы;
Он помогает мне уснуть.
А тишина своим звоном будит...
Белые облака, мне не ведомы ваши дороги.
И свои мне тоже не ведомы. Высунулась с балкона, и первое, что бросилось в глаза: парень, обмочив угол дома, застёгивал брюки.
Вот и пиши стихи...
Мяч ударился о припаркованную машину, и тут же двор огласился невыносимыми малыми секстами. Мальчишки притихли... Крупная муха мечется по комнате, ударяясь о стены. Тесно, муха?
Мне тоже... Вечерний воздух застыл неподвижно. Всё смолкло. Только неугомонные воробьи ещё возятся в пыли. Медленно и тихо, длинными рядами вытягиваются на небе облака. Иногда они кажутся мне морем, иногда-снегами далёких гор...
Зашелестел дождь...
Вновь я слушаю его,
Как голос старого друга, который, не ведая наших забот, поёт свою вечную песню...

[263x350]
Я никогда не скажу нужного, и не пойму несказанного, не нарушу твоего врубелевского одиночества, не выдержу огня твоих кричащих глаз. Не смирюсь с живущей в твоей комнате обреченностью, не сдую осевшую на мебель усталость,
и не увижу свет в твоем тоннеле. Но ты как обычно
принимаешь меня ласково-ведь ты рад всякой божьей твари. И я выбиваюсь из сил,
Но все что я могу-это тихо сидеть рядом, как пес, оберегая от чего-то, быть скучной собеседницей, любить твои стихи и рисунки, верить в твое живое будущее,
и мысленно крестить тебя на прощание.

Иногда чувствую себя скомканным воздушным шариком, который достают из темноты кармана, расправляют любовно, ласково разглаживают.
Осторожно
губами
обхватывают основание мое,
зубами
бережно касаются,
почти нежно.
Радость в меня снизу доверху проникает, мою пустоту наполняет.
Радость так велика, что нестерпима: вытолкнуть ее из себя, навеки удержать ее хочется -
ничего не хочется.
Выталкиваю и впитываю.
Впитываю, впитываю...
Губы
отрывают меня меня от себя,
руки
не удерживают, -
я не взлетаю-падаю, бьюсь оземь, конвульсивно содрогаясь,
непроизвольно подпрыгивая...
Опустошенную, измятую, меня поднимают, опускают в темноту кармана.
Иногда
чувствую себя на грани между "не могу заснуть" и "не хочу просыпаться" -
границы ночи хочется расширить, отодвинув утро, словно ширму, размалеванную в стиле С.Дали-аляповато, но приемлемо для подавляющего большинства.

Иногда чувствую себя девочкой, напялившей мамины туфли на шпильках, частицей макрокосмоса, гимназисткой, примеряющей ажурный воротничок, гранатовый браслет,
шагреневую кожу.
Иногда чувствую себя одной из многих,
иногда -
другой из многих.
Иногда чувствую себя ничего не чувствующей, иногда - бесчувственной.
Иногда - особой, иногда - особью, подверженной потребностям есть, пить и так далее, подвластной регулярным потребностям -
путам,
цепям,
нитям, за которые дергают,
струнам, на которых играют.
Досадно
иногда...

Люди оплакивают бегущее время;
Я плачу о времени остановившемся.
Законы природы идут вспять: я двигаюсь, думаю, старею в одном пространстве
без времени, во вселенско-бездонной пустыне
плача теней...
Время остановилось там, где остались его глаза.
Оно сделает столько шагов,
сколько минут
я буду с ним...

[270x180]
Любящая ушами. Я бы хотела, чтоб ты сам выбирал для меня серьги. Долго-долго, и наконец, взял эти подвески из мелких ракушек, чтобы с каждым шагом я слышала
чуть-чуть океана.
Теперь на другом конце света сижу у залива, и в шорохе каждой волны слышу твои шаги.
Ты обычно не замечаешь, или стараешься не замечать, что дождь падает все медленнее, что люди становятся больше похожи на птиц, а деревья наоборот.
Но ты не замечаешь, сопротивляешься, или просто слишком занят гербариями, пока наконец, все накопившееся не сваливается разом. Однажды утром касаешься стакана с горячим чаем, и вздрагиваешь, увидав за окном белый автомобиль, засыпанный снегом,
а сверху...
еще зелеными
листьями.

Недавно видела, как тает снег под ногами плачущей женщины на остановке. Автобус с трехзначным номером подкатил и забрал ее, а я осталась, и со странным спокойствием наблюдала, как медленно исчезает под новыми белыми хлопьями
желтый фильтр окурка...
Непроизвольно закроешь глаза, и на мгновение точно среди ночи очнулась-мерно тикает на полу у кровати будильник, и ни звука больше. Кстати, я бы не удержалась, если бы обнаружила сама себя в магазине марионеток. Было бы забавно.
Идешь по улицам - только и успеваешь наскоро облизать глазами карамель флюгеров и клубничные крыши под сливочным небом. Выходишь на шоколад мостовой
глядишь-а время-то вышло, и я опять оказалась на том перекрестке.
Где как ни пытайся расстелить скатерть-карту под фонарями кафе,она все равно порвется на всех сгибах, рассыпется пачкой салфеток, и вместо названия улицы-
дырка в бумаге, белые крошки на черной доске, а в голове-джаз вперемежку с Вивальди...
Прага. М-м-м... мне никогда не съесть весь этот торт без тебя, сладкоежка.

Усталые машины понуро дремлют на стоянке. Луне уже надоело светить. Она, не желая показаться невоспитанной, жеманно прикрывается краем облака, и наконец,
совсем исчезает за сердитым горизонтом. Будильник осмелился постучаться в сон и там играет, надеясь наивно таким образом на завтрак заработать.
Возвращайся, душа,
Из неведомых странствий...
За стеной холода, прячется добрый халат. А во сне был солнечный, тёплый, летний, безветренный день,
Было ожидание.
Чего?
Утро уныло капает в стекло. Подставь пальцы,
И дымкой-ореолом окутает их пятнышко на морозной кромке...
Соседняя стена окрасилась в солнечный свет.
Взгляд отскакивает, словно мячик, в мир окна: машины, зевая, нехотя, отъезжают. Газеты подсовывают новый набор
...Преступлений,
......Переговоров,
.........Визитов,
............Слухов,
С трудом втискивающихся между пёстрых реклам...
Ветер гоняет бумаги-бродяги и прочий вчерашний мусор. По радио сообщают, что будет солнечная, тёплая, летняя и безветренная погода.
Пешеходам и прочим – нет места.

Эй, жизнь... отзовись... есть кто?

Полночь. Слегка заикается зуммер.
Десять гудков. В никуда. Без ответа.
Дура! Теперь не уснуть до рассвета.
Мне бы влюбиться в тебя. До безумья.
Мне бы поверить, что ты настоящий.
Шансы... К чертям! Абонент недоступен.
Холод бессилья. Истерика. Ступор.
Хватит с меня иллюзорного счастья!
Хватит надежд. Мы уже не способны
Выдернуть сами себя из трясины.
Мне не шептать тебе ночью «любимый».
Я улетаю. К созвездию Овна.

Отпускаю синицу, разжав онемевшие пальцы.
Пусть летит. Так прекрасна свобода в прожилках заката...
Я уже обещала себе не жалеть и не плакать.
Ведь когда-то умела в лицо своей боли смеяться.
Почему же сейчас улыбаюсь на редкость фальшиво?
И душе так по-зимнему холодно в солнечном мае.
Все, конечно, наладится скоро. Я знаю. Я знаю.
Как же хочется ткнуться в плечо и поплакать, мой милый.
Это так замечательно: стать беззащитной и слабой,
Если чувствуешь где-то под ухом биение сердца.
Но мне надо быть сильной. Куда же от этого деться.
Потому что на тысячи миль никого со мной рядом.

[151x220]
Он так и не объявился. В моем телефоне при наборе его номера слышится лишь: "Абонент не отвечает или...". Я расстроилась жутко. Ждала его целый вечер. Ждала, когда мы сидели на лавочке во дворе, около Солнечной, курили и пили коктейли. Когда познакомились с парнями, когда они начали подбивать клинья. Когда приехал наш друг, и мы катались на его машине. Когда болтали и ржали... Я о нем все думала и думала, и периодически названивала ему, но безрезультатно. Тогда я попросила Женьку отвести меня домой.
Как можно так халатно относиться ко всему?! Ну как?
Мы не слышились и не списывались с ним ровно сутки. Вот так вот пропасть на 24 часа... вы считаете, это нормально? Я уже не знаю, что думать. Что делать. Где его искать, и как себя вести. Забить? И когда он позвонит (рано или поздно), сделать вид, что ничего не случилось? Пусть думает, что мне все равно?

Боже мой, какая же сложная штука-отношения...
Дай мне сил и терпения...

[600x179]
Вчерашний вечер прошел скучно, серо, дома, у телевизора. Кузька ездила к Котлете на два дня, без нее было грустно. Илья был на сутках, звонил вечером ненадолго, говорил, что очень скучает и хочет меня побыстрее увидеть. Я тоже по нему безумно скучаю, надеюсь, что сегодня мы встретимся, если он не ляжет спать, как приедет из института, он, наверное, так устал. Мне так его не хватает... я уже настолько привыкла к его глазам, улыбке, голосу, это все так быстро вошло в привычку и стало родным. И хочется видеть его часто-часто... все время. Если бы это было возможным(
Сейчас сижу, обнимаю его плюшевого медведя, и жду, когда он позвонит.
Погода что-то совершенно не радует, холодно и противно. Никак не проходит насморк уже две недели. Да и заняться сейчас нечем.
Нужно рисовать композицию в интерьере (скоро сдавать), а мне неохота, хоть и есть интересные креативные идеи. Сейчас, наверное, пойду выпью кофе с корицей, покурю, и полежу в ванной, почитаю новый журнал.
До встречи.

[400x300]
В колонках играет - BER-LINE "One Day Alone"

Там, где гладь морских просторов, горизонт приклеен к небу,
Где не слышно разговоров, где смешались быль и небыль.
Где волшебные аккорды, на волнах играет ветер,
Счастье с радостью бесспорно, в каждом взгляде можно встретить.
Я все это не придумала, можешь лично убедиться,
Что в таком чудесном месте очень просто очутиться.
И совсем не нужно ехать за четыре океана,
Я могу тебе все это принести в своих карманах.
Счастья полные карманы подарили в теплых странах,
Мы везли через границы, чтобы с вами поделиться.
Тот, кто видит горизонты вместо потолка в подъезде,
Кто с утра пьет капли солнца, с тем всегда свет будет вместе.
Тот, кто слышит шум прибоя, приоткрыв на кухне воду,
Щедро награжден судьбою, не отнять его свободу.
Если просто попытаться разучиться ненавидеть,
Если в гадости последней только лучшее увидеть.
Звук волшебных нот хрустальных бесконечно будет длиться,
Шум ветров континентальный еще долго будет сниться.

[240x320]
С каждым днем наш мир становится четче, и каждый его элемент очерчивается тысячами резких упругих линий – вот уже нельзя спокойно смотреть в лица людей – с них навсегда спала пелена неопределенности.
Я заметила это вчера в восточном кафе, когда наслаждалась ирландским кофе.
Эти существа втравливались мне в глаза кислотой, как глубокий офорт –
И я ощупывала их глазами.
Их лица - с носами правильной формы, и красиво очерченными губами...
Кофе с кровью.
Они не смотрят на меня – как жаль!
Ведь, любой мог бы их угостить смесью адского пламени с огненным соком тела.
Я ненавижу пить в одиночестве!
Боже, пошли мне вампира!
Эти красивые девушки с неаккуратно накрашенными глазами,
С болью в глазах. С мертвой любовью в глазах. С кусочками стали
Или детского страха в глазах...
Час в час, нарядами по двое или по трое патрулируют московские улицы.
Занозы совести в коже буржуазной жизни.
На устах Маркс или Мао. Бывает, что Делез или Фуко.
На майках всем осточертевший Че.
Я встречаю вас
И втихаря наслаждаюсь
Дерзостью взглядов,
Резкостью ваших слов...

Ночь моя сгущается надо мной, и мне непонятная. Я у окна стою, а они на меня валятся и стёкла бьют. Меня это удивляет. Я не права, а они правы, но меня это не удивляет. Я вообще никогда не удивляюсь, я ведь только в лужах да по углам раскидана. И мне в основном, кажется, что так не бывает, и не было так. И мне это ясно очень. Я в зеркале играю, как солнечный зайчик после погоды. Мне стыдно, тепло и совестно. Однако, я радуюсь и падаю на корточки. Я на них падаю и разбиваюсь об землю. И нет меня больше, я глупая уже и тоскливая. И холодно, холодно так...
Асфальт сорвался и полетел летящими крыльями. Он дышит чистым воздухом.
Парящим воздухом.
Он улетел низко к самому солнцу.

[244x278]
Давно заблудившись во мне, тщетны и смешны попытки найти заветный выход. Ты его даже не ищешь уже. А мне не больно, как раньше, я держу ноги вместе, мне все равно. Мне плевать на принципы. Ненавижу свежие, только что напечатанные, еще теплые газеты и плоскоэкранные телевизоры.
Хожу с зонтом на длинной деревянной ножке и с плеером, впиваясь цепким взглядом в тех, кто удостоены чести шнырять по этой грешной земле. Они видят оболочку, они максималисты [пока еще]. Душа плачет кровяными слезками, маленькими, детскими, ломает и без того неокрепшие хребты с хрустом, кости, вытягивает обманом суставы, рисует узоры из лиловых вен, сплетает их гуттаперчевыми жгутами в спирали.
А под небом сердце обескровленное, покрытое густой пылью ментола, цвета зеленого крона с изумрудной примесью, выедающего кое-где безумные свищи.
Апельсины падают, не яблоки. Не все ли равно? По всем законам правильным, нервно-размеренным. Как почтовые голуби, находимся среди миллиардов сплетений рук и тонн небесной воды. Никому не говори об этом. Это наш с тобой секрет.

Настроение сейчас - Задумчивое не в меру

Я сегодня жду обыкновенного чуда. Закончились сигареты, от людей пахнет сном. Стекла в капельках. А я почему-то задыхаюсь от чужого GUCCI. Ты тоже умеешь любоваться дождем, и писать длинные сообщения, зато ты не пишешь верлибры, как я.
Вчера был Оскар Уайльд. А раньше – Кэрролл удивлял меня своими кроликами. Сумасшедшие... делают татуировки во всю спину с глупой историей девочки.
Моя помада имеет свойство пачкать шарфы. И чужие губы. И щеки. А еще ей можно рисовать угловатые сердца на холодном стекле в гостиной. Мои четыре снусмумрика, как раньше, засыпают на шкафу. Им снятся дождливые дни, молочные туманы, шепот ночи. Может, потому я и не сплю? Часто теряю кольца. Или просто выбрасываю с балконов.
После кофе, обычно, легче курить.
Не замечали?
Все в жизни вообще нелогично. Хотя, надо признать, заслуженную возвышенность секса. А они ругаются на это. Они, заставшие то, чего не успели застать мы. Мы были тогда на том свете, и наслаждались планетой сквозь обрывки облаков, мы тогда еще не знали о существовании самих себя много позже... Но существовали, и приносили необъяснимую радость.
Окурки, свет неоновых ламп, обрывки фраз по мусорному ветру, как в старом Крематории. И не повторяйте все, что Северная столица - красивая. Друг за другом. Зачем вы туда едете?
На сплаве ручек играет солнечный блик, обнаруживая, что тоже потерял как я, одну вещь. Перчатки.
И и твое сердце.
Руки загорелые, с очерченным ногтевым ложем ярко-розовым. Как сны. Запахи... из глубин карманов – дымом, самбукой и мокрыми крышами. На асфальте все зеркально, как и тридцать лет назад. Особенно, фары. Скулы асфальта лишь изредка припорашивает белой пудрой, светлее оттенка ванили, как спонжем.
Люди утром могут пить пиво. Синдромы не похожи, неоднозначны. Но они не обижаются, не прячут тени, а в нотках их хриплых прокуренных голосов не слышится укора.

Будь всегда дождливым.
Это так здорово, быть дождливым!
Проливаться ливнем на черные моросящие через стекла улицы, барабанить в крутые скаты крыш, тянутся осенним мороком по небу, пачкать лица. К ногам липнут жвачки. А цветы – солнечные непременно, как ромашки, только с красной серединкой, рубиновой. Даришь. Ежеминутно. И все сходит с ума от этих глупых мечтаний...

[179x256]
Женщина быстро становится похожей на того, кого любит. И вот ты замечаешь, что место в ее сердце периодически занято. Приходя туда, по привычке, как к себе домой, ты видишь обрывки чужого счастья, смятые сигареты, клочья разговоров.
Чужие мысли, фразы, слова, смех и прочее. От этого становилось неуютно, но это вызывает любопытство. Возникает азарт следователя на месте преступления. На месте, я бы сказала, кражи.
Одно дело застать их, как в дешевом анекдоте, в постели. Это да – это ревность, там топор, шкаф, балкон, и прочая пошлятина. А вот так просто без всякого прямого повода наблюдать, как она меняется, сама не осознавая этого, может быть. Как она утекает от тебя по капельке...
Она и не думает еще об измене. То есть она пока только влюблена, и это чувство начинает в ней зреть. Потянув ее за язык ты разматываешь клубок отношений, еще одной, другой жизни.

А как охотно женщина рассказывает любому о своей начинающейся любви! Нет, она обязательно с тобой этим должна поделиться!
Конечно не прямо, просто «ОН» будет все время у нее на устах. Умей слушать ее! Пока еще она не осознала своей привязанности, она объяснит тебе все сама.

И теперь, когда в ней есть что-то больше чем ты, у тебя вдруг появляется возможность взглянуть на нее со стороны, как на чужого человека. Неизбежно меняется и твое отношение к ней, просто в разговоре. Естественно она не может не замечать этого. Это не вызывает недоумения с ее стороны еще и потому, что вообще ее интерес к тебе объективно становится меньше. Точнее, интерес женский всегда один, он не может быть к двум сразу (по крайней мере, в нормальном случае, без нимфоманских патологий). И вот ты наблюдаешь как один «интерес» вытесняет другой.
И вот она начинает врать. Нет, пока не тебе. Она врет себе! Это тоже очень интересно наблюдать. Никогда женщина так не говорит тебе о любви как накануне измены. Она уговаривает себя. Ты лучший. Ты талантливый. Она рассказывает о своей любви к тебе всем и везде. Прямо так: «Я люблю его, я не могу без него жить!». Всем подряд. Это тоже важный признак измены!

А ты? Ты начинаешь замечать по-новому эти ямки на щеках, эту линию бедра, эту трогательную улыбку. Все по-новому! И ты влюбляешься заново. Потому что она уже играет не только роль "жены", но и "любовницы". Причем, чем дальше, тем больше. Потому что она все больше «там», а здесь ее держит привязанность, привычный образ жизни. Ты пользуешься ей как "любовницей", а это всегда особенно сладко - брать чужое.

Потом она однажды спрашивает тебя «а где спасибо?». Если женщина требует «спасибо» - это уже измена. А она постепенно признается себе во всем. И начинает врать тебе. И тут важно делать вид, что ты веришь! Так ей тяжелее врать. Какое удовольствие следить за ее ложью! Теперь это просто какая-то телка, и даже странно, что имя у нее тоже, что и у той – «твоей».
А потом, когда она уже переспала с ним и тяготится тобой, боясь по естественному женскому консерватизму разрушить старый союз, ты пользуешься ей просто по стечению обстоятельств. Как проституткой. Нужно ли говорить, как это возбуждает...
И она не решается тебя бросить, ведь ты такой доверчивый и ей становиться тебя жалко. А что ее ждет «там»? «Там», видимо, тоже все устраивает, и не очень настаивают. Да и проходит время, неизбежно романтический период идет к концу. Она остывает.
В журналах, где-то она читала что хороший любовник – это полезно для здоровья. А здесь? Пустота... Но она уже смирилась с ситуацией. Уже просто, без угрызений совести жалеет тебя. А потом и просто презирает. И ей противно заниматься с тобой сексом. Зачем она это делает? Тебе уже все равно. Ты просто получаешь кайф от того, что можешь насиловать запутавшуюся в себе женщину.

Ну а дальше ничего не будет...

Потом ты говоришь, что уже давно нашел другую. Умоляешь ее простить тебя. Наконец благодаришь ее за все и уходишь. Да...
и обязательно позванивай ей, ведь она действительно умеет любить, по настоящему, бескорыстно. А это редкая вещь в наше
время...