"Тот кого зовут мной."
Это был конец. Конец началу. Его началу.
Ранворнер был побеждён и мой путь к истине закончен. Теперь я знаю что это такое, но сформулировать бы не смог, да и не решился бы. Теперь мне предстоит вернуться в свой опустевший дом, в котором уже никого нет.
Дети, жена, друзья.
Мысль о них заставила сердце забиться быстрее.
Ранворнер и его войны, обманутые его сказками о свободе и богатстве, сожгли дотла все посёлки на своём пути, мой дом не стал исключением. Я не смог защитить их, не смог спасти. Теперь я буду жить с этой болью всю жизнь.
Но я отомстил.
Теперь это не моя война. Я приду в свою деревню, отстрою дома вместе с остатками соседей и снова будет жизнь. Пусть не такая как раньше, но время лечит.
Почти всегда.
Почти.
Зима стирает горизонты, так серостью влачит закат, что хочется скорей весниться, так хочется продрать свой взгляд. Увидеть наконец то небо, что синевой ласкает взор, и разницу средь серой массы, прорезать скуку молодой листвой. Закрыть пальто в пакет подальше, запрятать шапки и шарфы, обледенелые морфемы оставить в ящичке зимы. Воооот.
В час ночи.
Наконец-то один! Лишь иногда с улицы доносится шум запоздалых усталых фиакров. Впереди несколько часов тишины, если не покоя. Наконец-то! Тирания человеческих лиц отступила, и я могу страдать только из-за самого себя.
Существуют натуры чисто созерцательные и совершенно непригодные к действию, которые, однако, под влиянием таинственного и незнакомого импульса действуют иногда с такой стремительностью, на которую даже сами они сочли бы себя неспособными.
Стоял на лестнице, добивал 3-4ю сигарету..
- Ладно – не слова, остатки дыма выплыли из легких.
Спустился на пролет ниже, растрепал долгую прическу. Смахнул остатки сомнений с глаз, вздохнул. Короткий стук по деревянной двери, около глазка..
И всегда так делал. Даже фразы, отмеренные, взвешенные, летели сразу в область сердца, минуя всяческую мозговую периферию.
Бросил взгляд на кнопку лифта, но дверь открылась.. Удивление, радость и тут же пронзительная булавка под ребра..
- Привет – приглушенное его.
В страхе жить нельзя. Раз за разом он может тяготить твою душу.
В свою жизнь человек привносит мнения, события, знания - он создает свой мир. Свой собственный. Только его. Это и право, и проклятье любого, кто вдруг открывает глаза в этом мире. Нет ни Рая, ни Ада для человека. Нет ни вечного наказания за первородный грех, нет страха перед карой. Это больше походит на бегство. От самого себя. Только зачем это человеку.
Множество знания, разные техники, методы "как жить" создают для человека иллюзию свободы - свободы только вот она лежит в его неизгладимом страхе быть самим собой.
У нас есть желания, у нас есть Сердце, есть наш Путь. Он записан, он дан нам. От Бога, от Рождения, от Начала, слова не так важны. Форм масса. Начиная своё взросление, мы проходим от начала до своего Венца. Точно так же, как создавался этот мир. Шаг за шагом.
Это и открытие самого себя, и познания, и неистребимая жажда жить. Изнутри. Где-то очень-очень глубоко в самом начале нашего существа лежит эта маленькая, вечная искорка истинного Света, Жизни. Разницы нет в том как мы назовем свою жизнь, как мы её проживем. Наше Сердце - это единственный верный наш проводник, который никогда не обманывает. Который знает ответы. Знает вопросы. Если задан вопрос и на него нет ответа - боишься ли ты его услышать. Боишься ли ты заглянуть в самого себя.
Может быть.
– Джин, подвинься немного к востоку, – сказал городской клерк, попыхивая трубкой.
Был прохладный вечер. Он сидел на уголке скамьи у камина и находился в весьма благодушном настроении.
– Ты занимаешь неоправданно много места.
Но его жена Джин была занята распутыванием узла, неизвестно как появившегося в ее вязанье, и не была расположена шутить, да и вообще реагировать на слова мужа.
– Джин, – снова сказал муж, – подвинься же немного к востоку. Нельзя вести себя так эгоистично. Подвинься к востоку, – повторил он и подтолкнул жену к другому краю скамьи.
– Что ты такое говоришь! – закричала жена. – И вообще, что такое восток? Для начала, такой вещи, как восток, вообще нет, и потом…
Мимо дома знакомого варвара проходил уставший друид. Весь такой в кровавых подтеках, пыли, босой с грубыми отвердевшими ногами.
Шел и приметил на крыше того самого варвара, крутящего ствол, наслаждающегося солнцем и все такое.
Друид воскликнул - Эй, придурок! Слезай оттуда!
Варавар скосил могучую бровь в сторону низа, но большим вниманием старика удостоить не решил.
- Слезай, дело есть. - друид был не из обидчивых, так что как-то не обиделся.
Варвар доставил патроны, сжал зубы и выпалил весь барабан под ноги кровавому жрецу.
Тут друид понял. И ушел.
Варвар смотрел в его спину, стараясь не видеть крови, стекающей с ног старика. Не приятно ему было на кровь смотреть. И вообще.
Разорви мне грудь надежда,
Грязь и пыль - моя одежда.
Шаги отдавались гулкими вспышками, блеклыми и где-то не здесь. Спираль сужалась, впитывая в себя все, что бы он туда не бросил, в самый центр, жерло его танца.
Она сидела неподалеку в витом кресле, поджав ноги, улыбаясь, но как-то испуганно, неуверенно... знала, что все правильно, но почему... не могла понять. С каждым разом, когда он сужал спираль еще на виток - у нее будто обрывались надежды, тросики, держащие ее голову на плечах, заставляющие ее дышать и вспоминать, мечтать и ... любить, на ее странный манер. Да, ей подвластен любой, каждый желает или будет желать - ей стоило только захотеть. Левая ладонь носит следы маленьких шрамиков, ведь она правда думает, что любовь и кровь - это почти одно и то же.. кровь солоней, любовь горше..
Раз за разом, когда очередной мужчина бросал на нее взгляд, улавливал голод на дне ее глаз, темных, матовых... взглянув и увидев ее жажду обратный путь было уже не найти. Любой становился ее, марионеткой, верной, любящей, пока она не насытится его сладкой душой, пока его тело будет мочь дать хоть каплю тепла.. вечно - для любого, миг - для нее.. Голод не покидал ее, как верный пес, сжимающий челюсти на шее хозяина..
Были времена, она думала - проклятье это или дар? страдание или эйфорию может принести ей такая жизнь, хочет ли она так... С детства ей открылось - искренность - просто очередная маска лжи, правда всегда пахнет тленом, от нее разит могилой, а под землю ей не хотелось никогда. Камень и меха были ее оберегами, замок полнился ковров и гобеленов. Она боялась огня, того настоящего огня, что был другом всем остальным.. Свет был ей макияжем, тьма - одеждой. Время шло, терзания истрепались, стерлись в череде событий.. она приняла себя такой, какой была. Сделала сама то, чего от других бесполезно ждать.
Но вот пришел Он.
Ненужный, слишком горячий, он подпаливал ее темное естество взглядом, пронзал, не замечая ничего.. конечно, благородный эгоизм...
Она не боялась, брала то что нравилось, чего хотела сейчас. Но тут.. добыча была хороша, только оказалась уже чей-то.. и ее хозяин не намерен делиться.
Две жертвы были здесь же. Хиленький ученик, она даже не помнила зачем ответила на его мольбы, взять с паренька было нечего.. Он сидел у стены и завороженно смотрел на учителя, не упускал ни шага, ни жеста... Мальчику еще долго придется приходить в себя, но ей-то какое дело..
Второй.. действительно сладкий, сочный кусочек, тихо спящий в другом углу.. она слизывала с него страсть, эмоции и зарождающиеся чувства недели две, почти без перерывов, ее голод отступал, а этот будто бы не замечал потерь, не думал о себе - лишь она была его жизнью.. пока Он все не испортил.
Ворвавшись в ее покои, Он стянул с нее простыню, холодной улыбкой оглядел обнаженное тело, созданное для наслаждения.. проводил глазами змейку, с ее лобка до маленького темного соска.. Его холодная улыбка раскаленной железкой вошла ей в мозг.
- Вставай - хрипло, с темной злобой сказал Он.
Не глядя, не колеблясь, она прошла за ним, в собственный зал, размерами с половину остального замка. На ее глазах ковры вспыхнули, через мгновение пепел унес поднявшийся ветер. Ей даже показалось, что воздух направили Его крылья, горящие, обжигающие с любого расстояния... Сгреб ее за волосы, почти нежно.. бросил в то самое кресло...
Он отбирал у нее все. Воспоминания скатывались каплями с ее локонов, тут же устремляясь в топку спирали, набранные ею эмоции, те чувства, что она так любила перебирать... Он забирал у нее жизни, оставляя лишь пепел, золу и привкус горькой любви на губах...
Когда все было кончено, у нее не было сил поднять глаза. Он что-то сказал, но.. какая разница..
Хлопок входной двери разнесся эхом по ней, по ее пустоте, но что же...
Второй подошел, погладил ее по щеке... она осторожно подняла ресницы, но его уже не было рядом.. тепло его пальцев было последним, что ей осталось.
в наушнике они, пепельница, эдакая площадка крушения мыслей, между рук, около клавиатуры,
зажигалка манит, щелк, щелк, щелк..
начинающая походить на усы щетина под носом, хрустящие пальцы.
он вышел на балкон, смотрел, видел, чувствовал и слышал.
прохлада осени, запах разложения несбывшихся, недодуманых, недокрашеных эмоциями или любовью..
что-то падает, что-то поднимается, что-то кружится в водовороте сморщенной, отравленой листвы..
он знает и видит, он помнит и слышит, оно бьется, оно горит.. легкость.. что может быть легче - решить и всё..
облако подмигнуло сплошной стеной, глаза зажмурились, как же хотелось их закрыть и .. ковер из лепестков, мягкая травка.. рядом дом, не мечты... жизни.. упаковка сендвичей и любимый пистолет..
Варвар достает любимый смит&вессон, вставляет патрон, садится на крышу и до утра крутит барабан, спускает курок, держа пистолет около уха, заводит, спускает, крутит.
Отверженный друзьями вгляд
И шаг твой, медленной стеной
Обрушился на них, упор в приклад
И раздаются крики. Чувства по кривой
Несутся, ты ведь помнишь это,
Как встарь и будто было так всегда
Занудной мыслью помнишь наше гетто
Откуда безразличны были нам года.
Они шли мимо, как дырявая картина
Бездумная, затертая пером.
И чувства обратились хромой псиной
Как будто можно думать было о другом.
Прощание - нелепая молитва,
Чтоб не сводила больше нас судьба.
Но что несет последняя улыбка
Если надежда не покинет до утра..
Проходит что-то вроде года, варвар значит живет-поживает, о цветке не вспоминает, даже литературу забросил, от Лодура вестимо эти изыски.
Сходил в поход, привез новых шкур, кубков всяких блестящих, топор себе выковал новый, матёрый, веский такой, назвал Ульвгаром, как иначе-то. Девку себе в походе добыл даже, да не прижилась, убежала с каким-то альвом, Нифльхелль его забери. Ну и море с ней, больно худющая была.
Сидит варвар на поленнице, посматривает то на топор для дров, то на деревья-сосенки, дичь какую-то примечает, даже на облака глянул - нет ли дождя по близости (очень уж ему стук по крыше нравится, 5ю сонату почему-то напоминает). Тоска его охватила, понять не может какая, почему - еды навалом, пиво варится, да и в погребе бочек двадцать припасено, Шопенгауэра давно прочитал и не тянет совсем, сойки перестали на пластинках клювами похабщину писать, все же хорошо.
Но даже варвар знает, что бывает такое вот "но". Не дает оно дышать, не дает насладиться, не отпускает от себя.
Вспоминает он цветок свой. Пульсацию его, манящую зелень, охряные лепестки, карминовый отблеск от гладкого стебля.. "Он же был прекрасен", думает варвар. "Ну и что, что крови хотел, чтож тут такого - всем надо что-то есть, никуда не деться". И мыслями такими все глубже в тоску себя вгоняет. Мол, не прав он был, нельзя так было делать с цветочком бедным, радостью его единственной. Выпивает бочку пива, ложиться спать. На утро деревянная подушка была влажной. Хм.
Тянется, растягивается, бежит и течет змеиной струей, сквозь облачные пески и воздушные щели мировоззрений. Щекочет легким огоньком, осыпается лавиной листвы, наполняет воздух легким взмахом сухой ткани. И всегда помнит, рядом, очень близко.
Протягиваешь руку, впиваешься в шелест ее чешуи, но тебе остается лишь блеклое подобие, а она снова впереди. Ты смотришь на нее, думаешь, что жертва - она. Идешь, почти не смотришь по сторонам, идешь ее дорогой, пробираешься сквозь те корни и низкие ветки, которые она посчитала нужным оставить, прогибаешься и распремляешься по мановению ее хвоста.
И вот, лишь часть ее гремучего хвоста видна сквозь заросли, ты завяз в нажитой сети лиан, ты больше не можешь вдыхать тропическую пыльцу полной грудью, ты полон.. ты не интересен ей.
Ты не знаешь, что бывает достаточно лишь перевернуть клепсидру, твой песок - все, что ты можешь пропустить сквозь дряблые и высохшие пальцы.
Ты оборачиваешься - "а над нами лишь небо в алмазах.. небо в алмазах.."
Проведя рукой по седым волосам, молодой человек, опираясь на край дубового стола, с трудом поднялся, взял трость и направился к двери. Нога подминалась под весом молодых костей, тщедушные мышцы даже не старались помочь и облегчить этот труд. Кожа как шелуха осыпалась от его тяжелых шагов, ступени, ведущие к открытой площадке, были усеяны пережитым, наболевшим.. несбывшиеся надежды не отставая мешались за плечами, опустившимися недавно, но навсегда.
С одной стороны море, с другой море, с третьей море, за спиной и вовсе океан. Ветер подхватывал лоскутки былой роскоши, расшитая мантия рассыпалась под тусклым солнцем. Каждый удар волн в основание башни пускал новую сетку трещин в почерневшей трости. Глаза блекли, но на горизонте еще могли различить отдаляющуюся землю.
Кривая усмешка обезобразило лицо. Ах да.. были же еще и крылья... как будто еще вчера, но так давно.. не осталось ни шрамов, ни рубцов, обхватив которые можно было бы пролить слезу и вспомнить.. он давно, еще вчера, разучился считать эти воспоминания правдой. Думать было нельзя, неспокойная вода шумела, отзывалась неритмичной пульсацией в угасающем теле, из ушей изливалось что-то горячее, ожерелье из перьев плавилось, стекало на горячие камни площадки.
Чаечьи крылья подняли ураган, человек упал, щербатая и жестокая поверхность сломала половину костей, остальные сжались, предвкушая собственный конец. Лицо уже не могло выражать, но боли тоже не было, последняя милость..
Долетевшая капля распластала его, слабый луч света расщепил на хрупкие частицы сгоревшей бумаги, а новый взмах крыльев крикливой птицы докончил это дело. Сияющей пыльцой человек разлетелся по миру, быть может кого-то еще обрадует этот мимолетный танец пылинок..
Ясные, сизые, млечные
Ритмы дорог бесконечные.
Завтрашне видится холодно
Холодно и бесконечнее
Драные, будто вчерашние
Жалкие, но настоящие
Верные слову, но кто они?
Эквилибристы с оковами.
Щурятся, им непривычные
Жадные взгляды. Обычные
Смотрят и их пожирают
Люди, что с жизнью играют.
Варвар можно сказать не заметил этих цветочный алчных махинаций, знай себе Декарта почитывает, хозяином значит себя чувствует.
Проходит время, съедается мясо, цветок больше не показывает своих жадных лепестков. Варвар так же его лелеет, оберегает свою поэтическую натуру, но, как мы могли заметить, варварское в нем сильно, никуда не девается.
Однажды, варвар зачем-то копает яму посреди двора. Устал читать и прочее, решил отдохнуть и вообще. Копает, копает, потом, утёр пот, присел рядом с цветком и спину чешет. Дышит тяжело так, смотрит куда-то за горизонт.. и хрясь - впилось что-то, прям в бок его косматый.
Варвар шокирован, смотрит - а это цветок стеблем своим кровожадным впился и по желобку листьевому пьёт кровь его, варвара.
Нет, он конечно хотел тут же в дом, секиру, алебарду там, все такое, нашинковать в салат себе под кабанчика, но запудрены уже мозги неварварскими делами, овладел собой, остыл. А цветок на радостях засиял, раскрылся, ну варвар совсем и растаял.
Еще время туда-сюда, бывает все чаще, что цветок покушается на варвара. взимает свою кровавую плату за шоу. Наглеет цветок, пьет больше, чаще, чуть ли не в постель уже к варвару лезет, а у того туман перед глазами, не как обычно - брови разросшиеся мешают - а от постоянных этих изыманий.
Делать-то нечего. Берет он накавальню, залезает на крышу, напрягает мышцы на груди и пузе..
Прыгает в низ, прямо на цветок, а накавальней себя сверху накрывает. это он потом подумал, что что-то не то. но.. получилось, да.
Цветок, отчасти тоже будучу начитанным и вообще, убирается под землю и сваливает подземными тропками.
Куда? а хрен его знает.
Варвар выпил пива, поорал на весь лес, метнул копьё в фазанчика, в общем празнует. рад за него.
Он хватает эти нервные руки и, чтобы успокоить их, сжимает в своих ладонях. И он знает, что в любую минуту он оставит дом своего счастья, что в любую минуту оставит свой Рай, где живет с девушкой из сновиденья, что предаст "Es muss sein!" своей любви ради того, чтобы уйти с Терезой, женщиной, рожденной из шести смешных случайностей. Он все еще сидел на кровати и смотрел на женщину, которая лежала рядом и во сне сжимала его руку. Он испытывал к ней невыразимую любовь. Ее сон, должно быть, в эту минуту был очень хрупким, потому что она открыла глаза и испуганно уставилась на него, - Куда ты смотришь? - спросила она. Он знал, что надо не будить ее, а усыпить снова; поэтому он старался ответить так, чтобы его слова сотворили в ее воображении образ нового сна. - Я смотрю на звезды, - сказал он. - Не лги, что ты смотришь на звезды. Ты смотришь вниз. - Потому что мы в самолете. Звезды под нами, - ответил Томаш. - Аа, в самолете, - сказала Тереза. Она еще крепче сжала Томашеву руку и снова уснула. Томаш знал, что сейчас Тереза смотрит вниз в круглое окошечко самолета, который летит высоко над звездами.