Черт, черт. Нити
Запутался, или нет. А, ох, да.
Здесь руки, тут перчатки вот зонт И. глаза.
Подвешен, дактокто
Да
Могу не тянуться, все тут. Это?
Теперь и это. Я думал о нём. Уже думалктоже.
Знаю.
Ноги протянуты, не жарко, терпимо, я же
знаю
как это и так уже было. Нити здесь, могу уснуть.
Нить от головы, конечно.
Я внизу, верх - это я. Около - всё, остальное, что
не я, как будто нет теперь естьчёрт.
Как же, зачем так.
Зачем я так. Так всегда.
Зона меня, Сам подвесил
Чёрт

Репортаж РТР '96 года про толкиенистов напомнил и навел на мысли, а вообще просто хочется расписать это всё.
С давних времен.. кхе-кхе, кхм.
Года этак с 2003го я занимаюсь "другими ролевыми играми". Мысль о том, почему мне это нравится и вообще.
Серьезным (даже без кавычек) это стало, когда мы с товарищем нашли таких же идиотов, но уже объединившихся в банду, называлась она Северное братство (и тусовались они на нашем школьном дворе, что забавно, мы не видели, пока не узнали о них из третьих уст). И именно момент сплочения с кем-то, это нахождение клуба по интересам - вот это купило меня в "ролевом движении". Потом оказалось, что есть места, где собираются не только друзья прям, а все подряд: общаться - напиваться. Там эта сообщённость усиливалась, от градусов и количества участников видимо. А потом этого не стало. Сначала я чуть отошёл от этих дел, потом сходил в армию, года 3 в общем не было меня в этом самом увлечении. И, как оказалось, "юра, мы всё проебали". Крупные тусовки треснули почти так же, как и мелкие. Из всех, что были - осталась простопьянка на октябрьской, видимо потому что близко к метро. Мелкие клубы если и остались, то очень мелкие, больше 15 человек в рыбно-базарный день я и не видел ни в одного. Да и прячутся, не пробуют стать чем-то большим, в целом их можно понять. И я пробовал собрать такое сам, за что был не раз осмеян сверстниками (какое детское слово)). И ничего не вышло, да. Может мне не хватало отдачи, может я думал, что сразу соберется банда и будет классно. Не знаю, но не получилось, не вернулись былые годы, не стало сердцу веселей. Из крупных тусовок ребятки немного разошлись по новомодным залам, где старые толчки за деньги учат драться толчков юных. По началу я как-то обиделся, как будто рокенрол убили этим вот, продали всё, а потом как-то повзрослел ещё немного и забил.

И сберегут вас мысли, от зонтов и прогнозов погод.

Итак, мы близко.
Уголь сигареты, продолжая пальцы, указывает на неё.
Пятнистое небо зияет в наши дыры, теряя понимание в этом.
Это - всегда здесь.
Это - не мы.
Мы пропускаем через книги на унитазах воспоминания, мы живем момент, когда пепел с конца сигареты пачкает штаны.
Итак, дорога, конечно.
Шагаем, карманы набиты, карманы пусты от своего наполнения.
И мысли, в том, что мы. Мысли мы, не пустые мы, мысли о пустом месте, где были мы.
Закрой их, моргни и начни заново.

Стена гласила неровными буквами: "Если не пользоваться возможностью - теряешь другие возможности". Под надписью была гора мусора, отдельной кучей сваленные окурки перебивали другие запахи.
Получается, не выбранный путь перечеркивает свои развилки, что не отменяет развилок от пути всёж таки выбранного. Связи отвилок неизбежны, переплетение путей идёт от личностной сути - оно просто есть, как эта стена. Верхний ряд кирпичей не возможен без нижнего, а тот мог бы оказаться в другой стене, но он здесь. И значит опять выбор пути - формальность, следующий ход в партии, окончание которой обусловлено правилами и механикой, нет шагов в сторону. Цепь вариативности зациклена связью букв, неряшливо соединяющих кирпичи. И мироздание роняет на голову тебе только один из них, будто не дано тебе иных стен и рамок. Неделание, не-выбор стен и их частей - способ оказаться внизу, быть погребённым?
Воздух потоком одел перекуренную кучку в пакет. Лучи света застилали ему глаза, не открывая их, он оборачивался на звуки.

Имя кажется глупым, пока не посмотришь на меня.
Я и правда хорош.
Большими ботинками я стучу по камням и железу, чёрными волосами впитываю ваши взгляды. Но я спокоен, я собран, ни тряске вагона, ни протёртым джинсам меня не смутить.
Я давно не брился, ну и что же. Я выгляжу ещё лучше.
Да, я хорош.
Отцовские перчатки сжимают, конечно, гитарный чехол. Перчатки старые, от них я выгляжу не так идеально, но они мои, хоть что-то действительно изнутри меня. А мог бы быть смазливым, в свитерочках, кедах, как хотела мать, не захочет больше.
От парня с лампой разит табаком, будто у него все карманы забиты пеплом и окурками. Слишком резок, слишком выбивается, как отвалившаяся пуговица. И пусть уходит. Пусть.

Прямая спина стянута к поясу петлёй сумки, так не приятно задевать широкими плечами людей. Слева сидят какие-то парни, в секундной радости не обращающие внимания на эти случайные касания. Не приятно.
И радость, откуда она берётся. Я помню свою улыбку и лёгкость, как помнят сумбурно лучший детский новый год.
Сейчас же натёртая нога и моя собранность, не показывающая эту боль всем вокруг, вот моя радость. Какой-то в чёрном грызёт серьгу, посматривая на меня, или на этих парней, лицемер.
И дети, конечно. Не новый сюжет, я вписалась в эти колеи.
Выходи, Ина, тебе тут нечего делать.
Да, Ина, только прикрою глаза на минуту.

Ломит ногти, им больно впиваться в руку
Когда глаза по настоящему
как твои
как тогда, мы стояли
не могли понять
Сейчас ломит неживые губы,
Обколотые зубы и нет и слова
От и о пускаются
В самое серое и плотное
одно танец двоих

Кидай меня, сильнее, чтобы впечаталось в треугольном куске
Протри меня взглядом, он сможет, сможет, ты не опускай, вот сейчас
Я украл, я сам смотрю на себя и дрожу,
Вцепись, оторви, окрась меня
Только ты
Шёпотом, рифмой, страстью
Ты нежность, я нежность
Отлей меня в мраморе своих сомнений
Брось и ударь, я твоя трещина
Я здесь, я везде и ты
Твоя твои

Зимней порой, той что торцом выходила в сад, а внимание обращала на завитые колонны,
Мадемуазель Дрожъ-Пичугина договорилась о рандеву с Жан-Жаком де Сном.
Встреча эта, конечно волнительного полюса, обещалась запечататься меж складок на их щёчках, но,
Конечно, нам не довелось бы это узнать, не пойди что-то эдак.
- Мадемуазель, - говорил де Сном, - сонмы неожиданных потерь памяти витают в облаках, не уж то взгляд, которым вы так торчите, должен еще удивить?
- О, mon cherry, - да - вам бы стоило пройти чуть дальше, чем кончики моих ресниц и, быть может, мы, может быть,
И тут этот подлец вероломно оставил даму незаконченной. Скинул её в туннель, где плещется вода, в омут, где не дают друг другу не думать.
И не оставил ни одной птицы на небе

Прохладой утренней, мой стул встречает зад.
И хочется оглянуться.
Руки переплетают глаза изнутри.

Ты сидишь и куришь
И вот ты ослеп
Пропали цвета и грани
Ты шевелишь в воздухе пальцами
Все что ты еще знаешь это где твой стакан
Что твоя сигарета тлеет заканчивая руку
Окно слева веет свободой которую ты не увидишь
Пропадает пол и тебя не держит образ
Ты не образ
Ты

.

Как грязь под ногтями бывает ощущение.
Воспоминание о том, как плюнул в собственный бокал виски, чтобы кривиться и пить его, пока не иссякнет даже горечь. Горечь, которую сам придумал.
Память стирает и через два холма уже не понимаешь, чем тебе насолил тот бокал, порой хочется к нему вернуться, прижаться лбом к прохладному стеклу.
Возраст потихоньку дает мне возможность избегать этих возвращений.
Куда девается моя хваленая рациональная практичность, аналитическая заноза, когда делаю то.
И зеркала.

Моё одиночество разбивается о клубы сигаретного дыма, серые массы которого никак не выйдут в узкую форточку. Трещит под натиском надоевшей музыки. Стирается вместе с губами от стаканов и бутылок, сжимается в углу, пока глаза и мысли следят за бушующим дождём.
Конечно, оно как живое, каким ему еще быть. Как ребенок, которого хотели, но не знают как быть как только получили. И пока еще та стадия, когда кажется что всё получится само, ребенок вырастет и станет «нормальным», жизнь найдет свою дорогу. И будут другие мысли, другие желания. Другое отношение к вещам, которых хочешь.
И ведь мне в самом деле всё это нравится. Чуть меньше нытья было бы к месту, но это не такая большая проблема, если подумать. И часто бывают мысли, что если намеренно лишиться всех тех, кто всё еще хорошо ко мне относится. Оскорбить неловкой шуткой, сотворить что-то действительно не уместное. Когда не плохо знаешь людей, очень просто взять и остаться без них, в смысле действия, а не ощущения результата. Но тут просыпается старое доброе.
«Любите меня, любите меня все и всегда», воплощенное в желании нравиться, вызывать как бы восхищенные фразы. Не то чтобы люди мне так дороги или нужны. Скорее паутина держит на холмике моей социальной ниши.

Коупленд навеял такую болтовню.
Индивидуальность человека, отчасти, зависит от его взглядов.
Если попробовать воспринять это как балльную систему, получается что-то такое.
Вливаясь в общество и принимая его приоритеты, повадки и мораль - эти баллы вычитаются, в зависимости от степени погружения от 5 до 50ти баллов из условной сотни. После 50ти тоже бывают нюансы, но я бы сказал, что скорее баллы личные и возможные минусы смешиваются, получается такая молекулярная чехарда.
По этой самой мысли, человек способен заменить что-то своё (взять что-то готовое вместо поиска своего), но до некоторого передела, дальше он наложив на себя - все равно индивидуален по своему. Наверное примерно так религии разветвились когда-то.
Обратно, человеку баллы нужно набирать. Вроде сотня она и есть сотня, но многие баллы как бы пустышки. Они заменяются, дополняются, перекрашиваются. Всю жизнь, каждый день и момент.
Особенно интересно думать о том, как это выглядит, когда ты способен в любой момент выставить зеркала у произвольного количества баллов, отражая и выглядя не собой.

С тех пор я стала думать, что все мы идем, идем, идем без остановки, только вот в конце нет никакого города или места. Мы просто идем. Вот и все.
— Ты когда-нибудь винила Уэйда или меня?
— Уэйда? Он всегда вставал на пути Теда, чтобы меня защитить. Как я могу его винить? А тебя? Нет. Тед идиот. В последнее время я стала думать, что вина — это просто такая штука, с помощью которой пытаются придать какой-то смысл хаосу.
— Что ты имеешь в виду?
— Представь, что с тобой случается какое-то странное и непредсказуемое событие, ну, например, рухнувший кедр придавил твоего котенка, или тебя взяли в заложницы налетчики в какой-то забегаловке, или миссис Драммонд заразилась СПИДом от пули, задевшей печень ее сына. Я могла бы обвинить людей, ответственных за лесопосадки, в том, что они вовремя не посоветовали мне срубить этот кедр. Я могла бы обвинить систему правопорядка штата Флорида в... ну, в чем-нибудь. Или могла бы сказать, что пуля была Божьей карой за то, что я плохо исполняла супружеские обязанности. Или... понимаешь, что я хочу сказать. Ничьей вины тут нет. Это хаос. Просто хаос. Случайные номера, выскакивающие в Космической лотерее.
— Ты и правда так думаешь?
— Чем дальше, тем больше.

— Что ж, по крайней мере это больше на тебя похоже, Уэйд. Почему ты так нетерпим к себе? Ни в ком другом этой черты нет. Да и не было. Я никогда в тебе этого не понимала. Ты сам свой худший враг.
— Моя жизнь — сплошная шутка, Сара. Я рожден разочаровывать людей. И мне даже безразлично, когда я становлюсь безразличен людям. И я ухожу, ухожу, не оставляя за собой следов.
— Твоя жизнь не шутка, Уэйд.
— Тогда что?

В умной книжке эта мысль началась бы как "Счастье - не нормальное состояние для человека, человек не способен быть счастливым".
Но у меня все попроще.
Бывает такое, что думаешь "Ого, это же я вот его ощущаю, это мне вон как хорошо". И первые мгновения этих ощущений - это по сути все эти ощущения. Как только ты их распознал - беспощадная машина прогресса ревом из-за горизонта обещает сровнять своими гусеницами твои последние улыбки.
И есть некоторая причина, думается мне, в том подходе к , допустим, отношениям, что сформулировало общество, что твердят и некоторые ритуальные инстинкты (да, это опять выходит пустая болтовня) - сначала нужно распетушить хвост. Показать что-то хорошее, припрятать что-то не очень, сдерживать мелкое раздражение, вот это всё. И через время этот шкаф взрывается вываливающимися "сюрпризами". И со временем ты уже начинаешь думать о нем заранее. Высматриваешь эти отложенные кости, не веришь, что их нет. Какое уж тут счастье.

Я чувствую женские взгляды, как чувствовал бы голод: вроде бы знаешь, что хочешь есть, а попросит кто объяснить, откуда ты это знаешь, — и не получается. Кажется, будто женские мысли проходят через меня, словно лучи. Нет, глупо как-то звучит… Может, и не существует никаких лучей. Может, это просто моя страсть. Да, очень даже может быть…

Меня пугают чистые листы
Я их не узнаю, не понимаю.
Впиваются в сознание сквозь сны
И мысли вместе с болью выпивают.
Не знаю к ним подхода, вот совсем.
Стою, будто на сцене пред народом.
Не знаю, что поведал бы я им
А мысли вьются, жалят стадным скопом.
Ты ловишь их - они тебя.
И вот - заоблачные дали
Хотел лишь рифму к слову "возлюбя"
А мысли взяли и цинично осмеяли.
Ты рвешь границы, связи, миражи
Ты ошибаешь, скомкано, постыдно.
И вот, потерян тот волшебный миг,
Когда сознание открыто и порывно.
Листы остануться лежать, так как хотели
А нам останется, обычно, избежать
Такой обычной, старенькой потери
Каких в остатке за день - штук по пять.