Эссе "Less Than One" ("Меньше единицы") впервые опубликовано в 1979 году. Прозднее вошло в состав книги с одноименным названием: Joseph Brodsky "Less Than One: Selected Esseays". Всего в книге 18 эссе, 15 из которых написаны по-английски. Книга была удостоена премии Национального совета критиков США (the National Book Critics Circle)
скачать можно здесь http://litera.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=12450&ob_no=13101
my beloved Joseph!
Остановись мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо!
Спектакль на стихи Бродского
my beloved Joseph!
Послеловие (IV)
Тронь меня - и ты тронешь сухой репей,
сырость, присущую вечеру или полдню,
каменоломню города, ширь степей,
тех, кого нет в живых, но кого я помню.
[219x253]
Сегодня в 1:25 на телеканале "Культура" будет документальный фильм "В плену у ангелов. Письмо в бутылке. Иосиф Бродский"
В этом фильме Иосиф Бродский представлен не как поэт-мыслитель, а как влюбленный юноша. Основой сюжета стал сборник стихов Бродского "Новые стансы к Августе", посвященный Марине Басмановой.
В фильм вошли хроникальные кадры Ленинграда 60-70 годов ХХ века.
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья.
Только в уборную -- и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
это стихотворение, я впервые услышала в кабинете психиатора, он мне его наизусть рассказал) поразило
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
_____________________________________
1957 год.
I
Март на исходе. Радостная весть:
день удлинился. Кажется, на треть.
Глаз чувствует, что требуется вещь,
которую пристрастно рассмотреть.
Возьмем за спинку некоторый стул.
Приметы его вкратце таковы:
зажат между невидимых, но скул
пространства (что есть форма татарвы),
он что-то вроде метра в высоту
на сорок сантиметров в ширину
и сделан, как и дерево в саду,
из общей (как считалось в старину)
коричневой материи. Что сухо
сочтется камуфляжем в Царстве Духа.
II
Вещь, помещенной будучи, как в Аш-
два-О, в пространство, презирая риск,
пространство жаждет вытеснить; но ваш
глаз на полу не замечает брызг
пространства. Стул, что твой наполеон,
красуется сегодня, где вчерась.
Что было бы здесь, если бы не он?
Лишь воздух. В этом воздухе б вилась
пыль. Взгляд бы не задерживался на
пылинке, но, блуждая по стене,
он достигал бы вскорости окна;
достигнув, устремлялся бы вовне,
где нет вещей, где есть пространство, но
к вам вытесненным выглядит оно.
III
На мягкий в профиль смахивая знак
и "восемь", но квадратное, в анфас,
стоит он в центре комнаты, столь наг,
что многое притягивает глаз.
Но это -- только воздух. Между ног
(коричневых, что важно -- четырех)
лишь воздух. То есть дай ему пинок,
скинь все с себя -- как об стену горох.
Лишь воздух. Вас охватывает жуть.
Вам остается, в сущности, одно:
вскочив, его рывком перевернуть.
Но максимум, что обнажится -- дно.
Фанера. Гвозди. Пыльные штыри.
Товар из вашей собственной ноздри.
IV
Четверг. Сегодня стул был не у дел.
Он не переместился. Ни на шаг.
Никто на нем сегодня не сидел,
не двигал, не набрасывал пиджак.
Пространство, точно изморось -- пчелу,
вещь, пользоваться коей перестал
владелец, превращает ввечеру
(пусть временно) в коричневый кристалл.
Стул напрягает весь свой силуэт.
Тепло; часы показывают шесть.
Все выглядит как будто его нет,
тогда как он в действительности есть!
Но мало ли чем жертвуют, вчера
от завтра отличая, вечера.
V
Материя возникла из борьбы,
как явствуют преданья старины.
Мир создан был для мебели, дабы
создатель мог взглянуть со стороны
на что-нибудь, признать его чужим,
оставить без внимания вопрос
о подлинности. Названный режим
материи не обещает роз,
но гвозди. Впрочем, если бы не гвоздь,
все сразу же распалось бы, как есть,
на рейки, перекладины. Ваш гость
не мог бы, при желании, присесть.
Составленная из частей, везде
вещь держится в итоге на гвозде.
VI
Стул состоит из чувства пустоты
плюс крашенной материи; к чему
прибавим, что пропорции просты
my beloved Joseph!
...
Розовый истукан
Здесь я себе поставил.
В двух шагах океан-
место воды без правил.
Вряд ли там кто-нибудь,
кроме солнца садится.
Так успела шепнуть
Аэроплану птица.
(из "Арии").
замечательнейший сайт, посвященный Иосифу Александровичу:
http://br00.narod.ru/
там есть книги, критика, фотографии... - и даже ГОЛОС!
шагов тебе самому
страшен настолько, что твой испуг
одушевляет тьму.
другие, и, пряча дрожь,
по лестнице шел бы такой как ты,
ты б уже поднял нож.
Но здесь только ты; и когда с трудом
ты двери своей достиг,
ты хлопаешь ею -- и в грохоте том
твой предательский крик.
my beloved Joseph!
...всё то, что я писал в те времена
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстёгиваясь
на постель свою
и ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанья.
а там до стука в дверь уже подать рукой.
Ты сам себе теперь дымящий миноносец
и синий горизонт, и в бурях есть покой.
Носки от беготни крысиныя промокли.
К лопаткам приросла бесцветная мишень.
И к ней, как чешуя, прикованы бинокли
не видящих меня смотря каких женьшень.
(иначе -- серости) и хлестких резюме,
ни резвого свинца, ни обнаженных лезвий,
как собственной родни, глаз больше не бздюме.
Питомец Балтики предпочитает Морзе!
Для спасшейся души -- естественней петит!
И с уст моих в ответ на зимнее по морде
сквозь минные поля эх яблочко летит.
Испуганный, возлюбленный и нищий, --
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.
И осенью и летом не умру,
не всколыхнется зимняя простынка,
взгляни, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жизнью паутинка.
И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.
Да. Времени -- о собственной судьбе
кричу все громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себе,
но время мне ответствует молчаньем.
Лети в окне и вздрагивай в огне,
Свисти, река! Звони, звони по мне,
мой Петербург, мой колокол пожарный.
Пускай легко рыдает ветер резкий
и над моей могилою еврейской
младая жизнь настойчиво кричит.
исступленье смиряет кругами,
потому что нельзя исчерпать
даже это пространство шагами.
Заключенный, приникший к окну,
отражение сам и примета
плоти той, что уходит ко дну,
поднимая волну Архимеда.
Тюрьмы строят на месте пустом. *(1)
Но отборные свойства натуры
вытесняются телом с трудом
лишь в объем гробовой кубатуры.
16 февраля 1964
* 1. В неизв. источнике вариант этой и следующей строк: - С. В.
Тюрьмы зиждутся только на том,
что отборные свойства натуры
Модератор проснулся и говорит спасибо за загруженную в собщество музыку)
Кажется, этого стихотворения ещё не было...
а воробьи -- пролетарьят пернатых --
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелета
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное "карр!"
звучит для нас как песня патриота.