Как тюремный засов
разрешается звоном от бремени,
от калмыцких усов
над улыбкой прошедшего времени,
так в ночной тишине,
обнажая надежды беззубие,
по версте, по версте
отступает любовь от безумия.
И разинутый рот
до ушей раздвигая беспамятством,
как садок для щедрот
временным и пространственным пьяницам,
что в горящем дому,
ухитряясь дрожать над заплатами,
и уставясь во тьму,
заедают версту циферблатами,-
боль разлуки с тобой
вытесняет действительность равную
не печальной судьбой,
а простой Архимедовой правдою.
Через гордый язык,
хоронясь от законности с тщанием,
от сердечных музык
пробираются правда с молчанием
в мой последний пенат
- то ль слезинка, то ль веточка вербная, -
и тебе не понять,
да и мне не расслышать, наверное:
то ли вправду звенит тишина,
как на Стиксе уключина,
то ли песня навзрыд сложена,
и посмертно разучена.
Теперь у меня есть масло из Египта, статуетка сфинкса, похожего на Павла I, маленькая черно-белая фотография одного человека, куча этнического вида браслетов-серёжек, деревянная блок-флейта, учебник японского и окончтельно растоптанное самолюбие.
Знаете, уже почти не больно...
Впереди путь.
Железная дорога, незнакомый город... Должно быть счастье, восторг, широко распахнутые глаза и потрескавшиеся губы...
А нет.
Так странно.
И страшно.
А вообще, как говорил Гришковец - а знаете, я хороший, меня можно любить...
Как то лютою зимой
Дятлы ехали домой
Первый дятел был удал –
Лучше всех в лесу плясал.
А второй так не умел,
Но зато играл и пел.
Пока едет паровоз
Будем слушать стук колес.
Будем песни сочинять,
Будем пить казенный чай,
Да из под прикрытых век
Сквозь стекло смотреть на снег.
Кто-то пошутил наверно - это казус календарный...
В ноябре на жарком юге зимний день оставив нам.
И давно исчезли рельсы, но летит вагон плацкартный
Не по сваям, не по шпалам, а уже по облакам…
Дятел дятлу говорит:
«Что-то море не горит,
Что-то елки не в цветах,
Что-то небо в облаках.
За спиной горят мосты…
Виноват наверно ты!»
Дятел дятлу отвечал,
Что про море знать не знал,
Что на елке не сидел,
И на небо не глядел.
«Лесом ходят поезда,
Ты и сам иди туда».
Мы давно уже ошиблись, а вагон столбы считает.
Он простит нам нашу юность и бездарный детский фарс.
Облака в отары сбились, Бог на небе замерзает,
Птицы к югу потянулись. Им, конечно, не до нас.
Дятел дятлу говорит:
«Ты, дружок, меня прости,
Загляделся я в окно
И сказал совсем не то.
Полустанок впереди –
Дальше нам не по пути»
Дятел дятлу отвечал:
«Что ж ты , братец, то молчал?
Что ж, ты мне сказал не в срок,
Может я б тебе помог.
Теперь ждут меня домой –
Мне нельзя идти с тобой»
Я смахну слезу небрежно вслед за взглядом безответным,
Объясниться не успели… все же может и не зря…
Но останется надежда, что придет вагон небесный
Через вьюги и метели к полустанку ноября.
Знаете, а синдром Лили Брик это очень интересно. Когда маленькая, крошечная женщина полностью властна над громадным мужчиной. Именно такие подчёркнуто-гротескные физические характеристики - в этом вся красота картинки.
А потом он застрелился... Да не смешите меня, по сравнению с ней ему было настолько плевать на всю политику скопом. Это был только эскапизм, потом и вовсе работать перестало.
А я была знакома с Маяковским в одной из прошлых жизней...
Мальчик стричься не желает, Мальчик с кресла уползает. Парикмахерша устала И мальчишку стричь не стала. А волосы растут, волосы растут. Подрастают, подрастают, Их в косички заплетают. Ну и сын! - сказала мать, - Надо платье покупать! Мальчик в платьице гулял, Мальчик девочкою стал! И теперь он с мамой ходит Завиваться в дамский зал!
Когда я была совсем маленькой, со мной рядом был Лев. Он садился на небольшом расстоянии, клал кончик хвоста на огромные кошачьи лапы и сторожил. Чтоб не натворила чего бестолковая. Я видела его отчётливо, гладила, утопая пальчиками в шёлке гривы, я до сих пор могу ощутить тепло его дыхания и мягкость бархатного носа. А окружающие не видели. Взрослые, по крайней мере... Ещё я знакома со своим домовым, он спал у меня в ногах вплоть до позапрошлого года, оберегал маленькую. Теперь на сестрёнку переключился.
Время остановилось между сказкой и былью Я стою на холодных плитах, покрытых звёздной пылью Мост над туманным заливом, чувство до боли знакомо Закрываю глаза и таю, падаю в невесомость
Снится морю - гроза, мягким травам - роса Снятся вольному ветру крылья и паруса И лишь мне не уснуть, я сегодня в плену Горько-сладких воспоминаний, вернувших мне эту весну
Холодам вопреки Оживают ростки Прибывает луна И плывут мечты сквозь года Сквозь морские приливы Сквозь апрельские ливни Я хочу, чтоб так было всегда
Хлынули звуки и краски неудержимым потоком И разрушен крайний предел натяжения нервных волокон Вихри невиданной силы не дают удержаться Отрывают меня от земли, нарушая закон гравитации
Километры некошеных трав Разгорается пламя костра Наполняются мёдом соты, льётся вино через край И вплетаются нити дорог В ожерелье бессонных ночей Лишь затем, чтобы мне однажды уснуть на твоём плече
Шорох смятых страниц Океан без границ Твоё сердце внутри, чувствую каждый удар Тихий шёпот и крик Интонации ритм Я хочу, чтоб так было всегда
Время остановилось Между сказкой и былью Я стою на холодных плитах, покрытых звёздною пылью Мост над туманным заливом Чувство до боли знакомо Закрываю глаза и снова падаю в невесомость
Дремлют в дымке вулканы Тонут в воде облака Полон тайн необъятный мир, отражённый в твоих зрачках И снова мне не уснуть Я навеки в плену Все дороги в конце концов возвращаются в эту весну
Холодам вопреки Оживают ростки Прибывает луна И плывут мечты сквозь года Сквозь морские приливы Сквозь апрельские ливни Я хочу, чтоб так было всегда
"Маленький принц пошел взглянуть на розы. - В ничуть не похожи на мою розу...Вы ничто...Вы красивые, но пустые. Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она дороже всех вас. Ведь это ее, а не вас я поливал каждый день. Ее, а невас накрывал стеклянным колпаком. Ее загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для нее убивал гусениц, только две или три оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она моя."
Может, я действительно такая убогая и ущербная, потому что читаю классику, никогда не использую в речи слова, в значении которых не уверена, и поправляю людей, когда вижу, что они не правы?
И ведь не пафосничаю, казалось, не кричу на каждом углу, что учусь в крутом универе и даже не считаю себя центром вселенной.
Ой, как нам, оказывается, неприятно почувствовать меня хоть в малости выше себя, признать грамматическую ошибку в слове... Мы, конечно, начнём кидаться фамильярностями и запрещать мои комментарии. Противно даже, честное слово.
Меня окружает множество людей, чья основная цель в общении - за счёт меня самоутвердиться.
Только одно небольшое "но". То маленькое сопливое ничтожество, которое можно было отшвырнуть ногой, чтоб оно, заливаясь слезами, вновь и вновь приползало на животе к ногам, это существо умерло.
...исчезает. Для меня. Я почти разучилась его видеть, а ведь оно есть, в каждом мгновении жизни, стоит лишь посмотреть чуть шире... В букетах жёлтых листьев, в волосах на ветру, в улыбках маленьких детей... А я не вижу. Смотрю под ноги. Предпочитаю звёзды, отражённые в лужах - настоящим. Оно вернётся? Да-да, конечно, вернётся... Вернётся ли...
Наверное, это называется - кончилось детство. Отрощена толстая шкурка, чтоб не было так больно, чтоб не мог любой, как раньше, обидеть. Налёт цинизма, корочка сарказма, вот так, больше ничего не проникнет. Ни-что... И волшебство тоже.
А, знаете, еси бы так просто было определить своё будущее, я бы выбрала - как было. Через любую боль, любое унижение, презрительно-жалостливые взгляды, чтоб чувствовать мир так глубоко и полно, как тогда, в прошлом августе, больше года назад. Тогда, у открытого, чтоб курить, окна, когда одна половина лица освещена, а другая в тени. Так люблю запах курящейся трубки...
Волшебство, волшебство...