Все в этом мире, радость моя, построено на взаимности. И не имеет значения, как ты к этому относишься. На взаимном уважении, взаимной договоренности, взаимной любви.
Вся твоя жизнь основана на зависимости. И от этого тоже не убежать. Зависимость от родителей, любимого человека, друзей и коллег, от своих принципов. Главная твоя задача - добиться максимальной "независимости" в выборе своих зависимостей и выбрать ту, которая будет казаться необременительной и приятной. Но без которой тебе затруднительно будет жить. Вот что я имел в виду, когда говорил, что свобода - в зависимости.
Ты так молод еще, радость моя, ты стремишься скорее стать самостоятельным, жить по своим законам. Стремишься стать свободным. Но только в детстве и юности ты по-настоящему свободен. Пока ты рисуешь акварелью бабочек в альбоме, за тебя все решат другие. Взрослая жизнь покажется тебе открытым морем, в котором так мало близкого и понятного.
Если бы ты мог понять это быстрее, чем испытать, ты бы не стал спешить, радость моя.
Нежность, что родилась из тишины и понимания, опускала нас все глубже и глубже. Невесомость - и никто не скажет, летишь ты или тонешь. Глубже и глубже - я вижу, как глянцевый и влажный свет скользит по твоей шее, втиснувшись в приоткрытую дверь с балкона.
Глубже и глубже - темнота делает все общим и исключительно твоим одновременно - ты приникаешь к стеклу машины, мимо которой проносятся луны огней.
У нас с тобой так много общего. Небо, звезды, расстояния. Память, которая давно нуждается в снотворном. Память - мы так верны ей, что все произошедшее и дорогое нам уже давно превратилось в невольно заученную сказку. А ты - как красивая музыкальная шкатулка, хозяин которой однажды выбросил ключ в окно. Я держу ее в руках и точно знаю, что заточенная в ней музыка невыносимо прекрасна. Но я слышу ее только в своей голове, это - моя музыка. Еще я знаю, что никогда не услышу того, что слышал кто-то другой, того, о чем она на самом деле когда-то рассказывала. Но я возвращаюсь к ней каждый раз, едва ощутимо прикасаясь кончиками пальцев к ее резной поверхности.
Глубже и глубже - мы погружаемся на дно, которого нет, туда, где риск пропорционален ответственности. Где каждый твой жест или слово отдаются под кожей, проникая в само существо. Душе тоже иногда дается испытать оргазм.
-Мы умрем?
-Не знаю. Возможно.
-Только от наслаждения.
-На меньшее не согласен.
-Похоже на смысл жизни.
Я подождал, пока не схлынет мутная, праздная вязь воскресенья. Так же, как огонь, догорая, едва дышит в углях, город отступал в сны, сопровождаемый подрагивающим мерцанием огней. Наша жизнь - тоже оптический обман? Лениво повисшая в уголке твоих губ сигарета осыпалась в ответ пеплом на мою руку. Если сегодня - следствие вчера и причина завтра, то я боюсь моего завтра. Всю неделю я жалел себя, жалея весь мир.
-Не знаю, найдется ли нам место в эмпиреях, но здесь его точно нет.
Вылинявшая улыбка скользнула по губам и отдалась едва уловимой искоркой в расширенный зрачках.
-Смыслов нет, есть только способы выживания. Творчество, любовь, работа, безделье, наркотики. Лекарство, которое мы потребляем день ото дня, чтобы придерживаться жизни, оно - только цветная пленка, в которую мы судорожно пеленаем такую индифферентную нам, серую объективную реальность.
Фары проезжающего мимо автомобиля бесцеремонно облили нас светом. Он поежился и закурил.
-Жизнь - постоянный выбор между жизнью и смертью. Последняя хотя бы не вызывает отвращения и не столь бессмысленна, как и все, что несет в себе завершение: здесь хотя бы имеется причина. Я не могу не тосковать по безусловному.
Он посмотрел на дом напротив, который был похож на соты, и в некоторых ячейках казалось бы уютно зажигался свет. В этот момент мы, должно быть, подумали об одном (может, там нашли какой-то лучший вариант уклонения от правды, и тогда почему мы не такие?). Он едва слышно вздохнул, видимо, усомнившись в своей мысли.
-Но самое страшное, что этот мир скучает по откровенности.
Он докурил пятую по счету сигарету и потом еще долго рассматривал мое запястье, сжимая большим и указательным пальцами, и болтал об институте, в котором разочаровался, друге, которого слишком принимал всерьез, и упрашивал меня заняться с ним написанием трагикомического романа о второй половине 19 века.
Ты бы стал отражением отражений,
Зябким холодом вдоль предплечий,
Безбоязненностью движений,
Вероятностью не получить увечий.
Ты бы стал снова сумраком, снова тенью,
От себя и других скрытыми письменами,
Самозванной для всех пистолетов мишенью,
Завершением всех бесцельных восстаний.
Есть такой страшный, маловразумительный диагноз из уст знакомых: "Отсутствие душевной чуткости и глубины". Мой вам совет: если вы где-либо когда-либо услышите этот бред, не бегите сразу доказывать всему миру их неправоту. Мы-то с вами знаем, что в вас умер непризнанный поет, и поскольку он сейчас разлагается и воняет где-то внутри, вы сочитесь иронией и сарказмом. А самокопание, самопознание, природная любознательность и пресловутая душевная чуткость давно вышли на новый вираж развития и сейчас тренируются в секретном тибетском храме.
А окружающие, спросите вы? А что окружающие? Мы-то с вами выросли и давно не обижаемся на резкие, тем более неоправданные суждения. Мы просто часто забываемся в мыслях о расписанном под хохлому гробике.
Тень незаметно накрыла город колпаком, и в комнату потянуло воздухом интриг и усталости. Я по обыкновению вышла на улицу, неся в карманах ежевечернюю хандру. В перспективе не намечалось никого, кто мог бы внести в этот вечер вдохновение. Человека отличает от животного способность иногда испытывать мировую скорбь. Маршруты не отличаются разнообразием - я всегда иду по блестящей стороне города с ее понурыми фонарями, иномарками, кафе, искрящимися цитаделями высоток и работающими круглосуточно цветочными ларьками. Я так привыкла к этой пошлости, что почти люблю ее - приторно сладкую, оставляющую терпкое послевкусие. Пошлость, распустившуюся гнилыми бутонами на фоне настоящего, которое всегда на заднем плане, которое ты научил меня видеть. Когда тебя нет рядом, я начинаю видеть обратную сторону этой жизни с ее болью, грязью и одиночеством. Я забываю, что у жизни нет обратной стороны.
Размыты границы между жизнью и творчеством. Мы снимаем жизнь, как кино. Каждую ночь, что я брожу по сцене города в свете фонарей-прожекторов. Каждую ночь, когда музыка из наушников втекает в мое сознание и становится неотъемлемой деталью моего амплуа. Музыка, что выхватывает меня из темноты и становится аккомпанементом моей жизни. Опасные игры - следствие того, что твоя фантазия не насыщается реальностью в той мере, которой хватило бы, чтобы пребывать в душевном равновесии. Только иногда бывает страшно, что однажды я не вернусь в реальность и останусь на пленке, которая будет валяться где-то в архивах бытия, и никто о ней не узнает, даже если он так же снимает свою жизнь, как я.
Утро ты разлюбил очень быстро. Безвкусные надежды ты запивал таким же безвкусным кофе и шел туда, куда ходил каждый день, стараясь не обращать внимание на осаждавшее сознание слово "зачем". Ночь ты разлюбишь, когда тебе не с кем будет делить ее.
Дети и взрослые дети играют в смыслы, не зная или забыв, что смысл был, есть и будет всегда только один. Впрочем, позитивный момент в том, что все заняты делом. За любовь надо бороться. Мы становимся ближе, и пространство сокращается одновременно, и скоро нам станет трудно дышать, и мы будем, как точка на линованном листе бумаги, из которого сделают самолетик и выпустят в окно злые дети. Но без тебя еще теснее от всеподавляющего "я".
Что мне этот мир, если в нем не будет тебя?
[305x431]
Я шел по тому самому дню, когда мое время остановилось. С тех пор многое изменилось, его циркуляция была восстановлена, но что-то главное, что всегда - несколько за ширмой, несколько скрыто - неизменно и таким останется. Это так банально, это просто симптомы Времени - осью абсцисс уводить вдаль, попутно рисуя перспективы, но всегда возвращать в начало координат.
Только тогда было солнце. Оно разливалось по шлифованной брусчатке сквера и ветер лениво щекотал кроны деревьев. И дело вовсе не в этом городе, где каждое направление фатально, и не в этом солнце, которому я был так рад, а в тебе.
Теперь, глубоко под землей, я пытаюсь заснуть в тряской колыбели моих прошлых встреч и вероятностей встреч будущих. Случайный выбор в плеере выдает ту самую чертову музыку, и я допускаю, что в этот момент ты тоже где-то в метро, прыгаешь с ветки на ветку, ныряешь в переходы, прислоняешься к тому, к чему категорически прислоняться нельзя.
Совпадения в словах, реже - в мыслях и в еще целой веренице мелочей, которыми я вынужден был питаться, сбивали с толку и заставляли делать неправильные выводы. Я не верил тебе и всегда ожидал неприятного сюрприза. Принадлежащие каждый своему месяцу гибельного счастья сладостной обреченности. Мне все сложнее вспомнить, как ты выглядишь. И даже немного жаль, что я не умею сожалеть.
Скользя по поверхности смыслов, говоря об относительности всего сущего, откидываясь на подушки и закрывая глаза в десяти миллиметрах от твоего счастья. Я смотрю в твои всезнающие глаза, чтобы удержать равновесие, но от этого только теряю его. Мне казалось, что ветер сорвал с мая все краски, и я вижу только два цвета, между которыми пытаюсь балансировать. Я так не хочу взрослеть, не хочу признать что есть только один цвет - серый. Но если забить на ментальную ломку, то все видится в позитивном свете. Мы играем в покер (жизни) на стриптиз, я пасую, ты поднимаешь ставку и, естественно, выигрываешь. Мы ужинаем при свечах вареной картошкой с селедкой. Мы постоянно спорим, ты априори прав, и это делает тебя неправым. И пусть слабаки и уроды считают нас сволочами. Этот мир - не более чем декорация, когда мы вместе, этот мир не стоит твоих глаз.
...а по весне люди начали сходить с ума. вспоминали, возвращались, встречались, катались на роликах, дарили цветы. знаешь, я по-прежнему не нахожу смысла. но те дни, та зима, когда мы только узнавали друг друга, лаская взглядом, пробуя на вкус, слегка осторожно, но всегда откровенно - приманка, ради которой стоит жить.
я просто хочу хотеть чего бы то ни было.
только ты можешь знать, что это.