На равнине, на скалистой круче показался замок, представляющий собой нагромождение построек, башен, акведуков, храмов, огромный, как целый город. В этом замке есть всё, - толкнул плечом я своего попутчика, который всю дорогу молча смотрел в окно, - есть пастбища, где пасутся тучные стада, есть сады, плодоносящие два раза в год, есть инфраструктура, которой позавидовал бы современный мегаполис, спрятанная в полости скалы и позволяющая жить в замке автономно, есть даже свой аэродром. "Вертолётная площадка", - поправил меня попутчик, я обернулся к нему и вижу, что это Путин.

Сегодня выдался жаркий ноябрьский день. Я привёл в порядок кабинет на втором этаже и появился в нём с непреклонным желанием писать. По стеклу стучит муха, вдалеке жужжит циркулярная пила, за окном я вижу дым из трубы в домике на краю леса, множество крыш свинцового, как небо, цвета, совсем под окном – изумрудный мох на крыше соседского сарая.
Эту комнату я обустроил наскоро: вставил в окно вторую раму, освободил от широкоформатных листов фанеры, множества так и не ношенных здесь вещей, среди которых штурманская шинель свояка, собственное старое чёрное пальто и проч. На стене повесил несколько небольших картин с зимними пейзажами, нарисованными неизвестным мне ребёнком – возможно, внуком бывшего хозяина дачи.
Ну и бросил на пол ковровую дорожку, прибрался на кровати, внёс из грота стол, дождался, когда примёрзшая к столешнице скатерть оттает, сложил его, приставил к нему найденный когда-то на помойке стул… Необходимо только заставить полки нужными книгами, повесить часы, да и, пожалуй, мне больше ничего здесь не нужно...

Мрачное удовлетворение испытал я, когда из-за жизненных обстоятельств, которые в казённых учреждениях называют сложными, потерял рассудок. Я не только в одночасье сделался сумасшедшим, но и задумал скрыть это, тем более что сознание моё было утрачено не полностью и сохранило оперативность и частично лукавость. Известно ли вам, что сумасшедшие немного лукавы?
Я вас уверяю, это имеет место, когда речь идёт о шизоидных расстройствах, раздвоении личности. А мой случай был даже проще. Я не знаю, как его назвать научно. Мою память словно заморозили, при этом некоторые её фрагменты застыли до прозрачности. Всё видится мне видным и предсказуемым. При этом сознание генерирует какие-то случайные образы, в особенности когда пристально вглядываешься в зеркало. Зеркала имеют свойство на поверхность нашей плоской экзистенции вытаскивать гротескные образы. Нередко они совпадают с ночными кошмарами. Однако не будем отвлекаться. Мерцательная амнезия - так, надеясь, что всё-таки возьму над собой контроль, я назвал свою новую болезнь. Я не знаю собственного следующего шага, но испытываю мистические озарения во время бритья. Я знал, что со мной это когда-нибудь произойдёт, и всю жизнь был по капле принимал яд безрассудства. Лучше всех в сумасшествии разбирался Ибсен – в одной из его драм говорится про мозг, ощущаемый как портьера вишнёвого цвета. Меткое сравнение!
Это случилось, когда я подъехал к магазину АТАК на своей шестилетней “Тойоте”. Я чувствовал обычное постновогоднее утомление и пресыщенность, детонаторами моего раздражения были любые приметы минувшего праздника. Например, поздравительные месседжи в телефоне. Или этот рекламный слоган: “АТАКа на цены”. Вдруг я понял, что сижу в машине, не заглушив мотор, уже долгое время и не отдаю себе отчёт в том, с какой целью сюда приехал…

Наступает время важных признаний. Время обозначить тренды, окинув взглядом этот год.

Уже не спишь до обеда - нейдёт сон. Уже ревизия снов глубже. И на ещё одну красотку нет времени. Так смотришь на неё и думаешь: несчастная! - увы, нет времени. Нет ресурсов держать запасной аэродром.

Чем больше теряю блеск молодости, тем больше впадаю в харизматизм.
Если это тщательно выпестованный и раскрученный до экстравертизма эгоизм, в котором меня всю жизнь, как им свойственно, упрекают женщины, то в эгоизме они не распознают суверенности. Но конечно - да, это продолжение юношеского представления, что мир вертится вокруг тебя. И ты уже говоришь ему увы. Он вертится всё быстрее, значит, жизнь пошла с горки.

А там, в долине, в синем вечернем снегу чёрные постройки с кое-где курящимся белым дымом. И Млечный Путь проступает на бледном небе.

Блеск уже утрачен, но воздействие на мир ощутимее, и ничего делать для этого как будто не надо. Можно палки зажать под мышками и плавно спускаться в долину.

Живёшь не просто счастливо, а счастливее, чем все. Ловишь себя на желании написать на стене: прекрасна жизнь! Евреи говорят, что жить стоит хотя бы из простого любопытства. Но твой жизненный восторг вступает в резонанс с неведением, питается заблуждением. Не то чтобы идёшь еврейской мудрости наперекор, нет, просто твоя природа строптива, но дух твой перед тайной жизни преклонён.

Вот одна из причин того, что иногда действуешь против самого себя - например засовываешь банковскую карту в терминале в щель для приёма денег или совершаешь перестроение через две полосы вслепую.

Психология бедного человека всегда с тобой. И это само по себе огромное счастье - такая психология. Она снимает угрозу гордыни и вознаграждает за невзгоды дозированной мирной комфортной меланхолией, которую прихотливые люди называют мещанством.

Я не мещанин, а хозяин, прежде всего хозяин самому себе. У меня немаленькое хозяйство, уход за ним отнимает много времени. Оно не только замещает мне общение с людьми, в котором я всё меньше нуждаюсь, но и защищает меня от нерентабельных коммуникаций. Аккуратная дровница мне кажется конструктивнее приятной беседы.

Лояльность к государству, пришедшая на смену враждебности, - вот один из труднообъяснимых личных феноменов этого года. Лояльность внезапная, как влюблённость, стойкая, как любовь. Мне не понадобилось стать придворным оппозиционером, как известные лауреаты. И нет нужды пропагандировать ценности государства, мы с ним одной судьбы - я и есть государство, мне внутренне присуща тождественность ему и я даже немножко ватник и гопник, если угодно, - мы прошли времена угара, сейчас на нашем пути пункты вежливости, трезвости, суверенности и русской весны - крымские станции и полустанки. Мой тренд этого года, таким образом, - мягкая сила и осторожный авантюризм.

Приснилось три сна: один марокканский, другой цеховой, третий не помню. Сны у меня случаются как неукротимый напор ненаписанного, поэтому стараюсь хотя бы их записать. Цеховые снятся почти каждую ночь, это разговоры с самим собой, почему я ничего не пишу и о чём же мне и как начинать писать. Часто действия этих снов, как в последнем из незаписанных, проходят нефигурально в цеху – в том типографском цеху, в котором я работал в период своего творческого старта. Это была сменная 12-часовая занятость, в сущности, разнорабочего, освобождавшая мне голову. Сегодняшние ночные цеховые размышления пропали втуне – я их не запомнил, как и последний, третий сон. Но зато Марокко! Что вам сказать, многоуважаемые, сегодня там было довольно прохладно, я имею в виду по погоде. Только что закончился бой – а локальные конфликты один за другим сотрясают это королевство, – но, что удивительно, боевики, на чьей стороне я случайно оказался, восприняли свою победу как завершение рабочего дня: буднично и спокойно вышли из укрытий с опущенными “калашниковыми” и стали разбредаться по деревням. Я подошёл к одному из них - в гражданской одежде, похожему на малайзийца, вытер пот с его красивого лица и сказал ему разочарованно: какая же это война, если она не ознаменовалась стрельбой в воздух?..

Остановился я на постоялом дворе у какой-то кавказской женщины, вышел перед сном в сени, или в неотапливаемую комнату перед входом, чтобы изучить топографию дома; вижу, растёт прямо в середине этой комнаты, залитой красным светом, хотя источника света не видно, дерево. Крона его, как можно догадываться, над крышей, комель огромный, выступающий из земли (пол в комнате вокруг дерева земляной), но выше комеля на стволе значительное, хоть и застаревшее, утончение, как будто ствол когда-то был обтёсан топором. Я подошёл к дереву, по фактуре коры напоминающему вяз, тронул его пальцами, дерево задрожало и стало странно ускользать - словно неведомая сила потянула его вверх, на крышу. Я забеспокоился, ожидая обвинений со стороны хозяйки, и, когда она вошла и в растерянности посмотрела вокруг, полез на чердак в отверстие, предназначенное для ствола. Прежде чем она начала ругаться, я стащил с чердака бревно, обгоревшее, словно дерево разбило молнией, и продемонстрировал хозяйке то самое утончение как доказательство диверсии, направленной против меня.

Смотря на луну и вызывая этим бессонницу, думаю о Рэе Чарльзе, который ослеп, потому что долго смотрел на солнце.

В электричке читал интервью с Василием Шукшиным - в молодости он служил матросом в Севастополе. Читал также Тургенева, в т.ч. "Похождения подпоручика Бубнова" ("И тут он сразу выкинул несколько удивительных штук: положил себе обе ноги в рот и протащил их сквозь затылок; взял собственные глаза в обе руки и с приятностью бросал их на воздух; наконец, подарил свой нос Ивану Андреевичу на память".)

Я разбрасывал горстями разноцветный бисер по паркету в гостиной и говорил женщине, с которой жил: “Смотри, как красиво!”, но она, не разделяя моего восхищения, только молча гладила в углу бельё. Бисер – а это были гранулы особой краски, наносимой по определённой технологии, только спонтанно и только вручную, – рассыпался по полу и растёкся красными, синими, жёлтыми и белыми ручьями, которые, смешиваясь, производили удивительные сочетания. Она не понимала меня, не понимала этой технологии управляемого хаоса. Почувствовав скорбь и обиду в этом доме, я уехал к Басырову.

У Бысырова много женщин, из них я выберу какую-нибудь, если мне потребуется, подумал я. Но скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается. В атмосфере его дома в Быкове стояла пахнущая младенцами туманность – детские вещи сушились на верёвке возле чёрной, похожей на батискаф печи.

Бысыров показался мне сконфуженным, и после обеда, когда со всеми его домашними мы выстроились для группового фотоснимка, он незаметно передал мне папку с досье. Я мельком заглянул в неё и прочитал: “Рысаков – несостоявшийся кандидат наук и в целом плохой человек. Кобзин”. Сердце замерло у меня в груди. Какая сволочь, подумал я и посмотрел на облетевшую яблоню за окном. Впрочем, оставались неясными несколько вопросов: каким образом Басыров вышел на Кобзина, что Басыров хотел сказать мне демонстрацией моего досье и что я сделал плохого лично Кобзину, тогда своему коллеге, молодому учёному, – ведь я отдал все существовавшие у меня в то время долги, и не только ему, но и всем людям, которых ангажировал через него. И в этом доме меня охватила обида, и я выскользнул незаметно и пошёл по тёмной улице, размышляя с отчаянием и страхом: а вдруг я в действительности плохой человек? Вдруг я всю свою прожитую жизнь не знал и не замечал этого, и всё, что было написано в досье, было для всех очевидностью?
Я услышал позади шаги, это шёл за мной какой-то прохожий, это раздражало меня. Как я ни пытался идти быстрее, оторваться от него не мог, а оглядываться тоже не хотелось. И тут к моим ногам вылетела из-за кустов небольшая серебряная собачка – а именно собачка с шерстью, выкрашенной серебрянкой, – и в глазах её, устремлённых на меня, светилась неподдельная радость. Я наклонился к ней и произнёс со значением, конечно, в расчёте на то, что меня услышит прохожий: “Эту собачку тоже выкрасил я”.

“Милый, я на все готова ради тебя. Каждый день буду готовить твой любимый яблочный пирог” – вот это в кино всегда режет слух. Потому что не верю в священность пирога. Понимаю, что это, может, дежурная конструкция, маркирующая мужской идеал, но не верю именно в то, что это распространённый мужской идеал, что мужчина даже при феноменальной любви к шарлотке мечтает употреблять ее ежедневно, и вообще не уверен, что есть мужики, которых можно легко приманить за яблочный пирог. Охотнее поверю в другие приоритеты, в творожники например. Или в крыжовник. “Хочешь, купим участок в замкадье и посадим крыжовник? Буду каждый день тебя баловать твоим любимым вареньем”. Но это, конечно, литературная аллюзия – на самом деле я верю только в пиво с воблой из “Пятёрочки” за углом.
Размышляя над навязчивостью этого образа, я подумал: яблочный пирог – это как прозаик Прилепин, в харизме которого меня так же трудно убедить. А.Кох обращает внимание на то, что г-н Прилепин, дождавшись сигнала о перемирии, командировался на восток. И уже не разобрать, где кавалерист, а где слепень на крупе кобылы. Вот в ленте он пиарится на фото с Моторолой. Вот он вернулся – и уже на ток-шоу, рядом с лидерами фракций, один из которых, самый матёрый, повышает его: “Захар Пелевин”. Но неправда! Наш герой просто яблочный пирог.
Женщины, видя на экране Прилепина, прожигают под собой диван, а все мужчины вооружаются пером, чтобы быть похожими на него. Но может, я ничего не понимаю? Если это и есть та самая конструктивная оппозиция, то не слишком ли много у русской весны попутчиков? Прилепина выдаёт захлёбывающаяся риторика – он не только торопится рассказать, что увидел на восточном фронте, но и намекает, что многое рассказать не может, потому что, чтобы это услышать, нужны стальные нервы. Их нет у обывателей, но они есть у него. Он почти ополченец. Он узнал много историй, съездив на восток во время перемирия. Чекисты и политтехнологи называют таких персонажей восторженными чудаками, причём безоценочно. Это нужные и полезные функционеры, ретрансляторы трендов, продукты политической кухни. Ежедневный наш яблочный пирог.

Если бы караваном руководил Герой России Юнус-Бек Баматгиреевич Евкуров, уже сегодня утром они были бы на месте. Впрочем, видимо, так заложено в сценарии, чтобы караван двигался как можно дольше, а русофобские собаки лаяли всё громче. И что интересно, не встречаются версии возвращения каравана, как будто вообще благополучный исход не предусмотрен. Наблюдатели не заглядывают на несколько пунктов вперёд, зацикливаются на деталях, отвлекаются на грубые фейки. А ведь возвращение будет – с фанфарами и цветами. С чем вернутся 280 фур? Ведь в них можно вывезти несколько тысяч людей. Мирных жителей, например. А то и передислоцировать небольшую армию. Неисповедимы пути и груз каравана. Есть лишь ощущение, что наблюдатели заранее обескуражены дерзостью сценариста.

Цветы - это и троллинг мой, и стёб, и, если хотите умных слов, парабола, и, самое главное, моё спасение. Цветы спасли мне жизнь, спасают и сейчас. Спасают и от слов, приводя в немой восторг.
[700x525]

Некоторые у нас тунеядцы распугивали ящериц в зарослях чапараля, а моя дорога ежедневно проходит мимо розовых зарослей иван-чая. В выходные его соберу и добьюсь ферментации. Я ведь приезжаю на работу из загорода – ставлю на перехватывающей у Покровского. Надел сегодня отутюженную советским утюгом футболку с надписью “филолог – это звучит гордо”, сел в машину, а она вдруг не завелась. Оригинально, подумал я, и поспешил в сторону деревни, рассчитывая или на Акимыча, или на попутку. И вот белый воротничок в белых брюках выезжает с пассией из ворот московских дач. Я наперерез и говорю ему: спасай, не завелась, до станции. Аккуратная окантовка затылка – стиральная доска грейдерной дороги – Хотьково. Москва – обратно обходится в 250. Что интересно и странно, по-прежнему люди бегают из вагона в вагон от ревизоров. И стар и млад, и в кедах и на каблуках. С гиканьем и шумом. А во вчерашней, которая в 17.50, ревизор была такая красотка записная (опять аллюзия на Бродского), что я сам бы побежал за ней, но увы. Сажусь на теневой стороне и читаю журнал “Директор школы”. Мечтаю. Например, как оформить грот в крымском духе. Или как построить в нашей стране гражданское общество. Общество вежливых людей. Объявляют, так слышу: Северянин, следующая остановка Ялта (Яуза). Распахивается дверь и коробейница предлагает масло из крымской лаванды. Площадь трёх вокзалов просторна и чиста. В центре её даже как будто стоит фонтан с конями. В метро думаю: 20 человек – это сколько? Cчитаю. Это все, кто в радиусе два-три метра от меня. И вот я на Крымской площади.
[700x525]

Когда в ходе гуманитарной интервенции
Путин отправит меня –
не как секретаря политсовета ПЗРК «Русь»,
а как рядового запаса –
в Донбасс или в составе экспедиционного корпуса в Крым
для проведения ряда мероприятий по ликвидации недобитков,
я скажу ему: Владимир Владимирович,
у меня лишь одна просьба.
Неоднократно говорил об этом Сергею Кужугетовичу Шойгу
(у него нет принципиальных возражений) и теперь обращаюсь к вам.
Вы знаете, я человек тонкой душевной организации,
поэтому прошу выдать мне «узи».
Во-первых, даже его базовая модель по весу и габаритам меньше, чем «калашников».
Во-вторых, этот гибрид обеспечивает два режима огня:
одиночный и автоматический –
это удобно в боестолкновениях в городских условиях
или горной местности.
В-третьих, как автор монографии о творчестве Франца Кафки
я не вижу более эффективного инструмента
в борьбе против укрофашистов Коломойского,
чем пистолет-пулемёт знаменитой израильской марки.

В последнее время снились фразы и яркие ландшафты. Фразы такие, например: Они занимались любовью до вспененных чресл. Или: На тебя упадет или люстра, или корона. И т.д. Ландшафты. Снилась ослепительно-белая акватория Чёрного моря - ледяные поля со слоем пушистого снега, а на них, как на пляже, лежат и загорают люди. Далее снилось пейзажное интервью с чиновником, я, видеооператор, ухожу с камерой от него, точнее, по специальным рельсам отъезжаю в сторону и вижу прелестные картины: cреди пихт дом над кручей, возле которого стоит старик в домотканых штанах и рубахе и смотрит вниз на бурлящую реку с водами коричневыми, как кофе. Камера моя отплывает, я вижу другие кручи и селения, в которых строения стоят не в ряд, а врассыпную, как в хуторах. Дворы некоторых домов представляют собой деревянные настилы, палубы, на них стоят кадки с вынесенными на лето тропическими растениями. Над всем этим возвышается зелёная близкая гора. Это же моя родина, узнаю я, и из глаз моих выливаются слёзы. Я должен заработать достаточно денег, чтобы приобрести здесь видовой участок, пришла пора. Только вид на гору или на воду, и только деньги позволят мне осуществить эту мечту. Прошлая жизнь моя в финансовом смысле была всего лишь грошовой оперой.

Всё, что мы пишем в соцсетях, это вопросы вкусовщины. Одни говорят "хунта", другие - "легитимная власть", кому как нравится. Нервные люди не опираются на эти искусственно поляризованные условные определения, а настаивают на одной им известной правде. Только вербализовать её зачастую не могут. Но индивидуальной правды в вопросах, касающихся общественного сознания, нет либо эта правда не будет подхвачена.
Раньше я садился писать пост и не видел лучшей темы будущего текста, чем объект моего раздражения. Мы все в соцсетях пишем о раздражении. И вдруг меня перестало что-либо раздражать. Даже, представьте, невключённые поворотники на московских дорогах. То есть, конечно, перестало раздражать в той степени, что я расхотел этим делиться. Даже не так: моя внутренняя усмешка исчерпывала моё раздражение. Своё бесценное личное время посвящать этой ерунде, которую моё скромное раздражение вряд ли поправит, я стал жалеть.

Подавляющая часть мужчин любит футбол, к которому я равнодушен, мягко говоря. Если говорить резче - футбол меня подбешивает. Я видел по телевизору лицо человека Лионеля Месси. Красивое имя, возможно, гениально владеет мячом. Но что для меня мяч - пустотелая кожаная сфера. Лицо Лионеля поразило меня явными признаками умственной отсталости. В этом смысле я выбираю близкий по гонорарам с футболом бокс. Оба моих кумира - Майк и Али читали, правда, в тюрьме, Коран и Достоевского, но чтобы снимались в рекламе - мне это неизвестно.

Зато я неравнодушен к цветам, женщинам и собственным детям. При этом особенно подчёркивать сферу своих практических интересов мне тоже надоело. Это провоцирует дискуссии - а дискуссии пустая трата времени - или вызывает у единомышленников желание давать мне советы. Но, во-первых, какие могут быть единомышленники в вопросах, касающихся женщин? А советы по выгонке гиацинтов я сам раздобуду, при этом и здесь я радикал и экспериментатор. Я совершаю множество ошибок, мои враги - проволочники, тля и кроты - приводят меня в отчаяние, я сознательно иду на риски, в зной засеивая горчицу, моё ландшафтное строительство не имеет изначального проекта, но стратегической целью моих опытов является буддистская - достижение огромной, всеохватной, всепоглощающей толерантности.

Непонятно, почему в русском сегменте интернета доступна укрофашистская пропаганда. Вот это надо регулировать, а не Яндекс.Новости. Что касается наших диссидентов, их влияние, конечно, остаётся в пределах плюшевой фейсбучной гостиной, и они в той или мере осознают, что распространение ими укрофейков сопряжено с личной ответственностью. Вспомним кондиционер? Ни один ретранслятор не извинился за перепост информации о самонаведении ракеты. Но нейтрализация либерального пафоса в России случилась не в связи с украинскими событиями, освобождением Крыма и общенародным подъёмом, как можно было подумать, а в результате разочарования диссидентов в псевдохаризматике Ходорковском. Вот отправная точка либеральной фрустрации! Диссидентов загнало обратно в их узкую интеллигентскую нишу их слепое обожание кумира, в самый ответственный момент отказавшегося пострадать. Либералы благополучно убрались с современной политической арены, а кто не убрался - обзаводятся украинскими паспортами.

Мы отбили очередную атаку, небольшая передышка в бою, я, командир отряда сопротивления, по радиосвязи призываю к переговорам. Со стороны укрофашистов приходят двое в блиндаж неподалёку от нашего блок-поста. Раздевайтесь, говорю я им, что вы стоите, ведь мы здесь все голые. Действительно, все мои бойцы сидят по лавкам голые, нас несколько десятков человек. Укрофашисты, двое робких юнцов с белыми изнеженными телами, раздеваются и впадают в прострацию, словно их ожидают унижения или пытки. То, что вас ждёт, гораздо хуже, чем вы предполагаете, говорю я. Даже предстоящие переговоры, все эти ритуальные слова о мирном урегулировании конфликта, которые я вынужден сейчас перед вами произнести, не оставляют вам шансов на спасение.

Первой майской ночью четырнадцатого года я обошёл сад.
С пригорка, на котором стояла навьюченная «Тойота»,
Обросшего библейским чертополохом,
Открылся ярких светил водоворот:
Закинешь голову – словно ушат холодной воды за шиворот.
Дымился костёр, производящий уже вторые сутки
Золу для внесения в наш неплодородный грунт.
Подновлённой краской белели стволы яблонь,
В том числе и анисовка, чья скелетная ветвь
Минувшей осенью в двух местах переломила мне ногу.
Лягушки в талой воде ревизионного колодца,
Вырытого для защиты подвала от паводков,
Производя слабое шевеление, выходили из анабиоза,
А на дне дождевой бочки в бодлеровской прели
Раздувалась смердящая мышь-утопленница.
У забора окоченевший нарцисс
Желтел скрюченным, как устрица, бутоном
И хмель вытягивал из-под земли назойливые побеги.
Надмирным гулом раздвигал небеса самолёт.
Велики мои владения, подумал я, закрывая ворота.
Надо снять поутру с багажника рабицу.

И вот пришёл сон. В этом сне
С одной брюнеткой сбежав во Львов,
Ночью сбежал от брюнетки.
Бродил в квартале кунсткамер.
Подсвеченные неоном по всем законам маркетологии,
В витринах старых особняков
Были выставлены анатомические фрагменты земных существ:
Сухожилия, хорды, шкуры, черепные коробки.
Мозг в пиршественной чаше
Возвышался в средневековом кубке
Под лабораторным колпаком,
Мощи висели в стеклянных призмах, словно в воздухе.
Как хорошо, думалось, жить в этом пустынном городе,
Без неофитов, клевретов и душ, побитых холодом.