"Давно, очень давно началось это искажение церков­ного вкуса в нашем народе. Когда спрашиваешь себя, откуда же оно началось, какие силы внесли эту разруху в церковное искусство, - встают поблекшие образы доб­рых старинных господ в буклях и робронах: кажется, что это они, научившись благородному вкусу у французских танцмейстеров, положили начало в своих домашних церквах, в городах и поместьях, облагороженно-сокращенной редакции богослужебного чина с оперны­ми эффектами в пении и миловидными пасторалями вместо икон. Потом следуют преданные лакеи добрых господ, более или менее уверовавшие в возвышенность господского вкуса и принявшиеся разносить по родным палестинам убеждение, что прежнее безыскусственное, но тщательное соблюдение церковного чина есть гру­бость, необразованность: надо-де сделать все по-благородному - так, как заведено у хороших господ.

     Впрочем, много и других сил, мало ведавших, что тво­рили, повинно в нашей разрухе". (С. 354).

"Своеобразная красота настоящего церковного чина и вкус к нему все-таки не исчезли на Руси бесследно и еще донесены до наших дней: донесено до нас то зерно, из которого может развиваться настоящее церковное искусство в наших храмах. С теплою благодарностью вспоминаются в этом отношении старцы некоторых на­ших монастырей, старавшиеся сохранить и возобновить на своих клиросах упадающий знаменный (столповой) распев, - например, старцы Валаама, старцы Оптикой пустыни с приснопамятным своим устроителем Моисе­ем, старцы Гефсиманского скита у Троицы Сергия. С благодарностью должны быть помянуты владыки, охра­нявшие красоту церковного чина своею владычнею властию, как митрополиты Филарет и Сергий москов­ские. Наконец, до земли должен поклониться русский человек нашим старообрядцам, благоговейно сохранив­шим сокровищницу церковного чина и знаменного распева от варварских нашествий, которым они подвер­гались.

Правда, эти благодетельные силы, сохраняя церков­ный чин в отдельных местах России, не были сильны противостать господствующему настроению, которое продолжало и еще продолжает насаждать в храмах не­брежение собственно к богослужению и чрезвычайное усердие к эффектам guasi-церковного искусства. Но вот, кажется, мы доживаем до более благоприятных веяний во вкусах общества. Общество начинает чувствовать, что красивенькие "живописные" образа почему-то никак не могут передать глубины церковных идей, хотя бы так, как это, несомненно удавалось древним изографам. Это громадный талант Васнецова приоткрыл глаза широких кругов нашего общества на глубину древнего иконопис­ного художества. Точно так же общество начинает 

чувствовать, что между духом церковного чина и тою концертною музыкою, которую легкомысленно вносили на клирос, есть какой-то коренной, изначальный диссо­нанс. Во всяком случае, в самых различных кругах нашего общества можно встретить теперь воскресающий интерес к знаменному пению, к красоте уставной цер­ковной службы". (С. 355).

"Художество Рублева, Рафаэля, Васнецова или Ар­хангельского только настолько церковно, насколько выражает и внушает общее церковное понимание тех образов и идей, над которыми они работали. Болезнен­ная женщина с рахитическим ребенком на руках, изображающая Матерь Божию в личном понимании г.Врубеля, очевидно, не есть церковное искусство, хотя картина и написана на "церковную тему": это - по праву искусство декадентское, ибо передает в яркой форме только изломанное настроение больного интеллигента. Точно также прекрасная музыка г. Бортнянского раз­личных нумеров "Херувимской песни" не есть церковное искусство, ибо и не стремится углубить мысль предстоя­щих в церковную идею того литургийного момента, в который поется эта песнь, а имеет в виду передать ощу­щение красот, которыми когда-то наслаждался сам автор; стало быть, это по праву "искусство для искусст­ва", чисто оперная музыка,

Мих. Лисицын

Древле-христианские песнотворцы

 

Следуя примеру Спасителя, Церковь всегда уделяла в своем богослужении видное место песнопениям. «И воспевше изыдоша в гору Елеонскую», — говорится в Евангелии от Мар­ка (зач. 64, гл. 14 ст. 26). Первоначальное христианское богослужение составлялось из пения псалмов. «Исполняйтеся Духом, глаголюще себе во псалмех и пениих и песнех ду­ховных: воспевающе и поюще в сердцах ва­ших Господеви» (К Ефесеом, зач. 229, гл. 5 ст. 18-19).

Религиозное песнопение входило в состав богослужения с самых древних времен. Еще псалмопевец Давыд восклицал: «Пойте Богу нашему, пойте; пойте Цареви нашему, пойте!» (Пс. 46, 7) и в другом месте: «Пою Богу моему, дондеже есмь» (Пс. 145, 2). Часть ветхозавет­ных псалмов сохранилась и у христиан. Из­вестный псалом «На реце вавилонстей» (Пс. 136) составлен пророком Иеремией. Иудеи пели псалом пребывая в плену Вавилонском. Христиане одухотворили этот псалом, относя содержание его к небесному Иеросалиму, ко­торого люди лишаются грехов своих ради. Этим пением мы умиляем свою душу и распо­лагаем ее к покаянию. Посему исполняется псалом накануне Великого поста.

Христиане времен апостольских воспевали и другие ветхозаветные песнопения, применяя их к новозаветным чувствованиям. Так, например, песнь Моисея, в коей воспевалась ра­дость освобождения от египетского рабства, применяется нами как гимн избавления от рабства дьявола, а чудесный переход иудеев чрез морские воды относится к водам креще­ния. Песнь Анны-пророчицы, матери Самуила, относится к состоянию Церкви Христовой: как бездетная Анна была в унижении, а после ро­ждения Самуила возвеличилась, так и Церковь Христова чрез унижение и гонение идет к воз­величению и прославлению.

Песнь Ионы-пророка и песнь трех отроков, брошенных в пещь огненную, прообразуют торжество Церкви Христовой. Как не погиб пророк Иона, не погибли три отрока, так не погибнет и Церковь Христова, несмотря на все гонения.

С апостольских времен христиане употреб­ляли песнопения, вошедшие в содержание Евангелия. Так, употреблялась изреченная Спасителем молитва «Отче наш», заповеди блаженства, песнь Богородицы «Величит душа моя Господа», песнь св. Захарии «Благословен Господь». Приветствие архангела Гавриила: «Радуися, Обрадованная, Господь с Тобою, благословена Ты в женах» (Лк, зач. 3, гл. 1 ст. 28) положило основание молитве «Богородице Дево». Со времен апостольских употреблялось при богослужении славословие ангелов, воспетое ими при рождении Спасителя: «Слава в выш­них Богу и на земли мир, в человецех благово­ление». С древних времен употребляется за богослужением молитва Симеона Богоприимца: «Ныне отпущаеши раба Своего, Владыко, по глаголу Твоему с миром» (Лк. 2, 29). Таким образом, древнейшие из христианских песно­творцев — это Матерь Божия, пророк Захария и Симеон Богоприимец, говорившие от Духа Свята.

Кроме вышеуказанных евангельских пес­нопений, с древнейших времен употреблялись и другие молитвословия. Скромности ради, творцы песнопений старались имена свои со­хранять в тайне. И только имена некоторых чтимых, как святые, нам сохранила Церковь. Так, на основании слов Спасителя: «шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа», св. Игнатием Богонос­цем (1 в. по Р. X.) было составлено краткое славословие: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и вó веки веком.

Староверец (И.Н. Заволоко)

ДРЕВЛЕ-ПРАВОСЛАВНОЕ ПЕНИЕ

(Исторический очерк)

 

             В старообрядчестве общепринятым счита­ется «знаменное пение» или, как его называют, «знаменный распев». По свидетельству исто­рии это пение является памятником далекой старины.

«Первие же убо беша в начале сего знамени творцы и церковнии песнорачители, во сто­личном богоспасаемом граде Киеве», — гово­рит старец Александр Мезенец, певец и учи­тель XVII века. «По неколиких же летех от Киева сие пение некими люборачители принесеся до великаго Новаграда. От великаго же Новаграда распростреся и умножися толиким долговременьством сего пения учение, во вся грады и монастыри великороссийския епархии и во вся пределы их»[1].

Древнейшей формой русского церковного пения следует признать так называемое пение кондакарное. До известной степени, его про­исхождение является весьма загадочным. Ни­где вне Русской земли не найдено подобных кондакарным певческих книг. И в самой Руси пение это представлено пятью рукописями XI-XIV веков, после какового времени кондакар­ное пение исчезает вовсе. Главнейшими осо­бенностями кондакарного изложения, по со­хранившимся памятникам, являются:

1. наличность ряда музыкальных знаков для пения отдельных слогов с повторением гласных звуков под каждым знаком;

2. вставные звуки между этими гласными, как напр. х, в, н, у, отчего иногда получаются продолжительные вставки, вроде следующих: хавоуаиавоуа, хивоуи, вуохохо, хаха, неуе, неее и т.д.;

3. присутствие музыкальных формул, не связанных с текстом, как: неагие, анагиа, нана, неанес и т.д., особенно в слове «аллилуиа» достигающих большой сложности;

4. знаки и буквы среди текста, к нему не относящиеся, т. наз. мартирии, понимаемые обыкновенно, как показатели лада;

5. изложение напева посредством двояко­го рода знаков, из которых одни близко напо­минают хирономические знаки (графическое изображение движения руки для указания ме­лодических оборотов), а другие более простые по начертанию, значение которых неизвестно.

Осколками кондакарного пения являются так называемые аненайки, которые исполня­ются старообрядцами до сих пор. Но главной формой, получившей в дальнейшем прочное и устойчивое положение, была другая система, которую можно назвать стихерарной. Основ­ная форма — стихера — была частично подра­жанием ветхозаветного псалма, но с большим эпическим спокойствием в изложении. В пол­ном соответствии формировался и

И.Н. Заволоко

 

СВЯТЫЕ ОТЦЫ О БОГОСЛУЖЕБНОМ ПЕНИИ

            Пение — самая существенная часть бого­служения. С времен апостольских ему усвоялось самое высокое благодатно-воспитательное значение. Св. апостол Павел видит в духовном песнопении одно из средств к возгреванию даров Духа Святого.

«Исполняйтесь Духом, — пишет он, — назидая самих себя псалмами и славословиями, и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах ваших Господу» (Ефес. 5. 18-19). Отцы Церкви всегда смотрели на духовное пе­ние, как на один из лучших проводников в умы людей познаний о Христе, как на одно из самых действенных средств к назиданию хри­стиан, к наставлению их в истинах христиан­ского вероучения. При помощи пения отцы Церкви весьма успешно боролись с еретиками. Так, в Константинополе св. Иоанн Златоуст противопоставил арианам певцов из своей па­ствы.

То же сделал в Сирии св. Ефрем Сирин против последователей еретика Вардесана и ученика его Армения. В Александрии много заботился об улучшении пения архиепископ св. Афанасий Великий.

Насколько умиротворяюще действует ду­ховное песнопение, можно судить по следую­щему случаю. Ариане послали однажды вои­нов в церковь, чтобы схватить там св. Афана­сия. Воины вошли в храм, но пораженные кра­сотою песнопения (св. Афанасий пел в это время псалом, а народ подпевал стих «Яко в век милость Его») застыли в неподвижности. Не дерзнув прервать священное благоговение, они оставили храм.

И действительно, церковное песнопение, когда оно исполняется с известным благозву­чием, способно возродить человека, возбудить в нем благодатные силы.

«Что такое пение мое? — спрашивает св. Златоуст. И отвечает, ― Слава моя, похвала моя, украшение мое, знаменитость моя. Ибо не только избавляет от бедствий, но и делает бли­стательными и знаменитыми, подавая спасе­ние вместе с славою»[1]. «Ничто не возбуждает, не окрыляет так духа, ничто не отрешает от земли, — говорит он в другом мес­те, — как пение стройное»[2]. «Настроившись на мелодии слов — говорит св. Афанасий Великий, — душа забывает о стра­стях, с радостью взирает на ум Христов и помышляет только о всем лучшем»[3].

Блаженный Августин, слушая однажды бо­гослужение в александрийской церкви, плакал и так отзывался о нем: «Трогательные звуки поражали мой слух, а истина, заключавшаяся в них, проникала в мое сердце и возбуждала благоговение». «Господь установил пение псалмов, дабы диавол не развращал людей сладострастными песнями...» «Поющия бо (Бо­жественное) Духа Святаго