Лев Яковлев: «Детские писатели не хотят быть авторами»

Детские книги будто написаны одним автором — которого нет

Лев Яковлев — писатель, автор и ведущий передачи «Хорошие книжки для девчонки и мальчишки», составитель детских книг, руководитель творческого объединения «Черная курица» при Фонде Ролана Быкова. Наша беседа была приурочена к десятилетию «Черной курицы», возобновлению передачи на канале ТВЦ и предстоящей Московской международной книжной ярмарке на ВВЦ.

— Когда я вижу твою передачу, там действительно показывается много хороших детских книг, но в основном они познавательные, энциклопедии. А собственно литературу увидишь очень редко. Отчего так?

— А ее нет. Или почти нет. В передаче я стараюсь рассказать о чем-то более-менее неординарном. Но найти книжки очень сложно. Действительно, энциклопедии — это жанр с хорошим порой дизайном: прекрасные иллюстрации, бумага, полиграфия, умная, со вкусом, подача материала. А что касается сказок, стихов, рассказов, повестей — их я не вижу. Отличить одну книгу от другой невозможно. Такое ощущение, что всех нас научили выражаться одними и теми же словами и одинаково их складывать. Мы чувствуем одинаково, дышим, нюхаем и живем... Такого, кажется, никогда не было! Чуковский, например, был смелым, изысканным, энергетичным фантазером. А, предположим, Хармс был «игроком», испытывающим удовольствие от того, что слова булькают во рту, и смысл булькает, и все перевертывается. А, скажем, такая поэтесса — Эмма Мошковская, — она выпевала стихи, это были не стихи даже, а какие-то вокальные упражнения. А были еще у нас духарной Юрий Коваль, рафинированный и эмоциональный Валентин Берестов и многие другие...

Сейчас ситуация отсутствия авторства. Мы знаем имена, фамилии, но когда читаем, не видим за текстом личностей. Вот пример. Есть Кир Булычев, который пишет 20-е или 30-е продолжение «Алисы». Я специально выписал: «Алиса и Бронтя», «Алиса и три капитана», «Алиса на астероиде», «Алиса и Волшебник», «Алиса и пираты», «Алиса и Гай-до», «Алиса в центре земли», «Алиса в Стране Забвения», «Алиса в прошлом», «Алиса и лилипуты», «Алиса и динозавры», «Алиса и крестоносцы», «Алиса и сыщики», «Алиса и привидения» и т. д. Алиса тут что-то вроде рекламы банка «Империал»: Алиса и всемирная история, Алиса и какое-то событие. То есть герои становятся рекламными персонажами.

— А что в этом плохого — если это кому-то нравится? Была ведь (и есть) эпопея Волкова об «Изумрудном городе» — там тоже сериал, и герои, скажем так, не тускнеют.

— Зато сейчас появились продолжения этой истории, чудовищные по стертости текста. Там присутствует та же девочка Элли, тот же Страшила и Железный Дровосек. И человек, взрослый, со вкусом, с пониманием, покупает книжку-продолжение своему ребенку, думая, что это тот же уровень. И это оказывается графоманией. Да напиши Волков 20 книг, и он бы этого не избежал! Вещь рождается по-настоящему тогда, когда она придумывается впервые.

— Ну и что, покупают ведь — и никто не жалуется.

— В том то и дело! Ребенка захватывает сюжет, какие-то знакомые культурные, знаковые вещи: добро, зло, ведьма, колдунья, смешное, страшное... Под воздействием самой интриги ребенок не слышит, как это написано. Если ему попадаются тексты стертые, бесцветные или ярко, но аляповато и бездарно раскрашенные, он все равно воспринимает их за истинный текст, за камертон. Особенно, если все тексты похожи друг на друга. А они похожи, в этом и опасность, они воспринимаются как тексты одного писателя. Когда ребенок вырастет, он никогда уже не отличит хорошую литературу от подделки.