Есть только пустота, ты осознаешь её, чувствуешь, как заполняет каждую клеточку тела, растекаясь по венам, нежно оплетает разум. И этот пафосный абсурд, мельтешащие люди, те о ком можно писать книги. А разве ты видишь их, осознаешь нелепость своего положения? Нет. Ты просто куришь, смотришь в небо. А этот город, он равнодушен к Одиночествам, даже уважает их. Ты смотришь в небо. Ты куришь. Ты…
Здесь все пропитано дымом сигарет, здесь никогда не остановятся часы. Знаете как это? Так…Холодное кофе. Душ по утрам, удавка-галстук становятся всенепременным ритуалом, уже трудно дышать и колет где-то сердце. Человек стремился, человек бежал, преодолевал препятствия, играл, а потом понял. Вдруг, случайно, что бежать то некуда, и сейчас и тогда, но все равно продолжаешь, так, по инерции. И знаешь, что слился с небом, дышать не можешь. Часы не остановятся никогда. Тик-так, тик…
Можно отправлять письма в никуда и плакать. Только здесь, у огромного окна, рядом с бездонным небом. Только здесь, где нет привычек, осуждения. С каждой затяжкой вспоминать, того, кто ушел, кто никогда не вернется, оставив тебя расплачиваться по счетам совести. Ты же так много не успел сказать, ты же так отчаянно не пытался доделать.
- Здравствуй, а у тебя глаза красивые. Я вот… Цветы принес, шел по улице и вижу цветы, а снег, метель метет. Люди кутаются, зябко, как воробушки. А цветам холодно, ну совсем как нам, понимаешь? Ты, конечно же меня не впустишь, а я продрог пока шел, руки вот исколол. Шипов хватает, и в жизни, знаю. Но холодно, отчаянно холодно…
Здесь низкое небо, давит, заставляет дышать. Вдох-выдох-вдох…Ты смотришь и куришь. Все давно потеряно. Распродано. Сын пишет письма, смеется над чем-то. Здесь уважают одиночество, здесь лечат нелюбовью. А ты говоришь с ними на самой высокой крыше, и задыхаешься. И часы никогда не остановятся, ты вечно стоишь на пороге квартиры и руки исколоты. Тик-так, тик…
Мы подвешены над пропастями, самоуверенные. А я вот…Бегу за клубком, по лесу. За комом шерсти вперемешку с землей, грязными листьями. Скажите, я ненормален? Нет, что Вы, я бегу за клубком, по траве, мокрой от росы.
***
Просыпаюсь, щурясь от лучиков света, кто-то неплотно задернул шторы. В ноздри бьет запах валерианы, спирта. Тело почти не чувствуется под горой бинтов, кружится голова, встать страшно. Кроме меня в палате ещё трое, прямо на полу, сонно трут глаза. Мужчина лет тридцати, с огромными волчьими, а может и не.…Не суть, у него взгляд хищника, точно знаю. Девушка, тоненькая, тростинка, чем-то напуганная, в самом углу у вечно простуженного умывальника. Знаю, есть кто-то ещё, но его не видно, мне снова тяжело дышать и я падаю, может, теряю сознание, а ещё мне здесь колют что-то, наверное, снотворное.
***
Только вы не спрашивайте, зачем я делаю это, хорошо? Я же и сам не понимаю, мне кто-то сказал, или рефлексы. Зато я знаю, что когда прибегу, будет тепло, там покой, там ждут, меня, понимаете? Я даже точно вижу это место, маленький дом на краю обрыва, там не зажигают света, бояться, что приду не я, может.…Неважно, я бегу за клубком, я знаю, мне осталось совсем немного.
***
Снова боль, эта чертова медсестра никогда не умела делать уколы. Вводит иглу медленно, по каплям цедя боль, которую можно получить сразу. Я терплю, только оттого что не могу говорить. Кажется, забыл как это делают, не чувствую ничего внутри, только сглатываю комки кровяной слизи. Девчонка срывается с места и что-то говорит ей. Поняла что ли? Второй раз вводят резко, я морщусь, скорее от неожиданности, пытаюсь кивнуть благодарно, но тело меня не слушается. Рывок и я в липком месиве. Бегу.
***
Нет, мне нельзя, нельзя падать. Я могу сломать что-то и не успеть. От клубка осталось совсем чуть-чуть, значит, я скоро увижу свой дом, дом на обрыве. Мне не нужно больше чувствовать боль, это скорее досада. От того, что не хватило сил удержаться на ногах, зацепившись за корягу. Маленькую, стыдно даже. Рывком, поднявшись с сырой земли, пытаюсь дышать, чтобы успокоить себя. Терпеть, не помнить, не падать, терпеть…
***
Мне надоело лежать здесь, я, кажется, чувствую, как прихожу в сознание. Теперь это необыкновенно часто, нужно радоваться, меня спасут, если ещё не спасли. Я рад, несомненно, рад, только тянет что-то, в голове шебуршит коготками, надоеда. Кажется, даже у меня была кошка, или маленький щенок, интересно, как он там? Хотя, скорее всего это я придумываю, но можно спросить у того, с волчьими.…Это он меня убил, сначала спас, а потом.…Теперь снова, за что же он не прощает?
***
Знаете, это прекрасно, только совсем провалился пол. Я иду, стараясь не скрипеть, вдруг разбужу тех, кто мне так дорог? В руке зажат клубок, то, что от него осталось, пара ниточек, которые послужат доказательством. В дальней комнате шепчут что-то, крадусь на голос, выпрямляю спину, чувствуя себя вором. Это так нелепо, воровать у себя мечту. По крыше стучат капли, одна падает на лицо, липкая. Утираюсь старым шарфом, смешным, потертым. Знаю, это подарок. Знаю. Шепот переходит в крик, резко, не давая, опомнится. Больно бьет по барабанным перепонкам, но у меня не хватает сил воспринимать, плакать. Разворачиваюсь и бреду к светлому проему, туда, где вечный дождь. Там с неба падают липкие капли.
***
Меня целуют, в руки, нос,
Позволь мне быть заливом но в губы не целовать...(с).
Зимой ветра удивительны. И можно ловить их, ощущая как на губах таят снежинки. А ещё они пахнут терпким отчаянием, врываясь в дом с ворохом снега. И не хочется выставлять его за дверь хоть, и кончик носа смешно покраснел от холода, а едкий кашель мучает несколько дней. Зато можно пить горячий чай, здорово, правда?
На самом деле теперь, когда в доме так много щелей отделаться от ветров нельзя, даже если хотеть, очень хотеть. А я и не знаю что делать, но и дедушка совсем не ругается. Только смеется, раскачиваясь в скрипучем кресле в такт нудным завываниям. А ещё у нас плед, один на двоих который я давно уступила и мы могли бы перебраться в город. Дед упрямится, говорит, что привязался к старой избушке на краю леса, но и я никогда не спорила, не находила в себе сил уехать. Зато каждое утро убегала на электричку, тихонько прокрадывалась мимо спящего дедушки, и, оставив записку, плотно закрывала за собой скрипучую дверь.
Это время - время обмана, лукавого и очевидного одновременно. Под снегом совсем не видно мусора, липкой грязи. И старые, покрытые мхом, трухлявые развалины становятся только бугорком, искрящимся бугорком на заснеженном поле. А когда-то я писала зимой сказки, читала дедушке, запинаясь от волнения. Сейчас они пылятся в старом альбоме, подписанном корявым детским подчерком. Я стояла у окна трясущейся электрички и боялась дышать, нарушить совершенный узор на стеклах.
Мне говорили часто, что неплохо рисую, а под кроватью угольки, старый мольберт. Не люблю пейзажи и натюрморты, не живые, не чувствуются. Я редко беру в руки краски, только тогда, когда есть что рассказать хотя бы себе. Люди на картинах бледны, почти прозрачны и всегда несовершенны. А глаза ярким пятном искрятся ненавистью, страхом, может и счастьем. Никто не видел, как я рисую, да и итога тоже.
Оставался день до Нового года, в центре площадей появились елки, а витрины искрились волшебными огоньками. У нас договоренность, мы верим в сказки. И каждую полночь, крадемся в гостиную, чтобы оставить свой, несомненно, самый-самый подарок. Обычно самодельную игрушку, старую книжку, картину…. И тогда, быть может, ощущаешь себя самым счастливым человеком на свете.
А ещё я очень люблю наблюдать за людьми, ловить их привычки, жесты, взгляды. Мне нравятся люди с изъянами, глубокими ранами где-то внутри. Ассиметричные, небрежно одетые, в старых потрепанных куртенках, разбитых очках. Невероятно теплые, с иллюзией надежной доброты. В общем, те, о ком можно написать историю. И каждый раз я ищу глазами в толпе неслучайную встречу.
Например,…Мальчишка, кажется, дремал, а я считала его вдохи. Идеальный герой девичьего романа, совсем недорогого, растрепанного, с рыжими от времени страницами. С россыпью веснушек на бледном, усталом лице. Я никогда не увижу его глаз, придумаю их и сама. Холодные, прозрачные льдинки, растворившиеся в чуть теплой воде. Скрытые длинными крестницами. Я даже позволю сниться тебе ночами, заставлять меня думать, что потеряла что-то, а пока…Вдох-выдох, вдох…
Ты, маленькая мечтенка, просто очередная картина.
Прости, осенний драгдиллер, что воскресной ночью из-за меня на твоем небе не было звезд..
Мне не грустно, может быть. И так невозможно заглянуть в глаза.
Просто твой медленный снег будет падать не за моим окном. За моим - только пепел.
Многое изменится. Только это уже буду не я. И уж точно не ты.
Arigato.. Sayonara..
Знаешь.. Мне нужно принять, что сделала тебе больно. Этой ночью и для меня не светило Солнце. И не ласкало кожу нежное дыхание июля.
Снова пишу. И снова стираю текст. Пытаюсь рассказать, но понимаю - слова не верны. И слишком много пояснять.
Чувствую холод. Сталь. Было бы проще рассказать взглядом, но слишком много наглых и непозволительных клякс. И всюду, и всюду моя вина..
Когда-то, в одной Богом забытой стране...
Где ветер гонял мусор по улицам опустевших городов...
Я встретила человека, очень похожего на меня.
Он улыбнулся и поправил волосы. А я против воли повторила его движения.
Я гналась за ним. Смотрела на него из луж, из оконных стекол. Не помню... хотела что-то сказать... или получить ответ.
Последний раз, увидела его очень четко. Совсем рядом. Он улыбнулся, и пошел прочь. Отвернулась и я. Пошла вглубь мира, внутри рамы зеркала.
Больше мы не встречались.
Да, я - лишь зеркальное отражение. Холодное стекло, которое стоит разбить.
Лечила ангину, а надо бы - душу...
На улицах море из талого снега.
Мой город... Он тоже немного простужен,
Затоплен дождями. Гадаю на лето:
Придет - не придет. Может, стоит дождаться?
И встретить июнь с неизменной улыбкой
"Оскал Голливудский". Жизнь - грязные танцы,
Жизнь - грязные чувства и... просто ошибка.
Я брежу. Ангина души. Затопило.
И смыло. Теперь мои песни и пляски,
Стихи и кулоны, ключи от квартиры -
Твои. Зверь приручен. Он нежен и ласков.
И пусть разум злится и топает ножкой.
Какой уж там разум - срывает, сметает.
И падают на пол десятками ложки
(Случайно!) - я жду. Ты ведь рядом, я знаю.
Допить пару капель январского чуда -
Сожженной мечты. И заснуть до июня.
Я думать, я мыслить, я помнить не буду.
И пусть мне приснится молоденький Бунин,
А, может, Есенин. И в день первый лета
С тобою мы будем гулять по бульварам...
Вот так... Ты причина болезни и бреда.
А я только след на краю тротуара.
М.Громова
В каждом городе есть такие дома. Серые, с грязными парадными, непременно открытым чердаком. А люди в них пропадают, быть может, мечтают вырваться, сменяют друг друга, растворяясь в душном городском мареве. И иногда даже оставляют на прощание от себя частичку, корявую надпись на стенке, золотые монетки и розы, еловые ветки. А кто-то останется, ну совсем, срастается со стенами, становится их частью. А дом не держит, и можно уйти, но ты остаешься, непременно остаешься, надеясь стать им.
И жил вроде бы как все. Неплохо зарабатывал, курил непременно дорогие, каждое утро уезжал, не надеясь вернуться. Простой человек, честно платит, здоровается с соседками, политик и бизнесмен. Ненастоящий, мелкий, но это и неважно впрочем. Честный гражданин совсем нечестного государства. Частичка своего дома, иногда растворяющаяся в толпе.
У него есть свой маленький секрет. Быть может, кто-то назвал бы постыдным, недостойным такого человека. И он понимал это, никто не узнает.…Да, да, никто. И каждый вечер, когда на улицах зажигаются фонари, усталые люди возвращаются с работы, согревая мысли горячим чаем, каждый вечер он достает из старого комода портрет. Неважно чей, потрепанный, с обожженными краями. А на старой рамке почти стерлась позолота, и имя давно нельзя увидеть. Человек нежно проводит рукой по стеклу, осторожно вынимает старое фото, чуткими пальцами обрисовывая каждую черточку почти исчезнувшего лица. Шепчет что-то, нелепое, странное. Может, жалеет о том, что было, или благодарит. А неважно, неважно, неважно.…И голос вплетается в кирпичную кладку, растворяется в стенах старого дома.
А наутро то что? Да ничего, просто он снова уходит. Усталость, работа, бесполезная суета. И уверенность в следующем дне, да и с чего бы отличатся ему от вчерашнего? Никто не подумает что он сумасшедший, у каждого есть свои секреты. Свои, а может и чужие. У них общий секрет. Постыдная тайна человека и дома.
А.А.Ф. Последнее...
- Тебе кажется милой паутина на окнах, а когда очень больно читаешь чужие стихи. Непременно вслух, непременно запивая чуть сладким глинтвейном. Порой идеальна, иллюзорно-наивна, тонка. Заставляешь любого поверить в свою правоту, но я то знаю, что ты смеешься над ними. Только из всего. Тебе дарят цветы, колкие розы и ты рассеянно сжимаешь их в руках, а ещё в доме нет ни одной вазы. Как неаккуратно девочка, как неаккуратно... Да, я знаю твою маленькую мечту, ты всегда хотела, чтобы вьюжной ночью кто-то читал тебе вслух. Непременно Андерсена, непременно сказки. Хочешь, это буду я?
В комнате было сыро, за окнами завывал ветер. Книги давно покрылись слоем серой пыли, а по её руке бежал паучок. Дом ждал чего-то, совсем недолго ждал. Застыв, как упрямый доносчик. Малая толика верности…
- А ты все равно ничья. Бесхозный предмет, облезлая кошка, которую и не стоило бы и жалеть. Но рука каждого случайного тянется приласкать. Успокоить. А ты даже не актриса, ошибки очевидны. В этом доме давно хозяйничают тараканы, а тебе вечно холодно. Гостям покажется горьким твой чай, но никто не поморщится. И наверное это просто ошибка, пожалуйста, разубеди меня в себе. Побудь сварливой женой в застиранном халате, хоть раз приготовь мне обед. Щедро раздавай оплеухи маленьким детям, научись штопать рубашки. Ты же сможешь, тебе легко. И не будет мне казаться, что я теряю мечту, Холодную мечту с дрожащим голосом, девчонку, которая придумала, что сама никогда не согреется.
Никто не знал больше этих стен. Да может оттого и оставшихся верными. Упрямо лил дождь, холодный, липкий. С воем пробирающийся по трубам, заставляющий закрывать окна. Может быть, совсем на немного остановилось время. Старые часы милостиво не пробили полночь, и больше никто не обернулся. Да и кому это нужно?
Ничья…
* * *
...Я бы хотела жить с Вами в маленьком городе,
Где вечные сумерки , и вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице
Тонкий звон старинных часов - словно капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды -
Флейта,
И сам флейтист в окне,
И большие тюльпаны на окнах.
И, может быть, Вы бы даже меня не любили...