***
Желтая повестка. Подпись и печать.
Скоро нужно будет на письма отвечать.
Ноты кину в печку, дневники сожгу.
Я не убегаю, просто ухожу.
Недопеты песни, порваны стихи,
Стерты все ненужные, робкие штрихи.
Созваны все гости, куплено вино.
Веселитесь… впрочем, мне счас все равно.
В комнате холодной молча свет гашу.
Я не убегаю, просто ухожу.
На губах застыла томная печаль.
Все меня жалеют, мне себя не жаль.
Жаль, что поздно начал, жаль, что не успел.
Жаль, что новых песен я тебе не спел.
Жаль, что слишком поздно все тебе сказал.
Уходил, а может… все же убегал?
3 марта 1990 г.
***
В переулках тает снег, чей-то сумасшедший бег эхом отдается.
На асфальте тает лед, говорят, что все пройдет. Память остается.
Чьи-то светлые глаза, по щеке ползет слеза. Почему ты плачешь?
Будет вслед шуметь метель, только ты пойми, теперь не могу иначе.
Дверь закроешь за собой. Повенчаешься с тоской на два долгих года.
Я умчусь в ночную даль, мне себя совсем не жаль. Жаль тебя…немного.
5 марта 1990 г.
***
В городе, где бегают трамваи, в городе, где сухо и тепло,
Нас там потихоньку забывают. Вспоминают, получив письмо.
Вспоминают кто-то добрым словом, кто-то проклинает, горячась.
Где-то за случайным разговором мы приходим к ним, куда-то мчась.
Было все: гитара-шестиструнка, пара джинсов, волосы до плеч.
На плече тетрадки в мятой сумке, смех в подъезде и блатная речь.
Чьи-то губы, теплые такие, что шептали тихо: «Не хочу».
А над морем звезды голубые. Помню, как сказал, что подарю.
Помню, как прощался с этим миром, миром музыки, любви и горьких слез.
Покидая тесную квартиру, я подумал «Все-таки всерьез».
31 марта 1990 г.
***
Находя в блокноте адреса, написать стараюсь хоть немного.
По листу краснеет полоса, оставляя сантиметр пустого.
Что писать о том, что не понять людям-обитателям трамваев?
То, что я хочу смертельно спать, то, что есть хочу и замерзаю?
То, что сниться город по ночам с синими холодными огнями,
В городе так весело друзьям. Что с того, ведь я же не с друзьями.
Что с того, что в шуме дискотек забывает та, что обещала
Ждать хоть год, хоть два, хоть целый век, на перроне серого вокзала.
Что писать по старым адресам, где ответят лишь, чтоб не обидеть.
Я словами объясню все сам, только дай мне Бог их всех увидеть…
8 апреля 1990 г.
***
То ли снег, то ли дождь, не поймешь. И по телу какая-то дрожь.
Ты спросила: «Надолго уйдешь»? Я ответил тогда: «Ну и что ж».
А теперь перестала писать, и не нужно меня обвинять.
Говорил, невозможно понять, невозможно кричать и молчать.
Невозможно все это забыть, невозможно простить и любить.
Невозможно, а может быть, просто стоит начать курить?
Или пить втихоря антифриз, и катиться, катиться вниз.
И плевать в эту серость лиц, нарушая черты границ?
Просто нужно уйти в себя, все былое внутри храня.
Неужель это все же я убегал в седину декабря?
18 апреля 1990 г.
***
Мы бежали к морю, чтоб успеть на клубы тумана посмотреть.
Чтоб сидеть на камне у волны, вспоминать не сбывшиеся сны.
Чтоб упасть на рыжий мягкий мох, чтоб молчать, забывшись,
Видит Бог, мы уже устали дни считать, на скупые письма отвечать.
Мы уже устали без любви в сером одиночестве тайги.
Где растут деревья на камнях, где все понимают в двух словах.
Где нет синих сказочных огней, нет летящих к югу журавлей.
Серая, безликая земля, на которой пусто без тебя.
29 апреля 1990 г.
***
Прошлогоднюю траву щиплет рыжий конь.
А над морем вдалеке зарево-огонь.
А у моря чей-то труп брошен на камнях,
А на сердце не покой: может это я?
Кажется, такой же рост, и черты лица.
А под елью воет пес, чуя мертвеца.
И ворона на суку каркает беду.
Страх в себе превозмогу, ближе подойду.
И, ступая по камням, слышу плач души.
Неужели сам себя жизни порешил?
И ушел от всех забот на закате дня,
А теперь на небосвод понесет меня.
Села чайка мертвецу на холодный лоб,
Приоткрыл мертвец глаза, посмотрел кругом.
Тут дневальный закричал с тумбочки: «Подъем»!
Снова сон и страх ушел, приоткрывши дверь.
С детства я не верю в сны, но что мне ждать теперь?
13 мая 1990 г.
***
Пили кофе со сгущенным молоком, вспоминали маму, папу, отчий дом.
Дискотеку в старом парке до утра, голос ласковый, шептавший: «Мне пора».
Мотоциклы, Heavy metal и Break dance, и безумные запои на аванс.
Девок с улицы, что шли за просто так, в общем жизнь с коротким именем «ништяк».
А теперь у нас ни девок, ни вина, и не радует нас ранняя весна.
Нет ни писем, ни коротких телеграмм, нет ни слова от далеких пап и
Читать далее...