Утром снаружи над городом, над школой, над пустырём была радуга.
Окно, занавешенное рыжей занавеской, то освещалось солнцем, и чёрные силуеты двигались на его фоне, как марионетки; то тут же темнело и казалось, что на землю опустился вечер, заполз в комнату холодными щупальцами теней, а затем втянул длинное, вязкое тело.
Но пока его ещё нет. Пока что утро, оранжевое утро – проливной дождь попрощался, ушёл, оставив свои следы на земле узких тропинок, на ветках деревьев, на оконном стекле. Я буду помнить его, а он забудет меня, ведь он столько видел, странствуя по миру, и какое дело ему до одинокой девочки, которая пытается услышать его, прикладывая ладошку к стеклу...
А у меня настроение: что если вдруг взрывная волна оборвёт наши сны, зачеркнёт наши планы... Что, если я не успею?..
Да всё равно мне уже, я научилась добивать всё, что уже почти мёртво. Я выживу, честное слово. Ещё тысячу раз выживу.
Сама не верю в то, что говорю. Откажусь ещё от одной встречи, не хочу. Пусть будут одинокие вечера и ночи с книгой и закрывающимися от усталости глазами. Я буду искать. На улице гуляет ветер между ветвями деревьев, они угрожающе шумят, и хлопает на крыше оторванный кусок рубероида. Охватывает блаженство – от звуков, от запахов то ли весны, то ли осени, от того, что можно на мгновение забыть про всё и всех... Влюблённая в жизнь... Я не люблю только людей, не люблю за то, что они далеко; за то, что я не нужна тем, кто нужен мне; за то, что они говорят не то, что думают...за то, что я доверяю тем, кто не доверяет мне.
У меня есть наконец-то натуральный чёрный кофе в зёрнах, но у всех кофемолок отлетели крышки. Да и кофе с перцем, солью, но без сигарет – не то... Приучили меня ко всяким извращениям, а мне даже извращаться негде. Не дома же курить. Дома я – ребенок.

Музыка: Moonspell – Everything Invaded

10 января 2007

Вчера? Ах да, вчера мы встречались ещё днём, а не вечером, как обыкновенно; шли в магазин на улице Гоголя и я, как старшая, покупала там водку. Покупали сигареты, печенье и два бублика – обе с утра ничего не ели. Ждали автобуса, садились на задние сиденья; говорили про давнюю историю с милицией, смеялись... Приезжали в лес, спускались по тропинке; каким-то чудом переходили вначале один ручей, а затем и другой. В лесу было удивительно тихо, безветрено – огонёк зажигалки не дрожал; тёмные ели и сосны стояли, покрытые лёгким, тонким слоем снега. Шли дальше, к елям, склонившим ветви наподобие купола; фотографировались; находили полянку, неподалёку от дороги, где и располагались.

А под ногами были зеленые папоротники, еле живые. И это почти середина января? Что случилось с нашим миром?...

Один бублик съели, а второй стал рождественским украшением для ёлки.
А потом была водка. Наконец-то плевать, и все чувства приглушены – да, так вполне можно стать алкоголиком. Наташка потеряла кольцо; а я на обратном пути падала два раза – вначале подскользнулась перед ручьём, и чуть не угодила в него ногами; потом перешла через него каким-то чудом и упала уже вперёд. Автобуса ждать не пришлось, это он ждал нас. Уже в городе отвечала на телефонный звонок, сдуру ляпала, что отмечала в лесу Рождество; на автопилоте отвечала: я тебя тоже поздравляю... Отмазывалась от предложений погулять дальше: хотелось домой.

[показать]

Под катом остальные фото в количестве девяти штук - синие, психоделичные, атмосферные и смазанные. Не несут ценности и добра в массы.

Слева на столе оглушительно тикает будильник. Сегодня компьютер переехал ко мне в комнату, кулер шумит излишне громко и от него нагревается занавеска. За ней - мутное небо, мутная погода и длинная вязкая ночь. Сижу в тёмной комнате в тёмных очках перед монитором. Спать не хочется. Одиночество ощутимо почти физически, оно скользит моими пальцами по холодному монитору, берёт моими руками мобильник, а тот лишь показывает время: три второго ночи. Врёт, наверное. У меня часы всегда врут... Чуствую, как боль разливается по затылку, по шее; вспоминаю, что вроде бы остались блины от моих очередных попыток изображать из себя кулинара; комната тонет перед глазами, тихими-тихими шагами по комнатам... Вот они, родимые, притаились в шкафу, накрытые сверху ещё одной тарелкой. Ставлю обе тарелки на стол, жестами фокусника снимаю верхнюю, умудряясь при этом не нагреметь... Сижу на корточках и ем. Холодно, ужасно холодно... Шум вентилятора по возвращении в комнату кажется просто оглушительным. Перечитала старое письмо...да, оно уже успело стать для меня старым, ведь с того времени прошла вечность... Не осталось почти ничего, только несколько фотографий, воспоминания и стихи, написанные в сиюминутном порыве, а потом не вызывающие ничего, кроме ненависти.
И зачем я только сижу тут, посреди ночи, и собираю разбегающиеся мысли, как жуков в коробку?

3 января 2007

Снег почти сошёл с земли, обнажил остовы крыш, сделал дерево мокрым, а настроение - отнюдь не зимним. На земле лежат белые тряпки в чёрных точках грязи, они уже никогда не будут полоскаться по ветру парусами; намокшие, обессиленные, только с каждым часом всё больше вжимаются в землю, растворяясь в ней. Дождь стучит в окно, когда я просыпаюсь, а потом уходит и оставляет после себя мокрое безжизненное пространство. Завязываю волосы в хвост – а ветер выдёргивает из него пряди и кидает на лицо. Не тёплый и не холодный, не осенний и не весенний, а просто ветер нашей странной, переменчивой зимы. Не привиделся ли мне тот день, полный снега и зимнего волшебства, та сосна, что укрыла от непогоды, те мечты, написанные носком ботинка на нетронутом снегу? Увидел ли их кто-нибудь, прочёл ли? Думаю, нет... А будет ли ещё зима? Я ещё помню то время, когда снег был пушистым, тени – глубокими, солнце – ярким; это было давно, кажется, в прошлой жизни. Сейчас зима осталась, похоже, только далеко на Севере, где-то там, куда мне надо вернуться; я обещал... Это место - лишь перевальный пункт на моей слишком длинной дороге, станция, на которой меня случайно забыли. Остаётся лишь слышать иногда – очень редко – гудки поездов, да помнить деревянный пол на перроне... Он же вряд ли помнит звук моих шагов, ведь слишком многие ходили по нему, кидали в него непотушенные окурки, ругали, споткнувшись, хотя виноваты были только они и никто больше... Мама родная, о чём я думаю? Про пол на старом вокзале, вокзале города, который я искренне ненавижу. Ночью я был не совсем адекватен, и праздника не было, было только усиливающееся ощущение одиночества и пара моментов, когда я выставил себя полнейшим идиотом из-за своей паранойи... А ведь всё это и вправду похоже на войну, на холодную войну с лицемерными улыбками и фальшивым "скучаю". Не могу только понять, почему, неужели я виноват в стольких многих вещах? Два дня подряд читаю Брэдбери; полузабытый рассказ кажется таким же уютным, как и в детстве, а что-то навевает ощущения, схожие с моими печальными бреднями... Не зову никого, и меня никто не зовёт, а дни проходят, они коротки сейчас... Прошлого года больше не будет, успокойся, глубокий вдох... Всё кончено...и ждать больше некого.

Музыка: Sting – Shape Of My Heart
Настроение: а кошки плачyт и кpичат во все гоpло, кошки падают в пyстые колодцы

3 января 2007

В полночь я быстрым шагом пересекала улицы одну за другой, куря на ходу, с финским шампанским в руках.
Во втором часу последовало разочарование от еле уловимых встреч в толпе.
В четыре утра я пела на улице Декабристов диким гроулом "В лесу родилась ёлочка", а затем "Марш Уродов" Башни Rowan, пытаясь показать пьяной городской ночи, что у нас тоже праздник.
В пять стояли, склонившись над чёрной водой, по которой плыли хрупкие кусочки зарождающегося льда. Река была похожа на чугунную сковороду с ошмётками подгорелых блинов на ней.
- Это не вода течёт, а мы плывём... Стоим на корме парохода и плывём. Кстати, она ведь приплыла из прошлого года? А мы стоим к нему спиной и движемся туда... Значит, мы сейчас приплывём в 2006 год? Слушай, я замерзаю...
- А я думаю, что там, - она показывает вниз, - ужасно холодно...


P.S. Моя сволочная собака слопала большую банку Ягуара, оставшуюся с праздника. Замечательное начало.

Музыка: Ensiferum – Sword Chant

1 января 2007

Для того чтобы почувствовать романтику, надо,
вероятно, быть немного актёром и уметь,
отрешившись от самого себя, наблюдать за своими
действиями с глубокой заинтересованностью,
но в то же время как бы и со стороны.
Сомерсет Моэм, "Луна и грош"

Я пришла туда в последний раз в этом году.
Вчерашние стены осыпались, и стали чёрно-белым узором. Кого-то хоронили, и я обошла это место, следы крюком пролегли с востока на запад. Снега со вчерашнего дня выпало ещё больше, а я вновь пошла чужой дорогой... Зачем я хожу здесь? Что ищу? И что нахожу? Я только боюсь, боюсь того, что время идёт, а дни поворачиваются ко мне своими гранями, и в моих силах только смотреть на них так, как позволяет настроение. Они могут быть одинаковыми, а могут постоянно изменять свой цвет; всё зависит лишь оттого, смотрю я на них взглядом уставшего человека или всё же силюсь что-то найти...
Сидела возле всё той же сосны, прислонившись к ней спиной. Кружилась голова, серое небо плавало над миром, а справа солнце проглядывало сквозь тучи и ветви деревьев ярким жёлтым глазом. Замерзали руки, было тревожно и непонятно, что я вообще делаю тут. Кто-то шумел деревьями у реки, ветер или птица; они качались и скидывали с себя остатки снега, вызывая безотчётный страх.
Странно это...Когда тебя похоронят, кто-то повесит на маленькую ёлочку на могиле украшения из обрезок конфетной коробки.
Когда совсем замёрзла, отправилась в обратный путь. Не встретила никого, только холод с каждым шагом всё крепче обнимал ледяными руками, забирался под пальто, целовал в губы, отнимая у них цвет... Боюсь подумать о завтрашнем дне, да и о всех последующих... Или я пока что не знаю, что потеряла? Буду ждать.

Музыка: Dreadful Shadows – Twist In My Sobriety

29 декабря 2006

Это был один из последних дней уходящего года. День, который поначалу напоминал о прошедшей ночи болью в виске, да вялотекущим болезненным утром, когда было такое сильное желание сорваться, а руки никак не желали согреться о несчастную чашку с уже остывшем кофе. За окном мёл снег, и его танец и ощущение тяжести, упавшей на плечи, погнали меня на окраину города...к кладбищу...зачем?
Снег летел в лицо, повисая на ресницах, ослепляя, заставляя щуриться на свет, исходящий от дорог и неба. Зашла в киоск – синих More нет, купила белые. Белый снег, в него падают окурки с белыми фильтрами из белой пачки.... Линия электропередач вздымалась в конце улицы, будто башня, почти неразличимая за танцующим снегом.
Поднявшись в горку, остановилась за елью: зажигалка промокла и не хотела работать. Наконец закурила... Очнулась в какой-то сюрреальности: снег изменил кладбище до неузнаваемости, и теперь, не слыша скрипа под ботинками, у меня возникло чувство, будто я только что проснулась, а всё, что оставила за спиной, было где-то в другом мире... Люди, три пожилые женщины в старых пальто, прошедшие в нескольких метрах от меня – видели ли они существо со снегом в чёрных волосах, что двигалось им навстречу? – разорвали своим присутствием мой бред, скомкали его, как ненужный фантик, и я пошла дальше...
Свернув куда-то влево, обнаружила, что я вновь остаюсь единственным посетителем этих мест. Или это снега слишком много? Мои следы были единственные на белом полотне, кривой и неровный почерк мечтателя. Специально поплутала меж памятников, будто здороваясь со знакомыми местами... Сосна на самой окраине приютила под своими раскидистыми ветвями, защитила от снега крыльями из топорщащихся во все стороны иголок. ...Кинуть сумку к подножию дерева, а кора золотисто-коричневого цвета, в прицепившихся к ней паутинках и пожелевших иголках; она тёплая на вид, и к ней хочется прижаться щекой...
Снег перестал валить крупными хлопьями, и наконец стало возможным разглядеть деревушку, речку и натянутые над ней провода... Тишина, ненормальная, будто пришедшая из другого мира; деревья и кусты одели на себя меха, распушили гордо перья, встали лабиринтом. Там где вчера кладбище светило насквозь бледным небом, сегодня белые стены. И только огромные, тоже сюрреалистичные, птицы носятся над полем, тоскливо крича, словно боясь потерять друг друга в метели.
За спиной воет пёс, и ветер в ответ начинает шуметь верхушками деревьев где-то сбоку, даёт о себе знать. Потом подкрадывается, задувая в сердце беспричинное ощущение тревоги; наблюдаю, как он ходит по дуге, подбираясь всё ближе и ближе... Наконец задевает северную окраину кладбища полой плаща, с деревьев осыпаются огромные хлопья снега; он говорит мне, что он здесь и смеётся, растворяясь без следа...
Блуждаю по знакомым тропинкам, жалея, что, в отличие от некоторых живых существ, отлично ориентируюсь в пространстве и меня нельзя "закружить"... Или я всего-навсего излишне хорошо знаю эти места? А так хотелось заблудиться... Отмечаю свой путь цепочкой следов, держа за ориентиры высокие раскидистые ели и сосны... Хочется найти ель, которая будет почти касаться нижними лапами земли; залезть под них, улечься на порыжевшую хвою... Густые еловые лапы не пропустят сверху свет, и он пройдёт снизу, сквозь снег, который скоро засыплет следы и завалит вход в моё убежище. Останется только холод, который начнёт постепенно сковывать тело. А через сутки...или через трое, через неделю – кто знает, когда грянут морозы – я выберусь оттуда и с лёгкостью поднимусь навстречу снегу... Возможно, навещу кого-то и если будет открыто окно, я посижу на подоконнике, болтая ногами над пропастью из бетонных блоков; послушаю музыку и полечу куда-нибудь дальше...
Скидываю с себя оцепенение, потому что подошла к своим же следам... Я была здесь минут сорок назад, а они уже почти занесены снегом.
Вид их вызывает улыбку на лице... Оказывается, я хожу по параболе – пол-метра влево, пол-метра вправо, с длиной дуги примерно в два метра... Какой ужас. Так может ходить либо пьяный человек, либо...кто-то вроде меня.
Останавливаюсь, чтобы написать смс, и подвергаюсь атаке птичек. Воробьи смотрят тёмными бусинками глаз, а синица подлетает почти к самому лицу, на пару секунд зависнув в воздухе перед носом, но улетает ни с чем... Тщетно ищу в кармане крошки от когда-то бывших там сухарей - нет ничего. Вспоминаю, что мать постирала пальто после того, как в Куженкино его забрызгали грязью мимопролетающие фуры. Жаль. Приду когда-нибудь с семечками...
На несколько минут задумалась над надписью "покоится прах тестя и зятя". На памятнике две фотографии. Интересно, кто из них тесть, а кто зять? Пыталась вспомнить, что это значит, но...безуспешно.
Поняла, что успокоилась... Пошла домой.
По пути – уже на своей улице – решила посмотреть, не дошли ли мои смс... Угу. Посмотрела. Земля метнулась вверх, а я обнаружила себя сидящей почему-то поперёк дороги. Мобильник из руки не выпал, но сердце уж очень неприятно

Неделю назад, ступая на мягких лапах – наверное, такие у снежного барса – в город вошла Зима. Был понедельник, для кого-то тяжёлый день; люди брели с работы, а Она сделала свою раньше, и ещё днём раскидала по улицам снег, похожий на перья из подушки. Он лежал неровными хлопьями, как будто Зима устала бороться с человеческой глупостью и делала своё дело небрежно, лишь по привычке, а не из вдохновения.
Потом была оттепель, и обязательства звали на другой конец города. Сидя в промозглом грязном автобусе, отстранённо замечала, что дыхание не чаще, чем у других людей – такие же равномерно вырывающиеся изо рта клубы пара. Глаза моргали не слишком часто, не так, как если приходится нервничать; значит, всё в порядке и беспокойство надёжно погребено под парой чашек ужасающе горькой, хоть и разбавленной, валерьянки. Кто-нибудь еще пьёт валерьянку чашками?
…Мелкий Дождь мог бы оставить меня равнодушной, но слева, с пустыря, накидывался злой северный Ветер... А людей было слишком много, и все они куда-то шли, мне не было среди них места, но оставалось немного пространства на голом мокром тротуаре.
Тот же Ветер на следующий день разгладил дорогу прохладными руками, и она стала гладкой, а шаги – неуверенными. Тут когда-то, чуть раньше, ходили люди, оставляли цветы – я же только повторяю их дорогу, путаясь в следах разномастных ботинок. Побывав в тех местах, где хотела – что пришлись по пути, будто бы он вообще был у меня – видела танец мельчайших снежинок, слушала Ветер, деревья, крики воронья над головой. Замерзала, улыбалась, видела капли застывшей воды и сверкание Света внутри. Жалела, что надо уходить. Думала... Говорила...
Не знаю, где обозначить ту границу, где Утро переходит в Вечер, когда на меня обрушились самые короткие дни в году... Когда начался этот бред – неоконченные разговоры по ночам, ненужные звонки рано утром, вопросы, на которых я ответа знать не могу. Зачем именно сейчас, когда и без того всё слишком странно?
Она сказала мне, что я какая-то не такая. Не с ней. Вообще не в этом мире.
И повторила это, когда я споткнулась о куст на пустыре.

Музыка: Dawn Of Oblivion – Nuclear Winter

26 декабря 2006

Они говорят...
Говорят, что везде уже развешаны гирлянды из разноцветных лампочек.
Говорят, что будет праздник.
Праздник ли?
Дети, наверное, вырезают из бумаги узорчатые снежинки, которые будут смяты и забыты потом.
Или это уже другое поколение, те самые Потребители, которые не делают ничего своими руками?
Может быть, всё теперь иначе, и я просто заблудилась в прошлом.
Праздничные витрины...
Кто-то уже думает о том, что надо покупать ёлку...
Кто-то ждёт праздника...
Я же с удивлением смотрю на то, как за окном мелькают дни.
Хочется остановить течение времени. Остаться в ненавистном 2006-м, в его боли, в его слабой, убитой любви, в его навязчивом мелькании лиц... Стать серой тенью, серым ветром, тревожащим их волосы, где-то там, далеко позади.
Шагнуть в черно-белую фотографию, к девочке с короткими волосами, что стоит вполоборота.
Укрыться одеялом чёрных листьев, никто не будет меня под ними искать, да и я ждать не буду...
Какое сейчас время года? Что-то между?
Я не знаю.
Эта осень была худшей в моей жизни.
Какой будет зима?
Самая одинокая уже была.
Будет ли она проходить под знаменем ослабевающей борьбы с собой, со своими слабостями, с желанием затихнуть, лечь на дно, чтобы лёд, который когда-нибудь да скуёт чёрную воду, закрыл меня от чужих взглядов?
Была удивлена, когда проснулась сегодня... Разве я должна была просыпаться?
Говорят, что через тридцать лет снег может исчезнуть.
Я не хочу доживать до того момента.
Когда расстреливают всю обойму, пригвоздив к земле где-то там за сараями, душа покидает то, умершее, тело и я просыпаюсь в своей комнате, с синим утренним светом и крысиной вознёй за тонкой стеной.

Настроение: вечер будет долгим, а я не могу заставить себя любить одинокие длинные вечера
Музыка: Equilibrium – Evidence

15 декабря 2006

В моем yглy - засохший хлеб и таpаканы.
В моей дыpе цветные кpаски и голос.
В моей кpови песок мешается с гpязью,
А на матpасе позапpошлые pyки.
Янка Дягилева

Всё одни и те же песни, вчерашние глупости вперемешку с сегодняшней тоской затмевают солнце. Где мы последний раз видели его диск, когда нам было тепло? Устанавливаю себе жёсткие рамки, какие-то правила, чтобы потом, продравшись через их дебри, оставить на колючках клочки одежды, а на коже – следы противоречия своих желаний. Я не хочу ничего; только пусть больше никто не уйдёт. Когда всё вокруг подделка (и даже если хочешь утопиться – всюду мелко), я поднимаю глаза и вижу блёклый синий потолок, неровные щели, сучки, плохо замазанные краской. Череда дней ползёт мимо, ничем непримечательных, слившихся воедино, и единственный итог – слова, повисшие в пустоте, уцепившиеся за неё, словно маленькие надоедливые жуки, да недопитые чашки кофе и ругань. Кто-то плюнет, кто-то отвернётся, делая вид, что ничего не заметил; я же буду просто ходить среди них, касаясь изредка ледяными пальцами их рук, отпрыгивая в подворотни, где никогда не была, и смеясь оттуда противным смехом; плача, пролетая ветром между простынь, бессильно висящих на верёвках, разговаривая с голубями, там, наверху, где разбитые полукруглые окна... Когда любая мелочь заставляет призму моего взгляда преломить мир под новым углом, форма его всё равно остаётся неизменной, и мне тесно тут.

Музыка: Epica – Cry For The Moon

12 декабря 2006

Одинокий размеренный день, тихое гудение по правую руку, редкие разговоры, и под конец становится грустно… Телефонный звонок разрывает вечер, комкает мысли и возвращает к реальной жизни. Небрежными движениями, торопливыми взглядами на часы превращаемся в кота-который-гуляет-сам-по-себе, беретик набекрень, расшатанная калитка, а на горе уже ждут. Незнакомый коктейль, привкус карамели, всё незаметно и бессмысленно, в пустоте ищем свои маяки. Зажигалка гаснет, как будто на ветру, а ветра нет, ни дуновения. Свет фонарей плавает в воздухе отдельно от них, расцвечивая воздух вокруг себя в сиреневые и красные тона.
Ни одного человека на улице, только какая-то старуха стоит и смотрит нам вслед, так что становится не по себе...
Ноги идут сами по себе, всё чаще медленно, чем быстро, только чтобы не стоять на месте. Она еле цепляется за мою руку, и чтобы разорвать тишину, начинаем пинать какую-то железку по дороге, пока я не отправляю её в лужу как раз напротив того дома с маленькими окошками...
Тихо, непривычно, а за очередной улицей – последней по счёту – стоит темнота, и за ней может быть что угодно, хоть лес, хоть поле, хоть то, что есть на самом деле – дорога в Тини с одинаковыми, как однояйцевые близнецы, домами по обеим сторонам. Поворот направо – там лужи, кривая улица, заканчивающаяся выездом на кладбище.
…Всё время вокруг нас туман, наверное, это он подавляет все звуки.
Как будто все люди в городе попрятались по домам и сидят сейчас в тепле, возле телевизоров и плит.
Когда расстались, туман всё так же носился под фонарями рваными клочьями.

Мне сказали, что я сегодня смеялся во сне.

Музыка: Dark Lunacy – Dolls

30 ноября 2006

Десять часов в сутки уходят на работу.
Ещё десять-двенадцать - на сон.
Мне не нужны мои дни, ведь в них нет ничего, за что можно было бы уцепиться, чтобы не упасть; воздух стал слишком чужим, ненадёжной опорой… Только пишу строчку за строчкой, чтобы потом щёлкнуть зажигалкой и втоптать пепел в грязь. Это помогает…на время.
Ночь была ветреной и поначалу жутковато-притягательной. В спину светил прожектор на крыше административного корпуса, и я могла видеть, как мне в лицо летят сотни берёзовых листочков, жестоко сорванных яростным порывом ветра. Летят почти горизонтально, как будто это я сквозь вселенную, только вот звёзды не белые, а жёлтые, их можно поймать руками, а они скользят мимо, падая на асфальт и прощально шелестя…
В который раз проехала свою остановку. Слова, услышанные далеко не случайно в автобусе, колотились в мозгу, как взбесившаяся ворона, и железной хваткой держали за горло. Вдох-выдох, оцепеневшие пальцы за поручень. Лишнее подтверждение неуместности моего существования – как будто мне мало?…
Свернув с Энгельса за угол, навстречу ночной непогоде, поняла, что дорога домой обещает быть весёлой. Безумие ветра… Вновь не светят фонари, рваное небо, чёрные улицы. Свист, вой; ветер развевает полы плаща и кидает волосы на лицо. Невнятные, непонятно куда идущие силуэты… Перехожу дорогу, и чувство, будто кто-то вдруг возникнет рядом - ниоткуда, сотканный из воздуха призрак… В очередной раз убрать волосы с лица дрожащей рукой и обнаружить, что в темноте моя тень вдруг пошла в другую сторону. Разминулись - ну и что? Она пойдёт своей дорогой, а я своей, не я выбирала свой путь… Возле дома зловеще качались деревья, скрипя ветками в чёрном небе и с угрозой шумя. Мне всегда нравилась старая ива в три обхвата толщиной, её корявые сучья, протянутые над дорогой… Наверное, более толстого дерева в черте города не существует. Сколько ей лет? Сто? Как много она должна была видеть… А мне не хочется уже завтрашний день.
Войдя во двор, я не смогла закрыть за собой калитку - ключ никак не попадал в замочную скважину, да и руки замёрзли… Всё-таки сдали нервы. Всё-таки. Всё-таки да.

Октябрь 2006

Сны были окрашены в серый цвет липкой пустотой, чем-то невнятным, что не запомнить. Ожидание того же наяву: пасмурные дни, отмерянные мне стрелками часов, тоже кажутся снами. По ночам небо становится розовым, тусклым, и я вновь проезжаю свою остановку. Лишние десять минут по безлюдным улицам, ловя пересохшими губами воздух… Почему-то не горели фонари на несколько кварталов вокруг, и шаги, отдающиеся болью в голове, казались такими же чужими, как и жизнь, проскальзывающая в ненароком пойманных словах случайных людей.
Эта осень заставляет меня теряться во времени и пространстве; наутро ботинки скользят по октябрьской грязи совсем не туда, куда надо, и в итоге я оказываюсь на северо-восточной окраине кладбища, увлечённая моросящим дождём. Улицы стали непривычными, будто прозрачными, как если бы краски на картинке с нарисованным городом разбавили водой. Мелкие капли расходятся кругами по поверхности луж и ненавязчиво стучат по зонту. Звякает мелочь россыпью в сумке, и даже не холодно. Я не была на этом месте месяца два… Тогда только начиналась осень. А сейчас… земля, могилы, памятники - всё усыпано листьями, берёзовыми и дубовыми, жёлтыми, промокшими, распятыми дождём на холодном граните. Я закуриваю и смотрю, как дым улетает от меня и растворяется между деревьев. Дождь незаметно закончился, оставив после себя огромные прозрачные капли, повисшие на кустах и будто светящиеся изнутри. Настолько красиво, что кажется волшебством… Ловлю их раскрытыми ладонями, улыбаюсь - тихое сумасшествие, счастливое, притягательное…как я люблю. Свет. Неужели это то, что способно перебирать струны моей извращённой, погрязшей в своих собственных ужасах души? Разве во мне осталась хоть капля света? Не отражённого, а настоящего, который способен превратить обычные капли дождя в сказку?
Нет, всё же этот вопрос, как и всё, не имеет ровным счётом никакого значения - ведь звенья цепи моей жизни, сколько бы их не было, всё равно приведут к одному из таких памятников… И никого уже не будут волновать ни мои мысли, ни чувства, ни что-либо ещё. Для большинства людей я просто исчезну, как исчезала уже сотни раз… Ухожу, смахивая тыльной стороной ладони вниз холодную воду - те же самые слёзы, только нет привкуса соли на губах…

Октябрь 2006

Стекло всё сплошь залеплено крупными каплями; слёзы дождя поначалу были столь тяжёлыми и редкими, что казалось, будто не тучи стучались, а какой-то призрак просил впустить, но ответа так и не дождался, ушёл, затаив обиду. Но, я уверена в этом, он оставил мне знак, невесомый и лёгкий, как колечко табачного дыма. Может быть, последний жёлтый лист упадёт мне в руки, или же просто почувствую холод, начертанный его рукой в воздухе; я не знаю. Меня и без того знобит, а часы всё тикают и тикают, забирая мгновения жизни и даря взамен ощущение беспомощности перед надвигающимися сумерками. Оглядываюсь - и понимаю, что опоздала, не уловила тот миг, когда вдруг облетевшие листья завершили еле слышным аккордом золотую осень. Остались лишь тонкие, голые руки деревьев, да в раме окна - картинка тусклыми красками, словно побледневшая икона. На ней нет тёмных, суровых, пугающих своей строгостью ликов; только две вороны пролетели наискось, прочертив линию от одного угла к другому. Неясный гул снаружи, наверное, грузовик проехал по соседней улице, а глаза вновь потемнели, напрочь утратив жёлтый оттенок. Температура всего лишь 37.4, знаю, завтра всё уже пройдёт, только одиночество не проходит, оно всегда со мной. Кажется, что всё неизменно уже тысячи лет: четыре стены, грусть в глазах, да игра света на границе тепла и холода. Впрочем, так ли уж тепло здесь? Возможно, кому-то, стоящему снаружи, мягкий свет настольной лампы показался бы оживляюще-тёплым, а существо, сидящее в кресле с кипой исписанных мелким почерком листочков - счастливым; знаешь, я тоже с тоской смотрю на чужие окна. Пасмурное настроение, холодные руки… А ведь всё могло быть иначе. Сравнивая себя с другими, проигрываю, только осень за окном подбадривает, издевается, напевая: «попробуй ещё раз»… Я влюблена в «Портрет Дориана Грэя» сегодня, а ты пишешь что-то по ночам, под утро, чтобы я могла проснуться много позже, и, украдкой смахнув слёзы, улыбнуться твоим словам. Не замечая чашек кофе, не замечая сигарет, холода по ногам - возможно, скоро, когда уйдёт последний человек, я перестану замечать и свою жизнь… И будет только то, что за окном - отстранённо, бездушно смотреть на воду…

Октябрь 2006

Ранним утром, выйдя на крыльцо, сразу поймал взглядом тонкий месяц, висящий в ореоле на юго-востоке, и улыбнулся ему. Был лёгкий заморозок, значит, уже скоро начнём хрустеть ботинками по лужам… Жаль, что не вместе.
Месяц висел всю дорогу прямо перед носом, словно указывая мне путь, а потом обиженно задвинулся вправо, почти за спину, когда я предательски свернул на Песочную возле всё того же рекламного щита с замками. Проезжающий мимо грузовик швырнул в лицо полные пригоршни ледяного ветра и я чуть не захлебнулся. Мне хотелось повернуть назад, пойти совсем в другое место, где нет людей и где намного холоднее, чем в городе… Как же давно я не был в лесу… Надо хотя бы раз съездить туда поздней осенью.
По дороге обратно…стоя в автобусе…поймал себя на том, что смотрю куда-то вдаль, где горизонт становится тёмно-синим и далёкие зубцы леса царапают небо… Попытался переключить внимание на что-то более близкое, но быстро мелькающие огороды, сгоревший дом, ребёнок с матерью и какая-то девушка, на пару секунд зацепившая своей элегантностью, заставили задуматься о том, что я воспринимаю весь мир как-то не так, иначе, чем вчера или на прошлой неделе…
Вышел в центре…
Сбитый пёс на перекрёстке заставил вырваться какие-то слова из груди, я испугался, что кто-то их слышал, и против воли обернулся. Услышал дикий визг тормозов. Что со мной?…
Через несколько десятков метров встретил Таню, которая зовётся Скатыкалкой, она стрельнула у меня предпоследнюю сигарету и, как всегда, задала дурацкий вопрос по поводу моей внешности. Ну сдалась она всем?! Ещё через пару кварталов мужик, копающий дорогу, сказал своему напарнику: «чёрные волосы…красивая!». Что это ещё такое?
А совсем возле дома встретил Дашку Варганову. Теперь блондинка. Светлые волосы ей не идут. Как же на нас повлияло время… Если несколько лет назад я был в неё влюблён, то сейчас… Она сама сказала: «да я всё такая же, толстая, маленькая, хожу и выёбываюсь на всех!». Рассказала, что Клементьева и Богданова родили, Абрамова давно в Москве и тоже, наверное, родила, а она сама живёт на Парковой с Анисимовым, с которым я когда-то учился в БАДК. И, разумеется, извечный вопрос: а ты-то замуж не собираешься?
I don't like the drugs but the drugs like me.
Я не люблю людей, но люди что-то хотят от меня.

Музыка: L'ame Immortelle – Another Day

16 октября 2006

…У меня в окно видна яблоня, почти облетевшая старая яблоня, на которой осталось не так уж и много рыжих и бурых листочков… Но через неё так замечательно просвечивает солнце, что я хотела бы показать тебе это. Я знаю, что это единственное, что я могу сделать, та самая последняя вещь, на которую я способна. Эти листья так трогательно дрожат на ветру, что их хочется коснуться пальцами и прочувствовать лёгкие прикосновения ветра. Сегодня было такое замечательное жёлто-розовое утро, с лёгкими облаками в восточной части неба и каплями воды на стекле. Мне как никогда хочется жить в такие моменты. Хочется снова выйти наружу, в чужих ботинках на босу ногу и в платье в белый цветочек. Я так и не рассказала никому, как залезала босиком на крышу и стояла на самом краю, пробуя губами на вкус утренний воздух и стараясь не смотреть вниз. Как начинали облетать берёзы на соседней улице и как быстро ледяной шифер отдавал свой холод моим ногам. Мне так не хотелось оттуда уходить…
Знаешь ли ты, как я жду первого снега? Как я мечтаю снова бродить между могил на своём любимом кладбище, стряхивая снежинки с тонких веточек и оставляя за собой чёрные следы из промёрзлой земли? В тот раз так сильно болели запястья, а голос был тихим, и таким же был смех… Я знаю, что в этот раз я буду одна, мне предстоят ещё длинные-длинные холодные месяцы, мне вообще многое предстоит. Я не знаю, что принесёт мне ноябрь. Быть может, я растворюсь в ноябрьском воздухе, в дымке, скрывающей луну, и никогда больше не буду обжигаться холодом. Я даже хочу этого… Я загадала желание, которое никто и никогда не сможет выполнить, разве что жизнь столкнёт нас где-нибудь в холодном метро. Я знаю, что это уже будет другая жизнь, и я стану другой. Какой - ещё не знаю. Именно это мне и нужно сейчас решить…

Музыка: Sopor Aeternus – Hearse-shaped Basins of Darkes

На этой улице горят оранжевые фонари.
И ощущение её совсем другое, нежели той, по которой приходилось идти вчера или третьего дня.
Этот жёлтый свет не греет, как могло бы согревать сомнительное тепло, льющееся из чужих заманчивых окон… Он лишь напоминает о чём-то далёком, как дребезжащие трамваи в незнакомых городах, где празднично-грустное настроение посещает по ночам тех, кто забыл, зачем он здесь.
На этой улице холодно, и тень скользит под ногами по разлитой воде, слегка запинаясь на неровностях и легко касаясь заборов. Небо на востоке светлеет, улица взбирается в гору и я вместе с ней. Заканчивается асфальт, впереди лишь булыжники, по ним так трудно ходить, особенно таким утром, как это. Через несколько минут я понимаю, что впереди всё растворено в синем, постепенно светлеющем тумане, светящимся жёлтыми фарами редких машин.
Мне больше нравятся другие прогулки по камням, когда в одной руке сигарета, в другой - зонт, прикрывающий от дождя наши непринуждённые разговоры обо всём на свете…
Но на сегодня у меня есть лишь эти три утренних километра, когда ночь переходит в рассвет.
На сегодня и на все ближайшие дни.

Музыка: The Mission – Butterfly on a Wheel

4 октября 2006

…С неба лился утренний дождь. Правда, о том, что это именно утро, говорили только часы на дисплее телефонаа, небо же оставалось тёмным, как и моё сознание. На асфальте угадывались мёртвые листья, тёмными пятнами расбросанные по сверкающему в свете фонарей мокрому дорожному полотну. Ноги сами собой попадали в глубокие лужи, неся меня к автобусной остановке.
То, что автобус ушёл прямо перед моим носом, когда я пробегал тенью через один до боли знакомый двор, меня ни капельки не удивило.
Я пошёл пешком. Километра три пустого и бессмысленного утра, дождя, асфальта с листьями и просто грязи, мыслей «дойду или нет»… Дошёл. Не смотря на дикую боль, из-за которой, собственно, я и не могу быстро ходить. Боялся только, что вот-вот остановлюсь, рухну. Обошлось. Но ощущения были незабываемые.
День пролетел быстро, как будто его и не было… Я отгораживался от мира мыслями о предстоящем вечере, боялся, гадал, мечтал, не слыша рёва попсы из магнитофона, поставленного кем-то из них прямо перед моим носом. Как во сне ходил мыть руки мылом из гламурной розовой бутылочки, бездумно ел, так же бездумно делал свою работу… Иногда выныривал из своего мира, когда нужно было с кем-то заговорить. Чёрт побери, я ненавижу с ними разговаривать. Они меня никогда не понимают, а я не понимаю их и мы только и делаем, что переспрашиваем друг друга по нескольку раз. Они злятся, а мне просто грустно…
Стоя между какими-то толстыми женщинами в автобусе, наблюдал, как мимо проносились чёрные одинокие силуеты в переулках, чьих названий я не знаю, белые дома, бордовые дома, жёлтые киоски, синие киоски, голубые стенки с белыми промокшими клочками объявлений, бежевый пед-колледж, светло-коричневая общага… Пока ещё зелёная трава, бурые листья тополей, жёлтые берёзы, яркие клёны… И над всем этим - серое грустное небо. Теперь по ночам оно часто бывает розовым, как зимой…
Не хотелось колесить по всему городу, поэтому я вылез из автобуса возле всё того же ненавистного двора, где живёт она… и пошёл домой, раскрыв почти бесполезный зонт. Я всё равно промок до нитки.
Настроение было почти хорошее, куда-то делась моя паранойя, она почти всегда исчезает, когда в город приходит дождь… Я напевал «Блюз апельсиновых корок», снова попадал ногами в глубокие лужи, подбирал с асфальта только что приземлившиеся туда листья, а они падали у меня из рук отяжелевшими бабочками с мокрыми крыльями… Подставлял ладони бьющему по расцарапанной коже дождю… Снова пытался отделить сон от яви, но после вчерашнего сумасшедшего вечера это было слишком сложно. Всё-таки я рад. Рад, что есть такая штука, как триган, которая напрочь лишает меня памяти, так что потом приходится искать бумажки, где я мог что-то написать - единственное доказательство реальности всего происходящего… Всё, о чём не было написано – возможно, и не существовало.

Музыка: Roxette – Listen To Your Heart

2 октября 2006

Я не люблю ходить на работу, но без этого я не вижу эти два клёна возле ГАИ. На самом деле их три, но один такой маленький, что издалека его не видно. Они невысокие, ствол можно зажать в кулаке, но вот уже неделю они стоят с полностью пожелтевшими листьями, и так и не хотят облетать. А мне почему-то кажется, что они прозрачные. Как промасленная бумага, как перезревшие жёлтые яблоки. Яблок в этом году нет. И мне больше не для кого лазить на яблоню. И никто больше не будет смеяться, стоя внизу и ловя яблоки раскрытыми ладонями. Я просто хожу каждый день мимо двух эти клёнов и пытаюсь понять, что такое они хотели мне сказать, когда пожелтели. А они молчат…

Музыка: Metallica – Enter Sandman

30 сентября 2006

Смахивая с лица паутину и закрываясь ладонью от сентябрьского солнца, я каждую секунду помнила…
Это несбывшиеся мечты, не имеющие права на существование, но оттого ещё более притягательно-болезненные… Это попытки утопить себя в сигаретном дыме, в шагах по шуршащим листьям, в тумане, который, как слоёный пирог, вырастает вокруг редких плакучих ив, похожих издали на скалы в том парке… Я заходила под этот купол, где невозможно дойти до противоположной стены и где так быстро леденеют руки… Там хочется остаться, бросив вещи на вершине холма… Бродить, лишь иногда оглядываясь назад, где исчезают во мгле кресты… Я не знала, куда вела та дорога и я точно помнила, что раньше её там не было. Откуда она взялась, почему не открывалась мне до того момента? Я так и не пошла по ней, я вернулась назад, наблюдая, как всё вокруг раскрашивается в синий цвет… Вскарабкивалась на крутой холм, руки сами собой хватались за сухую траву, норовящую вырваться с корнем и увлечь вниз, к искорёженному железу, хищно притаившемуся в зарослях…
Разговаривая обо всём на свете и ни о чём одновременно, мыслями я была с другим человеком… Это ни к чему не обязывает, я просто заново чувствую мир вокруг себя, как будто тоже принадлежу ему, а не бессильным галлюцинациям пыльных комнат. Я всего лишь немного не в себе, можешь закрыть на это глаза… Я всегда буду немного ненормальной, слегка больной, меня это вполне устраивает… Я скорее выберу страдания, чем вообще ничего. Вчера я призналась, что рассматриваю жизнь только с точки зрения впечатлений. Мне нужно просто что-то, о чём я могла бы рассказать. И пусть это будет что угодно…
Но вот иногда и таким существам, как я, хочется тепла…
Зачем она всё время спрашивала меня, что я вижу там, в темноте? Я просто смотрю туда. На Север… Мои глаза за тёмными стёклами очков улавливают лишь прикосновения чьих-то пальцев к выключателям, когда вдалеке загораются или гаснут окна, да свет фар… Я слышу шаги позади себя - это не падают листья, это коты. Здесь почему-то много котов. Они тоже тёплые… и изумительно живые. Только не подходят близко…

Музыка: Samsas Traum – Es war einmal

24 сентября 2006