Небо во льдах, начало осени и больших холодов

[показать]

Музыка: Apotheosis, альбом 97-го года

Граф в лесу. Извалялся в болотине, поэтому мокрый=)

[показать]

P.S. Я всё фото-графирую, и фото-обрабатываю; в общем, у меня кругом сплошные фото, и лень даже искать старые тексты среди нагромождения бытовухи.

Ранним утром я доставала из кармана ключи, оглядывалась на окна дома напротив. Узкий дворик, двухэтажные дома на расстоянии метров трех друг от друга, мало солнца, много грязи. Вроде бы никто не видел. С трудом открывала дверь, проклиная тугую пружину. Поднималась по темной лестнице, которой так боялась в детстве.
Разбитое окно, рваная обивка двери, жуткая, ненормальная тишина. Робкими шагами – к комнате, вход в которую маячит в полутьме белым пятном. Войдя внутрь, засунуть кочергу за дверную ручку: дань то ли паранойе, то ли здравому смыслу.
Самое главное – ни к чему не прикасаться. А если и прикасаться, то очень осторожно. Все вещи покрывает равномерный черный слой сажи. Можно зажечь свечу или включить ночник – на выбор. Занавески задернуты, но лучше ни рисковать и поставить лампу на пол. Сесть на кровать (единственная чистая мебель), открыть книгу. Периодически вскакивать от малейшего шороха, метаться к окну. Видеть прямо перед собой кирпичную стену с парой грязных окошек – едва ли чище, чем в этой комнате. Несколько часов невыносимого ожидания, затем куда-то идти в одиночестве. Нервные взгляды через плечо и моросящий дождь.
Это был конец осени или начало зимы 2003-го года.
Крыша только готовилась отправиться в долгое путешествие, но черепица уже падала к ногам. Кажется, всё началось с той самой квартиры.

Музыка: Dire Straits – Money For Nothing

7 марта 2007

Когда получается рано встать (или не ложиться с вечера), я бегаю по утрам. Иногда бегаю с фотоаппаратом. Иногда это того стоит.

[показать]

Хожу по бескрайним просторам марта, ищу, нахожу, изучаю следы. Сердце екает. Когда нигде больше нет света, несчастная щелочка под дверью может показаться центром вселенной. Прижаться щекой к полу, медленно вздохнуть. Зажмуриться. Нет, с закрытыми глазами еще страшнее. Наверное, я слишком много вспоминаю сегодня. Всё пустое.
Слушаю урчание вентилятора. Читаю. Смеюсь, как вчера. Думаю о том, что по пробуждению не стоит ждать ничего привычного, не стоит ждать вообще ничего. Нужно засунуть подальше под подушку все свои старые привычки, чтобы потом – перед стиркой – их вытряхнули на холодный воздух под звуки капели с крыши. Привычки будут корчиться в талом грязном снегу, а я просто грустно улыбнусь и поставлю лишний плюсик за свою дурную голову. Кстати, от яркого искусственного света она кружится еще больше.
Я устала.

Музыка: Tori Amos – Precious Things

6 марта 2007

Быстрые шаги по темнеющим переулкам между заборов. Все больше и больше теплеет, все чаще капли стучат. Снег ноздреватый сползает с крыш, кто-то зовет потерявшегося кота. Мысли – о тебе, о весне, о тепле, которое не придет, и «Зарисовка» вертится в голове. Телефон оставлен дома. Тридцать копеек в правом кармане и ключи от надоевшей жизни – в левом. Курю. Поворот то туда, то сюда, лишь бы не стоять. Капли воды падают с деревьев на лицо. Перчатки в сумке, а руки в карманах. Все не на месте, не так, как полагается. Дороги желто-коричневыми грязными лентами извиваются между подтаявших сугробов, а голый асфальт нарушает целостность умирающей зимы. Она скоро уйдет. Начнет расползаться рваными кусками – подальше от заборов, от труб, от дорог.
Никто никогда не поймет и не узнает – ведь я сама в первую очередь этого не знаю – почему я сегодня вырубала аську, в торопях одевалась, почти бежала по темнеющим переулкам – ни к кому. Эти перемены на меня странно воздействуют.
Боюсь, что очень скоро мне надоест держать в руках всю эту дребедень – и она вывалится на дорогу, под ноги прохожих, под осуждающие взоры. Кто-то подхватит и утащит приглянувшееся, кто-то будет смотреть, раскрыв рот, кто-то пойдет дальше, как будто ничего не случилось.
…А когда возвращалась домой, кто-то все так же звал кота.

Настроение: не смотри на меня – по весенним ветрам я сама себе не своя
Музыка: Dimmu Borgir

2 марта 2007

- Постой здесь – шепнула она лошади, плавно соскальзывая на землю возле крайнего на улице дома. Четвертый час – самый сон, самое время. Её время. Ночь плавно переходила в утро, начинало светать, и пасмурное небо висело над городом. Тени были плавными, неясными, так же как и её движения: призрачность утра скрадывала их быстроту.
Она легко вскарабкалась на забор ближайшего дома, а затем и на крышу. Перед её взором были крыши пятнадцати близко стоящих домов; не проблема для её ловких рук и быстрых ног. Действовать следовало тихо. Она легко перескакивала со ската на скат, босые ступни практически беззвучно скользили по черепице.
Перед последним прыжком она помедлила и улыбнулась самой себе. Без неё он был ничем; нет, разумеется, она любила его, но он никогда бы не смог «зарабатывать» столько же, сколько она. Это была её идея – приходить и уходить по крышам, чтобы собаки не взяли след. Он не смог бы это проделать. В конце концов, он же был всего лишь обычным человеком…
Она присела над краем крыши. Остается только схватиться за него руками и, раскачав сильное тело, влететь в открытое окно.
Стоп. Что-то не так.
Собаки не видно, но она должна быть тут.
Собаки глупы и нечутки по сравнению с нею. Она их не боялась. Отсутствие пса в будке могло означать то, что её ждали, и убрали его специально, чтобы не вспугнуть, а могло и не означать ничего. Но тогда откуда это чувство тревоги?
По спине пополз неприятный холодок. Она испуганно озиралась: не было видно ни души, молчаливые деревья стояли не шелохнувшись, как перед грозой, и крыши блестели от росы. Но что-то было не так.
Она метнулась назад. Предыдущая крыша. Мансарда. Пыльный чердак. Окно.
- Черт!
Она зажала рот рукой, скорчившись под окошком.
Напротив дома, на тихой безлюдной улице, стоял человек с ружьем. Старый человек. Дряхлый. Но опасный…
Она могла видеть его сквозь щель в стене чердака.
Человек повернулся и навел на неё дуло. Она завороженно смотрела на него, боясь пошевелиться.
Он ничего не слышал. Просто у людей тоже бывают предчувствия. Надо просто ждать. Он не выстрелит. Он стар – значит, он не такой дурак, чтобы палить по домам среди ночи безо всяких на то веских причин. Ведь он не видел её? Правда же, не видел? Она успела присесть раньше, чем он обернулся. читать целиком

Музыка: Tori Amos - Winter

1 марта 2007

Полудетский стокгольмский синдром – несерьезный, смешливый, в белом фартуке и больших ботинках. Кажется, кто-то захватил мою душу. С моего разрешения, разумеется. Никто не может нас обидеть, только мы сами можем обидеться. Это – тоже самое. Это призрачный свет на полу и слабость замерзающих рук. Стук швейной машинки за стеной. Еле осязаемая реальность. Не заметила, что музыка слишком громка. Рваные края текста и рваные неподшитые мысли, из которых во все стороны торчат нитки. Потяни – и все распутается. Бу! Смотать в клубочек и кинуть под диван кошке. Только вот дивана нет. И кошки тем более нет. Я даже не помню, что это за день недели. И не заметила, как стало темнеть – а я почему-то сумерничаю в компании выключенной лампы. Перебираю кисточки на шали – прекрасное времяпрепровождение для заложницы.
Мне слишком тяжело дается молчание.

Меня расстреляли за то что я скрытная и не своя (с)

Музыка: Demons & Wizards

27 февраля 2007

Второй час ночи. Спонтанно ложусь спать, надеясь на то, что сегодня бессонница надо мной сжалится и отступит.
Спать не получается. Через сорок минут встаю…
Через носки чувствуется, что пол, вернее, даже ковер – ледяной. Побыстрее одеваю толстую кофту, накидываю шаль и дрожащими руками включаю комп. Клацаю зубами и трясусь. Холодно до невозможности. Надо пойти поесть.
Выхожу из комнаты и понимаю, что сбылись мои самые худшие опасения.
Отец разбирает печку.
Посреди ночи.
Посреди очень холодной ночи.
Блять, да он это делает, когда за окном –25!
Воняет штукатуркой. Ненавижу этот запах. Через несколько минут появляется ощущение, будто я ею наелась.
Ем булку с вареньем. Больше ничего нет.
Слов тоже нет. Папа, хуле.

***

- Шагрин, а от чего ты бываешь веселой?
Вопрос, который неизменно ставит меня в тупик.
Я бываю веселой, когда я… я не знаю.

***

Перебивать головную боль кофеином.
Интересно, мне будет позволена третья чашка?
Утренний свет все еще такой же, как и много дней назад. Они повторяются. Я же говорила, что какой-то из них был записан на пленку. Наверное, стоит прислушаться, чтобы узнать в тишине потрескивание старого проектора.
Наверное, стоит каждый день ждать, и сидеть с ногами в кресле, и слушать полузабытое – только чтобы понять, что сегодня не то настроение. Искать поллитровую банку с засушенным летом. И обнаружить, что она пуста. Летом не было ничего. Осенью же пришло безумие. Сейчас я только повторяю его раз за разом, пытаюсь разгадать то, что недоступно моему пониманию.
Мне страшно от того, что я могу потерять самое главное – лишь потому что кто-то поверил в сказку, которую я не сочиняла. Только потому что ничего нельзя говорить прямо. Можно лишь домысливать, угадывать, и ничего, ничего не говорить. Можно делиться впечатлениями, но молчать о самом главном.
Можно расшибиться в лепешку, но так и не понять.
Неважно – что. Важно – кто.
Нет универсальной формулы. Есть только притяжение, не поддающееся логике. И если его нет – то хоть звезду с неба доставай, всё бесполезно.
И с тобой, дарлинг, я никогда не буду весёлой. Если бы могла – ты бы об этом не спросил.

Музыка: Cradle Of Filth – Tearing The Veil From Grace

23 февраля, пятница. 2007 г.

Кап.
Холодные капли воды пролетают мимо окна.
Кап.
А термометр показывает мороз.
Шагрин точно знает, что это весна. Когда солнце начинает согревать, а не просто светить. Весна всегда приходит неожиданно... Вчера был холод. Сегодня солнце греет чёрную прядь волос, лежащую на щеке, и я жмурюсь, улыбаюсь, прячу замёрзшие руки под дублёнкой. Весенняя погода: в тени мороз пробирает до костей, а на открытых местах блаженное тепло, хоть и слабое пока. Но его достаточно, чтобы снег поминутно падал огромными пластами с крыши. С алюминиевого шифера гаража он свисает, загибаясь, как перед у санок. Вот свалятся на голову такие санки... Я пробегаю под ними побыстрее – не хочу сегодня распрощаться с жизнью таким глупым способом.
Сижу на ржавом бензобаке, смотрю в сторону дома. Вначале неясный звук. Глаза метаются вверх. Огромный кусок смерзшегося льда, снега, вместе с сосульками летит вниз с высоты нескольких метров. Ускоряется. Исчезает за сараем. Бух! И так каждые несколько минут. С дерева тоже падают комочки снега – теперь они похожи на скатанную, старую вату. А на соседней улице березы сверкают кусочками льда на ветках.
Осторожными шагами по звериной тропе. Взгляд вверх – а небо синее-синее, не выцветшее по краям, не обожженное палящим солнцем... Дым поднимается почти вертикально из узкой металлической трубы, косо воткнутой в старую, полуразрушенную кирпичную. Здесь я живу. Здесь я существую всю свою сознательную жизнь, среди этого вечного мордорстроя, как это называет Джон, среди хлама, полуразобранных автомобилей и запчастей. Я не видела другую весну, кроме этой. Все повторяется. Только ощущения раз за разом другие... Доведется ли встретить осень в другом месте?

Музыка: Within Temptation – Pale
Настроение: уронила словарь на ногу

12 февраля 2007

Первое, что чувствуешь – от морозного воздуха тяжело дышать. Первое, что видишь – звёздное небо. Упорно не попасть в замочную скважину, не закрыть за собой дверь. На порог налип снег и теперь это стало проблемой для слабых рук. Мгновенный взгляд – по ту сторону остался яркий свет лампы, висящей на стене. Выхожу в другое освещение, на людную улицу. А вправду ли были там люди? Да, кажется. Видели ли они то, что наступающая ночь столько холодна, что звёзды сверкают, будто начищенные до блеска? Никакой ржавчины пасмурно-красного неба, каким оно бывает только в холодное время года. Никаких низких туч. Только высокая безлунность и звезды – их видно, не смотря на вечный Новый год, обступивший со всех сторон. Зелёные огни редких светофоров, красные на вышках и уходящих вдаль автомобилях. Рыжие фонари светят точно так же, как осенью, отбрасывая искорёженные тени на заснеженные пространства. Хорошо...
Встречаемся. Желание ощутить тепло чужой руки – хоть она и говорит каждый раз, чтобы я не снимала перчатку. Настроение постепенно приходит в норму и ползёт ещё выше. Начинает зашкаливать, но что-то держит, и даже в такие моменты я не могу просто радоваться жизни, без оглядки.
Эти разговоры, зачем? Пустите, я уйду. Что, водка? Да, я хочу напиться. Давай посидим у печки. Только не бросай меня... Она не бросает, сидит рядом, но снова говорит о непонятных вещах. О том, что было раньше, в том прошлом, в котором я ещё не появилась. Другое они и не вспоминают. Я отворачиваюсь и смотрю на пляшущее пламя. Для чего нужно было всё это затевать, для чего?
Трезвость, отвратительная трезвость. И этот человек. Как же он меня раздражает. Настолько, что я стараюсь не смотреть в его сторону. Никто даже не замечает, что мы уходим в другую комнату. Никто не обращает внимания на то, что мы наливаем себе одну за другой. А мне всё никак не опьянеть...

Музыка: Dvar, альбом "Rakhilim"

11 февраля 2007

С наступлением вечера все благие намерения канули в лету и освободили место для апатии. Долго так ещё будет продолжаться? Снова выпало порядочно снега. Когда же он наконец завалит полностью это проклятое место? Дом под горой. Вздымающаяся в небо антенна. Полуразрушенная закопченная труба. Они как маяки – указывают на место, где находится оно. Не ходите туда, там никто не живёт. Не стучите в дверь – это не приведёт к добру. Не звоните – звонок оборван, а по телефону вам скажут, что никого нет дома. Только тссс... Слышите, скрипят половицы?
…Откуда-то со ступенек темноты на коврик для компьютерной мыши спускается кот. Скорее даже котёнок, молодой, чёрного цвета, с белыми носочками. Мышь испуганно замерла. Вот здесь, в нескольких сантиметрах от моей руки...
Нет, чёрт возьми, нет здесь никакого кота. И не мурлыкает никто. Это вентилятор шумит.
Пропасть растёт. Кончики пальцев ловят пустоту. Колючую, снежную. Руки бледные, в синих прожилках вен, только вот почему-то дрожат. Далеко-далеко, там, где слепит снег глаза и гуляет серый ветер – туда не дотянуться, но там, именно там я заблудилась. В потёмках разбитых окон и гулких улиц, в треснувшей посуде, в запахе прошлого. Улетела по проводам.
Кружится голова. Мой бумажный кораблик хотел покорить океанские волны...

Музыка: Flёur – Взрывная волна

6 февраля 2007

Я стою внизу. Далеко-далеко внизу, между сараев, в узком проходе. Над головой громоздятся пласты снега – и слева, и справа. Он не угрожает обвалиться на голову, как с алюминиевой крыши неподалёку, но нагнетает странное, почти неприятное ощущение – сродни клаустрофобии.
А в вышине, на многолетнем тополе, каркает ворона. Каркает раз в полминуты, если не чаще. И всегда – одиночный хриплый выкрик. Не зловещий, не тоскливый, а просто "кар", что летит сверху вниз, огибая препятствия, и падает прямо ко мне.
Каждый раз, когда раздаётся крик, ворона растопыривает веером хвост. Наверное, раздувается, запуская в свою птичью глотку холодный воздух. Набирает его побольше. Хвост становится похож на игральные карты в руке. Чёрная масть. Вот сейчас, через секунду, я знаю.
- Карр!
Сложился.
Может быть, предупреждает. А может, я ей просто чем-то не нравлюсь. Стоит тут такое чудо, странное, с чёрными волосами, что топорщатся в стороны будто перья. Стоит и смотрит в небо. И молчит.
Снег падет на непокрытую голову. Прячу руки под пальто, обнимаю сама себя. Ветер ерошит холодными пальцами затылок и скидывает с крыши тонким шлейфом свежевыпавший снег. Губы замёрзли и не хотят улыбаться, а волосы обсыпаны сединой. Вернусь в дом – стряхну на порог серебро, но не всё.

Музыка: Novembers Doom – Through A Child`s Eyes
Настроение: зрение падает. плохо

5 февраля 2007

Сегодня хотелось напиться.
Дороги терялись в сугробах, а когда зажглись фонари, то всё стало другим. Нетвёрдые шаги: что-то не так, совсем не так... Пальцы, замерзая, писали sms, а потом сломали зажигалку. Целую ей руку, совсем того не желая – она говорит: да, я ждала чего-то подобного. У меня что, на лбу написано, что я ебанутый галантный шут? Покупаем вначале одну большую банку, потом вторую. Я не пила раньше эту дрянь и не знаю, как она на меня повлияет... Чувствую, что я слишком далеко от этих дорог, фонарей, шагов рядом. Я заставляю себя ощутить землю под ногами, но она качается и выбрасывает меня куда-то в бредовые мысли. Знакомое дерево на перекрёстке. На снегу свет из окон, из-за небрежно задёрнутых занавесок. Я спать хочу. Вот и всё... Она говорит, что не понимает. Как так можно. Как. А меня волнуют совсем не те вещи, что должны волновать, и я знаю, что когда состояние опьянения пройдёт, я, возможно, вновь буду плакать ночью. Мыслей маловато для фраз, есть только чувства, и нарастающее ощущение усталости, которое растёт, как снежный ком, что толкаешь в горку...

[показать]

+ 1 фото в том же духе

Музыка: Lacuna Coil

3 февраля 2007 г.

Тёплая кухня. В печке потрескивают дрова и раздаётся этот гул, так похожий на вой ветра. Январь, а она там за стеной сажает помидоры. Бред какой-то... А у меня почерк совсем испортился, кривой стал да неровный, сама еле разбираю. Гудит люминисцентая лампа и настойчиво тикают часы. Солнечный луч, зажатый между стен, кидает изображение поднимающегося вверх пара на плохо прокрашенные доски. Это на печи стоит таз со льдом, и тот тает очень медленно в луже грязной воды, от него поднимается пар, вырисовываясь прозрачными тенями на стенах. Спрашиваю, зачем таз. Мне объясняют, что снова будут переделывать печку. Вот глупости... Сколько её не переделывай, батарии-то запрятаны за доски и потому в кухне, где они голые, всегда будет тепло, а в моей комнате – ледник. Всего-навсего лишний повод подвигать столы с плитой, пошуметь, намусорить и разлить в воздухе противный запах штукатурки, от которого хочется чихать.
Смотрю, как тени медлено ползут по стене. Скоро солнце уйдёт и станет темно. Этот месяц пролетел слишком быстро, должно быть, оттого что большую часть его я спала днём.
Уронила на пол пластиковую бутылку с водой, пока поднимала, упала руковица с трубы. В рукомойнике оказался кипяток, обожгла руки, расплескала воду на пол. Выронила и без того полуживую крышку от кофемолки – и от неё отвалился порядочный кусок. Теперь мне её в пользование не дают, так же как и пылесос. Вдруг сломаю.
А на улице лают собаки, не дают вернуться в дом, суют носы в двери, гавкают в лицо. Хотят со мной в тепло.
Писем нет.
Так заканчивается январь.

Музыка: Tori Amos – Smells Like Teen Spirit

30 января 2007

Отчаянно-глухим утром, когда оставалось несколько минут до наступления светлого времени суток, из дома под горой вышла девушка в чёрном пальто. Если бы какой-то случайный прохожий мог видеть её, и любопытство заставило бы его взглянуть ей в лицо, то он понял бы, что она не спала всю ночь и очень устала. Но улицы были пустынны, да и она избегала людей. Шла по заснеженным дорогам, пересекала голый асфальт перед носом у раннего автобуса – и разговаривала сама с собой. Нервно курила, сворачивала то в один переулок, то в другой, оглядывалась, пугалась проводов, облепленных снегом и оттого висящих низко над головой.
- Неужели я снова начинаю бояться людей?...
Вопрос улетел к верхушкам деревьев белым сигаретным дымом, и где-то наверху распался на частички в морозном воздухе. Небо как будто отсутствовало сегодня, оно не было ни тёмным, ни светлым, оно было никаким... На равнине за городом гулял ветер, и вдалеке, на том конце дороги, виднелся чей-то чёрный силуэт. Следы были одиноки на белом полотне, и казалось, что это страшно и неправильно – оставлять их за собой. Вот прежние, полузаметённые снегом, они отпечатались на неразличимой теперь тропинке всего двенадцать часов назад. Но сейчас нет никого рядом, и если я подскользнусь, то никто не поддержит за локоть.
При свете дня деревья на кладбище, гнутые коромыслами до земли, вызывали не то сочувствие, не то ужас. Больше всех пострадали берёзы, некоторые были сломаны; повалившиеся на стороны кусты загораживали тропинки, и только тополя, самые неустойчивые в бурю, сейчас стояли, выпрямившись в небо. Недавний снег с дождём налип на ветки, замёрз, и они прогнулись, не в силах освободиться. Я заплутала между могил; остановилась перед чем-то сломанным, безжизненно нависшим подле какой-то ограды. Из-под снега, налипшего на обломок ствола, торчала жёлтая сосулька – замёрзшая кровь дерева. Коснулась пальцами, пробормотав что-то – и пошла дальше.
Мне было не по себе. Кусты, перегородившие тут и там дорогу, заставили свернуть с тропинки и блуждать где-то в дебрях. Через несколько минут стали закрадываться мысли, что нечто упорно не хочет пускать меня на моё любимое место, на окраину кладбища... Ветер пошевелил верхушки деревьев, и те застонали, как будто вот-вот упадут, сломаются, не выдержав тяжести. Не было привычного ощущения покоя, всегда посещавшего меня, когда я здесь... Плюнув на всё, не стала задерживаться там, и ноги сами вынесли меня – другим путём – к широкой тропинке, где уже не надо плутать. Даже через кусты не пришлось продираться. Как будто и впрямь сегодня было не время... Кто знает, может быть, приду туда как-нибудь, а на том месте, где я любила сидеть, лежит толстый сук, и если бы я осталась там, то меня бы убило... Нет, нет, тьфу, что за бред. Не бывает так. Просто я очень устала.
На перекрёстке стояла и смотрела вслед старику со старушкой, видела, как к ним подошёл кот и начал мяукать... Вспомнился отчего-то Sentenced. Этот же кот потом побежал за мной; поначалу пугался, но после, когда я стала с ним разговаривать, позволил себя погладить и очень громко заурчал. Сделал вокруг меня несколько кругов, тёрся рыже-серой полосатой шкурой об ноги. Красивый. А глаза точь-в-точь как у Кисс. У меня тоже зелёные, но иного оттенка.
Кот меня странным образом успокоил и я пошла домой... Сердце, казалось, билось очень медленно и глаза закрывались на ходу. Прогулка перед сном, хе-хе.

22 января 2007

В этом городе сегодня не зажглись фонари; закрыты магазины в центре, не горит свет в домах, всё вокруг завалено темнотой и снегом. Кусты роз возле дома поникли, прижались к земле, стали в два раза ниже. Это пришла зима, решила напомнить о себе, о том, что сейчас её время. Настигла город и ухнула на него сверху, навалилась всей тяжестью. Давешний дождь, от которого мы прятались под елями, теперь кажется недоразумением. По всему городу – поломанные деревья, гнутые ветки, и провода висят чуть ли не до самой земли, как новогодние гирлянды. Спотыкаюсь на утоптанных дорожках людных улиц: скользят ноги, не видно ни зги, фары встречных машин светят в глаза, а не на дорогу. Дружеское рукопожатие, идём к одному из немногочисленных работающих магазинов; закуриваю, стоя снаружи, и кто-то, выйдя из дверей, оборачивается и смотрит странным взглядом.
Тонули в сугробах, потеряли ориентиры, не в силах найти тропинку. Выбрались на поверхность, глотая воздух, и поражались елям, похожим на шатры, с их поникшими к земле лапами, да ярким звёздам, рисующим очертания Большой Медведицы в чёрном небе.
Вечер был особенно темен сегодня, и только звёзды освещали нам дорогу, отражаясь в снегу. Под ботинками гулко отзывалась пустота вымерзшей лужи.
Это было тогда, а сейчас – тёмная комната, где все вещи растворились с наступлением ночи, станцевали свой дикий пыльный танец и улеглись вроде бы на всё те же места; на часах уже целую вечность 3:33 и кажется, будто время не идёт вперёд. А в то же время оно летит с катастрофической скоростью; через минуту, кажется, уже наступит утро и тогда я уйду из дома в синие разбавленные морозом сумерки. Вот-вот закричит, как резаный, будильник – страшный, неуютный звук. Кого-то выдернут обязательства из тёплой постели, а у меня нет их, но и я несвободна. Недаром я выхожу на улицу только ранним утром или в компании подруги…

20 января 2007

Короткий день был обесцвечен заморозком; тот вытянул их него все соки, иссушил землю, дохнул ледяным воздухом на капли воды, покрывающие стекло. Вчера оно запотевало слишком быстро, пока сгущались, синели сумерки, и я могла бы успеть написать на нём ногтём...желание, имя – всё равно. Но я не стала. А сегодня стёкла на веранде и в гараже покрылись узором, листьями, нарисованными кистью января. Крышка почтового ящика скрипит, закованная в холод, и кажется, будто по ней разбросаны капли. Так и есть, только вот вода кругом застыла; застыла картинками на окнах, хрустящим льдом в чёрной земле, прозрачными сосульками на ветвях яблони, что под водостоком...
Странные дни наступили: стоит только проснуться, а они уже подходят к концу... Новые привычки: накидывать кофту на плечи, завязывая рукава узлом спереди – так уютнее; отказываться от алкоголя, тогда как с августа не было такого дня, чтобы мы встречались и не пили – почему-то не хочется; не спать по ночам – иначе никак не выходит.
Замороженные почки чёрной смородины, согретые в тёплых тонких пальцах, а потом ими же раздавленные, издают запах прошедшего лета. Запах поцелуев на скамейке за густой листвой сирени, та же сирень в волосах, волосы светлые, длинные, приятно скользят между пальцев... Это запах кругов, которые нарезают пчёлы вокруг цветов, умиротворяюще жужжа среди начинающей спадать к вечеру жары. Это запах джинсовой куртки, которую я накидываю на чужие плечи, не слушая робких протестов... Зачем только вспомнилось? Мы пришли на то же место, с человеком, которого зовут тем же именем. В городе было неспокойно, он прибивал светом фонарей к земле, и потому мы сбежали оттуда в кладбищенскую тишину, в темноту, разделяемую надвое лучом фонарика и остатками белого льда на дороге. Небо над погостом было чёрным, над городом же светилось мертвенно-розовым цветом. Мы ушли в черноту, плавающую среди могил, и там, на окраине, слушали отдалённый лай собак, хруст ломающейся замороженной земли под колёсами автомобиля где-то там, за рекой, где светились окна деревенских домов. Слышно было далеко, и огонёк зажигалки не дрожал, был очередной безветреный день, из череды тех, когда кажется, что весь мир стал каким-то не таким. Я не помню, о чём мы говорили.
Спасибо, что не расспрашивала меня ни о чём.

Музыка: The Mission – (Slave To) Lust

13 января 2007

Дорога шла под гору. Мили и мили поворотов, кривых обочин, камней, об которые так легко сбить ноги. Луна то и дело прятала за вуалью туч стыдливое лицо, не освещала дорогу, а лишь мешала, светила в глаза. Вдалеке светили манящим, но недоступным светом окна домов. Они казались призраками, что светили глазами в темноте, говоря о далеком тепле, об отогревшихся руках, сытом желудке и покое. А домам, наверное, показалось бы, что призраки – это те трое сумасшедших, что идут вниз по дороге тёмной ночью. Если бы дома могли думать и видеть так же далеко, как кидают свой желтоглазый свет, то они бы, должно быть, и впрямь задумались бы о путниках, которые, спотыкались, шли сквозь темноту. Двое шли впереди; они о чём-то еле слышно переговаривались. Третий – немного выше их ростом и с мрачным лицом – плёлся сзади, шагах в шести... О чём он думал? На нём были чёрные одежды и силуетом он сливался с темнотой. Он думал о том, что когда отстанет, его спутники пройдут вперед ещё много километров и не скоро заметят его исчезновения. Ему хотелось сесть на землю, среди луж от дождя, который они не застали; хотелось будто бы не нарочно свернуть на случайной дороге и наконец-то заблудиться, безнадежно отстать. Только бы прекратился этот разговор, смысла которого он не мог уловить. Только бы закончилось это дурацкое одиночество, когда он идёт со своими друзьями, но в то же время и отдельно от них...
Мысли его прервал стук копыт за спиной. Шедшие впереди остановились, и, обернувшись, стали всматриваться в темноту. Он молча подошёл ближе. Мимо неспеша прошла лошадь, тащившая за собой телегу. Возница, должно быть, не обратил на них никакого внимания; его спина выражала абсолютное безразличие к путникам. Они дождались, пока не стихло цоканье, и тогда кто-то из них предложил закурить.
Они даже не спросили его, будет ли он, и ему пришлось напоминать о себе. Затянувшись, понял, что ему не хочется. Возможно, всё, что ему было нужно – не доза никотина, а хотя бы немного внимания, жалкого внимания, когда кто-то закрывает для него своими ладонями пламя от ветра. Он поправил старомодный берет на голове и решил думать о чём-нибудь другом, чтобы не впадать в отчаянье. Следующие пару километров он прошёл, напевая себе под нос грустную песенку, сочиненную человеком, умершим ещё в прошлом веке.
И вот он снова безнадёжно отстал. Его друзья наконец заметили, что сзади давно уже не раздаётся звук его шагов; остановившись, они стали напряжённо всматриваться в ночь. Возможно, они выбрали слишком быстрый темп, а его, художника, человека, далёкого от подобного образа жизни, это слишком быстро выматывало. Он вынырнул из темноты, и, тяжело дыша, подошёл к ним. Его бледное лицо выражало отчаянье. Они отвернулись от него, и пошли вперёд, сказав, чтобы он не отставал. Им безразличо, – думал он. – Если я сейчас отстану, они, конечно, подождут; если потеряюсь – они будут искать. Но сейчас они про меня даже не помнят. Должно быть жалеют, что взвалили на себя такую обузу...
Тут он споткнулся в очередной раз и чуть не упал. Промозглый и тёмный декабрь, затянувшийся пеший поход, болевшие ноги – всё действовало ему на нервы. Догнав своих спутников, он спросил:
- Ну что, может быть, будем стопить?
- Давай.
Через несколько минут они уже сидели в тесном салоне автомобиля, в тепле, прижавшись к друг другу плечами и глядя на стриженый затылок водителя. Жизнь казалась ему прекрасной.

Музыка: Draconian

11 января 2007