Я шел по аллее, Лунный дракон переползал по крышам домов, следя за мной своим единственным глазом. Налившиеся соком ягоды - фонари подняли свои тяжелые головки навстречу ему. Они пели ему и он пел вместе с ними. И казалось, что деревья танцуют, извивая свои ветви. А я наконец-то понял, что все это не сон.
Дракон тихо достал мандолину и начал тихонько перебирать по струнам, сидя на краю крыши.

Я сидел в темной комнате, было слишком рано. Моя голова лежала на столе, а руками я пытался загородить глаза от первых отголосков света. Неожиданно я услышал бульканье, сонный, я встрепенулся и посмотрел перед собой, видимо вчера я заснул так незаметно для себя. Я увидел рыб, они летали вокруг меня, взмахивая своими плавниками - крыльями. Их скользкая, холодная чешуя неприятно терлась об мою кожу. Я не мог понять, сон ли это? А рыбы продолжали летать под потолком, они подныривали под столы, они крутились вокруг меня и вся комната была заполнена пестрыми пятнами, чешуйки рыб играли в лучах уже восходившего розового солнца. Я медленно встал со своего места и не мог поверить, мои губы неожиданно сами сложились в улыбку, глупую, наивную улыбку. Я протянул руку, чтобы поймать рыбу, но она тотчас ускользнула от меня.
Увидев их незамысловатые, но такие грациозные движения, я сам захотел танцевать. Я расправил руки и сделал несколько неуклюжих па. Мои ноги были тяжелыми и еле передвигались, то и дело спотыкаясь друг о друга. Я посмотрел на стеклянный шкаф, я увидел ее, она смотрела на меня и смеялась, она смеялась надо мной, над моими неуклюжими попытками. Она переставляла ноги так легко, будто бы она была невесомой, у нее получалось это намного лучше меня.

Я лежал на полу, в груде чистых простыней, раскинув руки. Я видел свою опускающуюся и поднимающуюся грудь. Она была вспорота. Из груди торчали гадкие паучьи лапы, будто щупальца они извивались в воздухе. Я был опустошен. Я понял, что я был в аду, здесь было слишком душно, слишком горько, слишком пусто. Внутри меня что-то ворочалось, оно пожирало меня изнутри, оно доставляло мне эти муки. Я давно понял, что на плече моем сидел шайтан и подслушивал мои мечты, он брал их новорожденными и со всей силы бросал на пол, чтобы они разбивались на тысячи осколков. И душа начинала стонать от боли. Возможно ли это еще где кроме ада?

Каждый раз повторялось одно и тоже. Я, Живущий-под-Открытым-Небом-Города, каждую неделю спускался в мрачную Бездну. Каждый раз я платил несколько монет и получал за них благословение. Каждый раз за кусок меди мне отпускали все грехи. Каждый раз я сидел за этим столом, напротив Детей Бездны. Каждый раз они пристально наблюдали за мной своими красными глазами - щелками. Каждый раз я с отвращением смотрел на их белые, обтянутые змеиной кожей, безносые лица. И мне было душно здесь, каждый раз, и стрелки часов так невыносимо тикали на стене, будто бы специально замедлив ход. Каждый раз я нервно глотал воду, горькую воду Бездны, но еще ни разу я не подал им виду, еще ни разу я не дал им повода разорвать меня на куски. Каждый раз они открывали свои пасти, утыканные лезвиями, обнажая свои обескровленные десны, в этот момент они уже представляли мою кровь на своих губах. Каждый раз я был вынужден им ответить и изливал потоки грязи, удивляясь, как же я еще не сдох со стыда? Каждый раз они ослабляли плотное кольцо, подбадривающе гоготали и хлопали меня по плечу, в знак уважения. Каждый раз мы поднимали бокалы.
Каждый раз

Я заметил ее на гладкой, отражающей поверхности. Она искоса бросила на меня взгляд своих черных глаз. Бесстыдных, искрящихся глаз Бездны. Эти глаза могли сжечь изнутри кого угодно. Лишь где-то на глубине зрачков я видел смертную тоску, эта тоска была знакома и мне. Так же как и бессонные ночи, немой укор злому небу, безмолвный вой на страшную луну. Все это я читал в ее глазах и был влюблен.
Она обнажила свои клыки. Заточенные керамические иглы, цвета нежного воска. Этой улыбкой она пыталась укусить и меня, через черную гладь стекла. Мои кулаки невольно сжались, я ненавидел ее искушающие изгибы, ее сухие губы, цвета мяса, припорошенного снегом, ее ядовитые улыбки - укусы. Я возненавидел ее за то, что был в нее влюблен.
Я видел ее отчетливо, в полный рост. Я знал ее. Она была подобна пауку. Она крепко хватала своих жертв цепкими, гибкими лапами - ресницами. Она держала их до тех пор, пока не выпьет все соки. Ненавидел я ее и за это.
Она вильнула бедрами и исчезла, оставив только пару ядовитых капель - воспоминаний. Кто-то потянул меня за рукав. Я обернулся и увидел Существо. Оно смотрело на то место, где только что была она.
- Я хочу быть такой же как она. - произнесло Существо.
Мое сердце сжалось.

Я долго пробыл в Бездне и мои глаза уже привыкли к той темноте. Тела вокруг ходили, толкались, задевали меня, несли потоком куда-то в сторону. Вдруг я увидел белое пятнышко среди черной отвратительной массы. Я кинулся к нему. Это была птица. Настолько маленькая, что я мог уместить ее в кулаке и белая как первый снег. Я аккуратно поднял ее и прижал к груди. Тела толкались, налетали на меня, пытались сбить с ног. А я думал только об одном, как бы вынести этот белоснежный комок наружу, подальше отсюда. Я пробирался сквозь толпу, не видя ничего вокруг.
Меня сбили с ног. Я упал на каменные плиты Бездны, все еще держа птичку рукой у сердца. Я встал, мне было неважно все, кроме сохранности хрупкого существа, которое подергивалось в моей ладони. Одна из тварей упала перед моими ногами, я брезгливо ее переступил, дабы не запачкать своих лакированных, чистых туфлей.
Мне было важно найти выход, выход.

Я шел вверх по тоннелю, и как я туда попал? Грандиозный переход, выделанный гипсом и мрамором. Ужасающие лица на стенах, провожающие меня своими широкораскрытыми пустыми глазами, их рты были раскрыты, наверное они мне что-то кричали. Или пели, я не мог понять откуда доносилась эта песня, несколько голосов пели, сливаясь в один. Мои ноги отстукивали по граниту в такт душераздирающей мелодии. Я шел вверх, напрягая свои ноги.
Мой слух пронзил звук, еще громче, чем прежние. Резкий, отрывистый, он звучал зловеще среди этого гула голосов. Будто бы крики десяти скрипок, он завывал в ушах, прерывая голоса, сливаясь с ними. Стук шагов. Скрип гармони, упавшей на пол, все с голосами, все против них. Стук шагов. Один голос возвышается над остальными. Я смотрю на ноги, задыхаюсь. Неровное дыхание, стук шагов, биение сердца, снова музыка.
Я поднял глаза. Человек в грязной одежде, растягивающий и сжимающий гармонь в своих руках, смотрел на меня. Он ухмылялся своим красным, усеянным мелкими клыками ртом и сверкал своими глазами-бельмами. Его бараньи рога сверкали в свете ламп, он нервно извивал хвост и бил им о гранитный пол. Его розовое лицо, цвета свежего мяса, лоснилось. Он отвернулся от меня и заиграл с еще большим азартом.
Я поспешил удалиться.

Под багровым небом, на выжженной земле стояли пепельные горы. Земля была покрыта белой, стеклянной травой, с которой осыпалась зола. Трава ломалась от малейшего прикосновения. Недалеко виднелся лес, ветвистые черные, будто бы сгоревшие деревья сплетались между собой колючей живой оградой. По этой мертвой долине, под пепельно-огненным небом летел плач. Завывали деревья, рыдал ветер, земля содрогалась от стона. Все замерло, будто бы от страха.
В городе начинался новый день. Среди бетона, железа и стекла, отражаясь от стен летел вой, возвещающий о новом дне, резкий, оглушающий. Громче воя сирен, зловещий смех проникал в нутро и выворачивал наизнанку. Так начинался новый день, предвещающий новую смерть.
Плач природы - смех Сатаны.(с)

Я снова видел ту. Ведьма, она мелькала в отражениях бокалов, наполненных ядом, в кусочках льда, рассыпанных по поверхности стола, в глазах посетителей, отравленных алкоголем, в каждом луче, исходящем от прожекторов. Я ощущал ее присутствие, я ловил на себе ее лживый взгляд, ищущий новых жертв. Мои руки сжимались в кулак, при виде ее непотребных жестов. Она извивалась как змея, забавляясь чужими взглядами. Ее хищный оскал вызывал во мне ненависть, и в то же время я бесконечно ее любил.
А она все кружилась в сигаретном дыме, в запахах чужих тел и искала жертв, чтобы утолить хоть на час свои терзания, скуку и голод. Они клубились в ее глазах, и именно за это я ее любил.
Там, наблюдая за ней, прячась за завесой дыма.

Я лежал посреди бескрайнего зеленого поля. Васильки щекотали мне ноздри, разноцветные бабочки летали у меня в груди, потихоньку теряя чешуйки со своих крыл, эти чешуйки щекотали мои легкие и мне хотелось смеяться. Мои янтарные глаза были прикрыты от зелено-желтого света, такого мягкого и нежного, никогда я не видел, чтобы солнце светило так ласково и осторожно. Я был счастлив.
Я никогда не испытывал подобного чувства, но черт побери, откуда взялись эти черви в моей глотке?

Я был маленьким и жалким, как тогда, в те далекие времена. Я смотрел на громадные дома своими испуганными глазенками и тянул к ним свои руки. Я вновь был ребенком. А серые, жуткие дома улыбались мне своими беззубыми ртами и их слепые, пустые глазницы, сверкающие холодным электрическим светом, смеялись мне в ответ. Казалось они хотели меня обнять, взять на руки и тихо нашептывать мне колыбельную, тихо, нежно, по-матерински. Снег, как и тогда, давно, в детстве, прикрыл меня как пуховым одеялом, теплый, мягкий снег.
Я заснул.

Я направлялся к дому, размышляя на пошлые, будничные темы. Тут я остановился как вкопанный. Мою грудь пронзила ужасающая боль. Я схватился за ребра, в надежде не дать грудной клетке разорваться.
Боль не прекращалась. Я чувствовал как под моими руками хрустят ребра, будто бы кто-то распирает их изнутри. Мое сердце росло. Ребра с треском ломались, разрывая мышцы и ткани. Я захотел закричать, но на улице никого не было, да и мне бы не удалось это сделать. Предательское горло не дало мне даже вдохнуть воздуха для крика. Что-то внутри лопнуло. Сердце продолжало расти, все больше и больше упираясь в спину. В один миг мой хребет переломился, я поднял глаза к небу. Небо стремительно стало приближаться ко мне, так стремительно, что моя голова закружилась. Глаза горели и наливались кровью. Я упал на колени и закрыл лицо руками. Мои ногти почернели и начали кровоточить. Перепонки между пальцами трескались и лопались. Из спины вырывалось что-то огромное и тупое, пытаясь прорвать мою кожу, через несколько мгновений кожа взорвалась, будто бы созревший чирий.
Мне хотелось содрать с лица кожу, чтобы ее перестало жечь этой невыносимой болью, все что оставалось мне, не имевшему голоса, это издавать своим покалеченным горлом некое подобие мычания. Кожа упала мне на глаза, и я на секунду потерял зрение, глаза заливала теплая, соленая кровь.
Я закричал еще раз, у меня не было ни знакомого мне голоса, ни мычания, которое я издавал некоторое время назад, из глотки вырвался звериный рев. Мой рот, утыканный лезвиями белых зубов, и теперь более похожий на пасть разорвался пополам. Обезумев, я рухнул в пыль на асфальт. Наконец-то я забылся от этого кошмара.
Я открыл глаза. Я слышал как билось мое сердце, огромное сердце, казалось что это стучит сердце Города, где-то там, на автострадах. Я выпрямился. Голова моя теперь возвышалась над многими постройками Города. Мое тело было покрыто железной, чешуйчатой броней. А с первого взгляда нелепые, тонкие и короткие ручки, для этого тела, на самом деле выглядели устрашающе. Я выгнул спину, крылья сами собой расправились, взрезав каменную стену дома, будто бы тоненький лист бумаги. Я стал похож на Стражей.
Я свободен, свободен? ...один, один, один...

Я сидел на берегу Безымянной реки, вглядываясь в ее плотные серые воды. Заяц лежал рядом, свернувшись клубком и, видимо, спал.
- Наверно мне надо было все-таки родится несколько веков назад.
Заяц шелохнулся и ответил:
- Ты бы не выжил, мы с тобой похожи, у тебя такое же сердце. Такое же доброе и трусливое.
Мне нечего было ответить. Я пытался что-то найти, всматриваясь в дали.

Я шел по улице, в моей сумке заяц что-то недовольно бормотал. Я видел девочку, что плакала, потеряв свою куклу. Я невольно поморщился.
- Глупые люди, зачем плакать из-за того, чего у тебя никогда не было?
- В этом-то и есть твоя слабость, ты не умеешь чувствовать, - заяц высунулся из сумки и теперь смотрел на меня.
- В отличии от этих животных, у меня есть здравый ум.
- Я бы поспорил кто из вас животное, - заяц хмыкнул.
- О чем ты? Они же живут только эмоциями!
- Возможно, но животное тут ты. Ты же от них отличаешься, а не они от тебя, - заяц посмотрел на дорогу, по которой мы шли.
- Но они же не правы.
- Это ты не прав. Такие всегда остаются одни, - вздохнул заяц. - а они - сильны.
Всю оставшуюся дорогу мы молчали.

***

Я увидел Существо. Оно сидело на скамейке, рядом лежал апельсин. Я подошел к нему и присел на корточки.
- Ну и почему ты его не ешь?
- Но если я его съем, то мне будет одиноко. С кем я буду разговаривать? - Существо удивленно посмотрело на меня своими большими изумрудными глазами.
Я не нашел слов ответить. Заяц самодовольно хмыкнул, видимо увидел в этом подтверждение своих слов.

Я лежал на кровати и смотрел в потолок. С потолка грустно свешивалась тушка зайца, привязанная веревкой за шею.
Тушка зайца была почти разделана, шкура (кроме головы и лап) была снята. Из открытого брюха еще свисали остатки невынутых органов.
Его глаза смотрели на меня, цинично и с отвращением.
- И что ты смотришь? - с каким-то раздражением послышался в моей голове голос зайца. Я вздрогнул и спросил:
- Кто ты?
- Твои воспоминания, я буду тебя мучить. Я помню как твои голодные глаза следили за моим убийством. Теперь я буду вечно тебя преследовать, - громогласно сказал заяц и попытался изобразить жуткий смех.
Его рассказ меня не впечатлил. Я перевернулся на другой бок и положив руку под голову попытался заснуть. Заяц что-то кричал, я не слушал.
Прошло некоторое время, заяц уже замолк. Теперь он жалостливо стонал.
- Поговори со мной, знаешь как тут одиноко - звучал его виноватый голос.
Я встал на кровать и снял горемычного зайца с крюка, тот все еще недоверчиво на меня косился. Я зашил его брюхо, надел шкурку и положил его в мою дорожную сумку.
Может так ему будет не настолько одиноко.

Сегодня все шло не так, ветер переменился, я чувствовал это в небе, деревьях, в воде, земле под ногами. Все запахи, все ощущения слились воедино и теперь давили на меня тяжелой и влажной субстанцией откуда-то сверху. На город опустилась мгла. Я помнил еще из детства что это означало. Я всегда боялся этого момента и теперь, когда я уже начал забывать...
Я ходил по корридорам домов, по улицам, я заглядывал в окна домов. Здесь не было никого. Все исчезло, словно бы умерло. Я был тут один, наедине с самим собой. В этом зеркальном мире, где не существовало преград.
Я грустно посмотрел на мигающую лампу - единственный источник света, последний огонек во мгле. Я открыл одну из дверей и смело шагнул вперед - во мрак. Я понимал, что сейчас эта комната полна людей, но они были там, а я - здесь.
Этот мир был слишком нов, так что я мог спокойно провалиться в одну из не залатанных щелей. Возможно это была правда.

***
На этот раз, в своем сне, я оказался в странном мире. Я шел по дороге, выложенной белыми камнем. Мягким и зыбким, как земля и как этот мир полностью. Яркая, зеленая, нарисованная трава по краям, растекающаяся под ногами густой краской и сильно пачкающая подошву ботинок, такие же цветы, мне казалось, нарисованные маслом. Мир этот был светлым, что было для меня, жителя города, достаточно странно. Мир был нарисован, но как тонко и искуссно, из каждой детали исходило сияние.
Я увидел группу людей, они танцевали свои дикие танцы, они были очень странно одеты. Но, как и в любом сне, я не придал этому никакого внимания. Один, заметивший меня, выбежал на дорогу, встал передо мной на четвереньки и начал лаять, сидящий на камне обернулся на шум и я увидел, о ужас, этот несчастный ел свои пальцы.
Я был напуган. Я побежал дальше от них, дальше от этого места, дальше от безумия. Главное проснуться, проснуться! Я схватился за голову.
Мне показалось что все прошло, я оглянулся, везде было пусто, я по прежнему стоял на поляне этого мира. На берегу сидел человек, смотревший на водную гладь. Я подошел к нему и тронул за плечо, я надеялся выяснить, услышать нормальный ответ, что это за место?
Человек не обратил на меня внимания, он любовался на водную гладь, в которой плыли облака, как любовался Нарцисс на свое отражение. Он ничего не видел и не слышал, кроме облаков, белых кучерявых облаков. Он был в них влюблен. Я посмотрел в небо, надо мной склонилась фигура в золотой маске и шутовском колпаке. Я все понял.
Эти страшные шутки богов.

Сегодня я возвращался домой по темным переулкам, ветер гнался за мною следом, он кусал меня за пятки и лизал мое лицо своим шершавым языком. Стоял неприятный промозглый вечерок. Мои пальцы окаченели и, поднеся их к своим губам, я тщетно пытался их отогреть.
В какой-то момент я поднял глаза, передо мной порхал мотылек. Я протянул ему свою узловатую руку, он сел на палец, медленно расправляя и складывая свои серебрянные, хрупкие крылышки. Когда я поднес его к своему уху, мотылек вздрогнул и прошептал мне пару слов. После он взвился вверх, к небу, и рассыпался звездной пылью по округе.
Мне не было еще так хорошо. Неужто проклятый дух, стоявший за моей спиной все это время, наконец-то покинул меня?
Я слышал что бабочки исполняют желания...

Уже много дней над моим домом кружился змей, это отвратительное чудовище наводило страх на всю округу. Его голое, скользкое тело часто можно было видеть в небе, когда он высматривал себе новую добычу.
Сегодня я возвращался к себе, когда увидел его вновь. Разорванный и начинающий разлагаться он лежал поперек дороги. Рядом бегали дети, смеясь и радостно размахивая развевающимися лоскутками его кожи у себя над головами.

А сегодня мне стало легко. Я шел по сухому асфальту, горячему, куда-то на восток, асфальт рассыпался у меня под ногами будто песок, а я шел и не думал ни о чем, что связывало меня с миром, и уже не обращал внимания на шакалов, что давно уже шли по пятам за мной, на тех шакалов, что обглодали уже не мало костей таких же беспечно ушедших, пропавших без вести.
А я шел себе к солнцу, я хотел его обнять, прислониться к нему щекой, чтобы оно вошло в меня и дало мне сил, для того, чтобы я смог перенести это пребывание в царстве теней. Еще раз.
Протяни же ко мне свои руки!

***
Я снова видел ее. Одну из толпы, что привлекла мое внимание, интересно, почему именно она? Может все это ее величественная осанка, которой наделены многие из этих фурий, которых я ненавидел всем сердцем.
Впрочем, она не отличалась от них. Я видел ее в зеркалах, за стеклами, на рекламных афишах, в свете от фар и фонарей, сквозь пелену дождя, в тех самых черных омутах, она жила по ту сторону, в Бездне. Я наблюдал за тем, как она точно также как и они, целуя подруг, плевала ядом. Как она обнажала свои белоснежные клыки, и смеряла взглядом все, что могло шевелиться. Высокомерным, презрительным, лживым взглядом, таким смеряют своих соперников. Ее глаза, черные и пустые, лихорадочно блестели, такие глаза свойственны детям Бездны.
Я хотел бы отделаться от нее.

***
Я сидел за письменным столом, того самого дома, в том самом подвале. Я мастерил своими руками крохотных куколок, они были совсем как живые, неказистые, но живые. Рядом сидело одно из существ, я видел его, когда слушал их диалог. Теперь оно сидело напротив меня и с интересом наблюдала за тем, что делают мои руки. Потом существо с восхищением посмотрело на меня, будто бы я был волшебником, это было забавно. Обычно так смотрят дети на новое чудо, что они не видели раньше, но которое они так хотят получить.
Я закончил свою работу и отдал существу куклу. Существо взяло ее своими крохотными ручками и засмеясь убежало. Наверное делиться чудом со своими друзьями.
А я принялся за новую работу.

Я раньше не видел здесь эту девушку. Она стояла там, по ту сторону стекла, наши поезда неслись в разные стороны, но на секунду они остановились. Ее призрачный поезд летел над рекой, над городом, куда-то ввысь, растворяясь в синеве ночи, а мой стремился вновь уйти под землю, туда, где ему и положено быть. Как ни странно в ней не было ничего такого, что я привык замечать в других людях, она не была ни уродлива, ни красива. Она обладала самым обычным незапоминающимся лицом и самой обычной фигурой, в ней не было ничего лишнего, такие люди сотнями ходят по городу и в них абсолютно ничего нет.
Я видел ее благородную осанку, выгнутую спину и расправленные плечи, ее длинную шею, ее большие влажные глаза сверкали в свете ламп, излучая одновременно детскую беззаботность и светлую грусть, ее походка была твердой и уверенной. Меня поразили ее руки, мертвенно белые руки, изящно положенные на перила.
Я резко развернулся чтобы больше ее не видеть. Моя неуклюжая длинная фигура пошатнулась и уткнулась заросшим лбом в дверь поезда, моя сутулая спина жутко болела, как и во все остальные дни. Я поднял свою тяжелую, изуродованную руку чтобы зацепится за перила и не потерять равновесия.
Я ждал своей остановки и старался больше не вспоминать.

***
Вечерело, я шел по городу. На пустых, черных фонарях, какими они бывают в дневное время суток, начали созревать ягоды. Такое впечатление, что фонари оставались такими же, просто казались ярче на темнеющем фоне всего остального. Я остановился посмотреть, это было так интересно и необычно. Эти ягоды наливались соком, покуда наступала темнота.
К утру они снова опадут.