Настроение сейчас - -10
Пару недель назад с двоюродной сестрой читал ее письма брату. Точнее, она читала. Иногда проговаривая что-то интересное вслух. Свои же письма она давно сожгла. Перечитав некоторые по нескольку раз, чтобы запомнить. На вопрос – зачем - я так и не получил ответа. Сожгла, и все тут. Но ее письма до сих пор остались в тех домах, куда она их отправляла. Она очень любила писать письма. Есть такие люди, которые очень любят писать письма. Они рассказывают в них о мелких неприятностях и маленьких радостях. Всякие интересности о быте. Иногда перескакивая с одного события на другое. Часто повторяясь. Тщательно, исключительно подробно и дотошно описывая ерундовый день, пробегая галопом день более знаменательный или даже судьбоносный. 
[450x465]
Есть в этом что-то от волшебства. Какое-то чудо. Когда читаешь старые письма. Не старые в смысле 19 века или известной личности. Это другое. А старые – 5-6 летней давности. И твоей младшей, тогда еще 14-15-летней сестренки. Кто там говорил про тошноту? Не Сартр ли? У детей не бывает никакой тошноты. Они описывают самый настоящий тошнотворный день как если бы это был канун Рождества или свадьбы. Они, дети, в десяти абзацах и сотнях строчек на нескольких тетрадных листах пишут, как им тоскливо, как им весело, как им хорошо и как им плохо.
Вот и сестра писала моему брату. О школе, об одноклассниках, о родителях и бабушке, о первой сигарете и первой любви, о ссорах и праздниках… В каждой строчке восторг и упоение, какие у иного поэта и не встречаются-то почти. И всегда в конце приписка: «очень жду ответа, люблю, целую, брат, пиши» и прочее… А брат писал редко. Он вообще не любитель писать письма. Есть ведь и такие люди, которые ну не любят писать письма. Потом она перестала писать брату. И так получилось, что не виделись они с последней встречи 5 лет. А встретились, и больше ничего общего между ними уже не было. Чужими стали друг другу. А раньше всегда были вместе. Всегда рядом. Друзья, стало быть, навеки…Век только оказался не долог. Ну да, впрочем, это в порядке вещей.
[300x444]
Настроение сейчас - +20
«Любовь в 20 лет» (1962) Франсуа Трюффо, Анджея Вайды, Шинтаро Ишихаро и др.
Общая тема, как это ни странно, действительно: любовь в молодости. Плюс политика. Плюс сигареты и джаз. Вот и полный портрет того времени. Судя по названию, вполне мог быть комедийный замес про крутую молодежь шестидесятых. Но вышло то, что вышло. Среди авторов были замечены Трюффо (тот самый), Росселини (увы, не тот самый), Вайда, японец и немец. Такие сборники рассказов - коктейли из неравных ингредиентов. И художественную ценность, чаще всего, имеют одна - две новеллы. Остальные для кучи. Ценно также предоставление возможности для попытки проведения хирургического анатомирования авторского кино. Что замечено?
(Фото: "Париж, 1968-1969", само собой (с) Henri Cartier Bresson, но не из фильма, само собой разумеется)
Замечено, что Трюффо в новелле «Париж» баловался в свои любимые киношные игрища. Герой у него…Антуан Дуанель/Лео (кто бы сомневался), повзрослевший, но не помудревший. Знакомится с девушкой на интеллектуальном вечере музыки и потом весь фильм грузит ее своим эстетством. Девушки такое не нравится, зато очень подходит для проведения вечеров вместе с ее родителями. В качестве мебели к телевизору. В новелле есть даже кадры из «400 ударов», это для тех, кто совсем дурак и не догадался. Свежо и классно снято. Веселая комедия смотрится на одном дыхании. Но с этими «новолновцами» никогда не поймешь, то ли они «ржутнимогут», то ли на полном серьезе.
[416x324]Настроение сейчас - +18
"Киномания"/"Flicker" Теодора Рошака
Кино - страшное дело. На кинопленке беснуются черти и сам Сатана, а вокруг плетут заговоры разные панки. Джонатан Гейтс, лос-анджелесский кинокритик, и его любовница в возрасте, язвительная критикесса Кларисса Свон, цинично посвистывая себе под нос, препарируют классику и авангард в поисках мистического и тайного. Гейтс заворожен этими заговорщическими штучками. Он считает, что кино - это искусство паранормальное. Что между кадрами скрыта тьма, которая управляет людьми. Что большинство киноклассиков пользовались особыми приемами, воздействуя на зрительское подсознание. Почему?
[200x231]
"Ад" (2005) Даниса Тановича
Нет мира страшнее, чем мира, полного обмана. Нет мира ужаснее, чем мира людей, не умеющих прощать. "Ад - это невозможность более любить", сказал Достоевский. Кеслёвский (автор идеи) и Песевич (сценарист) посчитали, что даже любовь не спасает такой мир. Почему? Потому что в нем нет места Богу. Режиссер Данис Танович, поставивший "Ад", не смог увильнуть от маячившего изо всех углов мрачного финала, зато обошелся минимальным количеством "катастроф" (могло быть гораздо больше, уж вы мне повертье). Итог: я могу назвать его, пожалуй, лучшим фильмом прошлого года из всех мною просмотренных. Он обойден вниманием фестивалей и незаслуженно обделен вниманием зрительским.
(Кадр не из фильма; Фото: (с)Michal Chelbin)
Настроение сейчас - +2
В бетонной стенке соседской болтовни поднадоевший хворост давно уже проговорил дыру. Включаю звук. В бетховенских квартетах зияет брешь. Своими снами тщетно стараюсь залатать ее. Меня в нее несет. Давно уж перестали бегать мимо минуты и часы цыганскою толпой. Миг времени пустынен. Разнонаправлен. Вязок. В раз постаревшими детьми секунды тянутся проглоченною нитью из нутра.
Перебираю себя как струны лютни. Пытаясь извлечь из множеств меня населяющих душ мелодичные звуки. Отрываясь от тела. Перебежки от дерева к дереву. Перекур у скалы. Под потоком кислотных дождей похоронного цвета зонты вырастают грибами атомных взрывов. Я люблю свою смерть на расстоянии. Как эстет страстью пламенной пылает к военному сраженью на мечах. Ах как это прекрасно: средние века и кодекс рыцарский… На самом деле кровь, грязь, вскрики в агонии, вонь трупов, предательство друзей и пошлость королев.
Настроение сейчас - +2 [300x411]«Дневник» Чака Паланика
Высоколобые критики поспешили сообщить нам, попыхивая сигарой в зубах, что Паланик в своем романе повторяется. Ну, сегодня же принято от книги к книге менять не только темы, но и стиль письма. Основная задача авторов – удивлять. За этим современным упадничеством люди как-то и забыли, что настоящие литературные гении почти никогда не менялись. Попади критики в 19 век, то оказались бы недовольны однообразностью книг Диккенса. И повторяемостью идей Достоевского. Потому что основная задача тогдашних писателей была писать о том, что их тревожит. А удивляли фокусники на базарах.
Паланик, пора уже признать это, действительно гений. И истории он пишет всегда яростные, приправляя их черным юморком и мизантропией. Новая болезненная книга полна той же ядерной силы, что и предыдущие. Если в «Бойцовском клубе» альтер-эго автора, возненавидев систему, стремился ее разрушать, уничтожать, взрывать, если в «Колыбельной» герои, чуть что не по ним, убивали прочитыванием детской считалочки, то в «Дневнике» эта ярость стала ледяной, замороженной, но от этого не менее убийственной.
Героиня романа Мисти Мэри Уилмот талантливая художница. Только она об этом не сразу узнает. Выйдя замуж за богатенького мальчика из потомственной семьи, ведущей свое происхождение от отцов-пилигриммов, она тихо спивается на острове. Где рай для обеспеченных господ, которые испытывают жгучую ненависть к другим обеспеченным господам-нуворишам, прибывающим на остров отдохнуть. Размеренная ленивая жизнь прерывается неудачной попыткой ее мужа покончить с собой – он впадает в безнадежную кому. Комнаты в отелях начинают исчезать, а на стенах в лучших библейских традициях появляться таинственные надписи. Именно после таких критических событий толстуха Мисти начинает видеть жизнь так, как видят ее художники.
Сюрреалистичные картины тошнотворного мещанского городка перемежаются натуралистичными сценами попыток Мисти вползти в мир искусства через блевотину. Переполняющая художницу ненависть наталкивается на деловитое спокойствие сограждан, решающих нажиться на ее картинах. Неужели в наше время художникам так трудно? Неужели основная их масса бездарна, а та часть, что талантлива, пишет ради галлерей и аукционов? Узнай каким-нибудь шестым чувством о том, что картины, написанные им с голодухи в одержимом состоянии, будут висеть через сотню лет на стенах домов потомственных «ротшильдов» и «рокфеллеров», бедняга Ван Гог, возможно, сжег свои творения, сожрав пепел от них? И что самое ужасное, он, возможно, оказался бы прав? Такова крамольная мысль Чака Паланика. Мысль, которая после прочтения романа будет вас преследовать и преследовать. Постоянно. Такого нигилистического шедевра еще поискать.
(Рис.:Hieronymus Bosch, "Garden of Earthly Delights tryptich, right panel - Hell; detail 1" (ca 1504-1510, Oil on panel))
Настроение сейчас - нулевое
Люблю и знаю трех великих Леди Джаза: Фицджеральд, Холлидей и Симоне. [300x299]
Для тех, кто не знаком с последней, могу посоветовать альбомы "The Essential" (1967) и "Wild Is The Wind" (1966).
Кроме того, что Симоне была великой певицей, она еще знаменита и своим фортепьянным чудом. Вы только послушайте ее проигрыши, быстрые, катящиеся камешками нот-звуков и трогающих до глубины души. Камнепад красоты почти в каждой ее песне.
"You'd Be So Nice To Come Home" Портера в ее исполнении с альбома "Nina At Newport" (1960) без слез слушать невозможно. И когда она в середине песни прорывается голосом в какую-то только ей ведомую область несентиментального надрыва, со мной происходят какие-то таинственные превращения из пессимиста и мизантропа в человека, желающего жить.
"Samson And Delilah: Theme" Янга с альбома "Nina Simone At Carnegie Hall" благодаря натурально шопеновскому фоно можно записывать в Избранное Джаза. Такой же легкости, лиричности, простоты и чистоты исполнения она добилась и в своем песенном шедевре "Wild Is The Wind", который, кстати, киноманы могут услышать в финале фильма "Прогулка" Учителя.
[350x500]
Настроение сейчас - -5
Люблю все через край. Люблю бред. Люблю честность. Люблю страсть. Люблю чистоту. Все красивое. Странное, непонятное, мистическое. Удивительное, выпадающее из обыденного. Нелепые людские поступки. Неправильно прожитые жизни.
И ненавижу банальность. Ненавижу правильное. Не люблю рацио. Не люблю половину. Не люблю усыхающую любовь. Люблю пламенную влюбленность навсегда-навеки, до конца. Люблю странную, непонятную другим любовь. Не люблю любовь понятную, геометрическую, социальную. Когда остальные уверенно кивают головами. Не люблю этих остальных. Я к ним не добр. Я не люблю толпу. Даже если это толпа поэтов. Есть одиночки, и я рад, если этих одиночек много. Из одиночек никогда не бывает толп. Поэтому, к счастью, и толпы поэтов не будет. В моем мире много пустоты, потому что не я его создал. Я его впустил, чтобы поглядеть на детальки. И он мне не понравился. Это мир вокруг. Людской. Старое. Пошлое. Обычное. Мир людей, которые не любят. И не умеют прощать. Я прощать умею. Умею, потому что люблю. И прощаю только тем, кого люблю. А уж если я кого не люблю – пусть он от меня пощады не ждет. Ни капли прощения не будет.
Люблю невинность и порок. Странно? На самом деле, ничего странного. Каждый мужчина хотя бы раз в жизни испытывал влечение к невинной девушке (будучи полностью уверенным в этом). Его восхищала (и возбуждала) именно невинность. Причем существует грань, на которой балансирует с одной стороны чистая похоть (желание растлить), а с другой - чистая эстетика (желание прикоснуться к ней и быть рядом с невинным созданием).
(Фото: "Alice Liddell, dressed up as a beggar-girl" by Charles Dodgson (1858). Эта маленькая девочка прототип странной Алисы в стране чудес. Отношения между маленькой Элис и взрослым Чарльзом ака Льюисом Кэроллом были очень романтичными)
Настроение сейчас - +11
«Орфей» (1949) Жана Кокто
[показать]
Фильм горький и сладкий одновременно. Как запах смерти. Горький настолько, что, как и горькую пилюлю, его не возможно проглотить в первый раз. Сладок потому, что Смерть и тошнота, ею вызываемая, упакованны наипрекраснейше, и практически не вызывают никаких аллюзий со смертью реальной – вам эта Смерть окажется по душе. После первичного просмотра если и будут у вас впечатления, то только излишне сексуального характера: как прекрасна сложена смерть (Казарес) и как извращенно сексуален Жан Марэ (тогдашний любовник гениального Кокто, впрочем, тоже гений). Когда Орфей хочет убежать от жены, он бесится, беснуется и выплевывает слова, которые попадают не в меланхоличную жену Эвридику, которой на протяжении всего этого смертельного киноопуса, в общем-то, абсолютно фиолетова любая смерть, даже ее собственная (ее - особенно). Ненависть и страсть поэта сродни «гениальности «Google», повисшем на одном только слове «смерть» и теперь на любые запросы выдающему только некрофильские и некроманские сайты (есть такие?) – они прямиком липнут к зрителю, заставляя того недовольно поеживаться.
(В кадре Мария Казарес ака Смерть закуривает сигарету в суде)
[350x351]Настроение сейчас - +1
- говорят, такими были последние слова умирающего автора «Подсолнухов». Печаль будет длиться вечно… Чертовски верно, Винсент. Чертовски верно. А вот как бы ты, старина, отнесся к джазу? Наверное, тебе понравилось бы. Даже скорее всего. Вся твоя мастерская была бы засыпана старым винилом Паркера, Колтрейна, Монка. Покуривая трубку, в перерыве от своей ни на минуту не прекращающейся работы, слушал бы «Relaxin' At Camarillo». Вот какую пластинку бы Винс взял с собой в психушку! «Relaxin' At Sen Remi»…
Мы не грустим друг по другу. Мы молчим. Вспоминаем память собственную. Мнение собственное. Нам жаль, что человека нет рядом, потому, что мы сами становимся другими. Ни лучше, ни хуже, просто не теми, что раньше.
Сотни людей со скоростью света сменяют себя и тех, кто был. Сотни расчерченных в небесах линий. Тысячи мгновений и воспоминаний. Миллионы брызг старого шампанского, миллионы пятен от старого вина. Она уезжает, и, прощаясь, мы пытаемся сохранить в памяти самые приятные чувства, что вызвал у нас человек. Мы пытаемся напомнить себе, что этот человек хорош тем-то и тем-то. Но на самом деле нам нужна просто память о нем. Впечатление. Грусть по нему. Скоро, даже если его не забудем, мы будем накапливать воспоминания. Будем строить замки былых времен. Будем холить и лелеять старую память, память о старом.
Его нет, он уехал. Ее нет, она покинула родные края. Мы уже не помним в точности их лиц. Мы не помним их четко. Все размыто. Лица в дымке. В тумане их мнения и голоса. Зато в точности мы видим свое воспоминание. По собственной памяти, по своему одиночеству мы грустим. Это высшее состояние эгоизма. Во всех смыслах.
Когда человек один, а вокруг никого, это еще исправимо. Это еще не одиночество. Всегда можно кому-нибудь позвонить, куда-то пойти… Одиночество же - это когда вокруг куча народу, а поговорить не с кем. Даже не так…
Одиночество это когда не с кем поговорить о джазе.
Настроение сейчас - нулевое
"Сладкая жизнь" (1960) Федерико Феллини
Этот гимн декадансу, который спел ФеФе сам себе, пытаясь, впрочем, изо всех сил представить его социальной критикой, понравился мне меньше «8 ½». Во-первых, он и в самом деле менее совершенен. Рыхлый, рассыпчатый, состоящий из множества историй, героев, идей и моральных принципов фильм вызывает лишь сочувствие. К себе. За то что ты осиливал всю эту фильму, включая насмешливые инъекции в «голубую кровь» и пинки в адрес «господа нашего Иисуса Христа». Аристократы у него настоящие (сам признавался). Католики - не знаю, но они были в ярости и заживо хоронили имя ФеФе, отпевая его в церквушках «итальянского сапога». Анук Эме здесь изображает шлюху-аристократку с накокаиненными глазами, пустыми взглядами и мертвой любовью. Аниты Экберг слишком мало и она ничего не изображает. Девочка внутри взрослой женщины с размером бюста еще поболее героини «охоты на пиранью» бегает по Риму и купается в фонтане. Марчелло в нее то ли влюблен, то ли нет. Во всяком случае после первых кадров он о ней больше не вспоминает. Об этом типе отдельный разговор. Журналист, сволочь, изменщик, эгоист – он должен быть героем этого фильма. Но кто он? Он даже не Феллини. Игра гениальна, как и все великие роли Мастрояни. Но эта живая мерзкая личность вставлена в стилизованную фотографию так, что он и сам становится стилизованной фотографией. [408x189]
Во-вторых, морально этот фильм не выдерживает никакой критики. Он слишком громоздок, на него вывалено столько любимых идей Федерико, столько сюжетных линий, вспышек, яростей и любовей, что при декламировании любой библейской строчки вся эта декаденствующая вакханалия разваливается без труда. Помните тушу на берегу, мертвое, гнилое с открытыми глазами? И ту девочку, сигнализирующую о чем-то Марчелло? Чудак ничего не понимает и уходит. А я все понял. Феллини очень нравились упаднические настроения. И мне, впрочем, тоже.
Но одно дело воспеть декаданс, а другое – попытаться его при этом унизить и опустить. Это мечтали сделать многие режиссеры (к примеру, Висконти). Вот и Феллини сподобился. Добрый ли фильм?.... Убийство детей и самоубийство Штайнера расставляет все точки над «i» - кино злое. Оно, конечно, эйфорическое (каким еще может быть приход от героина или кокаина?), заставляющее любить эту «сладкую, сладкую, сладкую жизнь» (по мысли ФФ, название не следует воспринимать иносказательно – оно означает именно сладость жизни), при этом ненавидя неизбежные при этой любви проявления грязи, порока и тщеславия. Это невозможно. Но кино – шедевр и достойно пересмотра. Именно как гимн декадансу с наивными попытками ФФ его раскритиковать.
ПС За полгода я его так и не пересмотрел..................................
[400x400]
Настроение сейчас - +9
«Под сенью девушек в цвету» Марселя Пруста
Я не знаю, как относился Борхес к Прусту. Лень рыться в справочниках. Помню, впрочем, что его сокрушила даже «Мадам Бовари» Флобера (хотя она и меня сокрушила) своей увесистостью. В любом случае, 2 том вполне можно назвать «садом расходящихся петек», Борхес бы не обиделся. С бесконечным множеством ходов, аллюзий, фотокарточек, портретов, настроений и видений автора. Которые, переплетаясь между собой и замыкаясь друг на друга, образуют, наконец, арабскую вязь.
Слово, которым можно заменить весь мой поток слов: «наслаждение». Наслаждение всем, что только есть на свете: болью, прекрасным, прошлым, умиранием…. Никакого бунта. Кажется, что перед тобой абсолютно бездейственный текст. Интровертный. Самоуглубленный. Лишенный интерактива с читателем. Действие - это рефлексия. Что значит рефлексия для меня? Катарсис, возмущение, бешенство, "точно, сукин сын, в самую точку". Пруст на самом деле действует, но иначе. Тайной, которая по словечку, по строчке, по образу впитывается тобой.
(Рис. : "Le Fete du Costume en Arles" by Anne-Marie Grossi)
Enter.
В полдень стираются краски
Звуки трескаются в радиохрипы
Скрежет, визги: клещами достаются тексты
Вход в красоту, в мир тошнотворных мерзостей.
Толпы берез высыпят на аллеи
Проорут благим матом, чтоб нас проперло
Сжег бы их все, не люблю зеленый.
В открытом окне разбирают одежду
Кому шлепанцы, всем шарфы
Чтоб на свете было прикольней
Одевайтесь дети, к чертям мечты
Тепло, удобно, вкусно, красиво
Стоят домики, я их сам сделал
Из подручного материала
Раскрасил синим и желтым,
Но замазал белым.
…….я говорил красиво, мне говорили, что я говорил красиво, и я говорил красиво, чтоб мне говорили, что я говорил красиво……….
достало, хватит, жрите то что дают вам, дети,
сегодня праздник, боги ушли одеваться
устроят бал.
Для нас с тобой
Давай пойдем займемся любовью?
Уплывем за полночь в горы
Для комфорта нам не хватает только стихов. Чтобы секс был краше и рождают поэтов. Для будущих поколений. Петь серенады про дожди и онегиных.
Я читал: поэты кидали краски
Пожирая ничто цветами
Вытравляя духом своим пустоту
Их тошнило красотой в полночь
Ее заполняя текстами.
Миллионы писем. Два миллиона восторгов. Спел красавец? - тащите в печку! Давайте другого. Чтобы проперло.
Для нас, дорогая, поэты - евреи в Освенциме
Черные хлопья для великой идеи
Садятся толстым слоем текстов на лица
Сплошные восторги скользят в улыбки……………………
В детском саду полдник,
Потому что в полночь
Смыли звезды в унитаз с небосклона
Достало. Пусть радует что-то другое
Холст испачкан, вот мыло, стирайте
Есть хороший способ для правки этих шедевров:
Delete.
[300x216]
[400x262]Настроение сейчас - +16
Передо мной лежит раскрытая на 75 странице книга. В ней 557 страниц. Автор написал сию прозаическую вещь – роман – в 1964 году. Открываем последнюю страницу: «Что могла ответить Г…? Разве можно удержать, переубедить человека, влюбленного в свое искусство, пусть скромное, малозаметное? Легче изменить или преградить течение реки, чем поиски и стремления неудовлетворенного сердца. Птица погибает без крыльев. Так погибнет и человек, если отнять у него полёт души».
Особенно мне нравится последнее – «полёт души»… Господи, да разве можно позволять издавать такое – минуточку – в 100000 экземплярах! Год 1978… Ага, понятненько.
А вот тут, на 75 странице:
«… И профессор, склонив голову набок, как-то по-детски заразительно рассмеялся».
В скольких книженциях я встречал такую вот фразу: «по-детски заразительно рассмеялся». С какого классика это повелось? Классику простительно, он был первым, но этим-то.…Так-с, смотрим краткую аннотацию: «С присущей стилю автора (-оказывается, у автора есть стиль-) пластичностью образов(-каково?-)… роман повествует о трудовых буднях врачей, их постоянной борьбе за жизнь человека».
И, конечно же, последний абзац:
«… Впереди светлый бескрайний простор. Жарко светит солнце, вода переливается, искрится. А камские волны, ударяясь о борт, поют свою нескончаемую песню».
(Фото: "Петропавловская крепость, Ленинград, Советский Союз, 1973 год", (с)Henri Cartier Bresson)
Настроение сейчас - +10
"Труман Капоте, писатель, Нью-Орлеан, Луизиана, США, 1947 год", (с)Henri Cartier Bresson.
Без этого человека не было бы рассказа "Завтрак у Тиффани", Блэйк Эдвардс не снял бы свой шедевр, Одри Хепберн не кляла бы себя всю жизнь за роль Холли Голайтли, которую она считала своей ошибкой, а мы не смогли бы восхищаться тем выражением лица, с которым Холли говорит своему другу: "От этого места до двери - ровно четыре секунды. Я даю тебе - две". Будучи одним из немногих близких друзей Мэрилин Монро, он хотел, чтобы в роли девочки вольного поведения снялась она, но все вышло так, как вышло. Я все равно обоих актрис очень люблю. Но Хепберн все-таки больше.
[300x200]
На днях сорвался резко и вдруг в дорогу. Чтобы провести вшивый уик-энд с ней и как полагается. Осенью. Зная, что многим мое появление в пункте назначения не понравится. Думая о последних купюрах, скомканных или трепетно обласканных пальцами и уложенных во внутреннем кармане. Зевая от того, что поздно лег и кляня себя за то, что чуть не проспал. Хотел было даже провалиться в сон, но вспомнил свою девочку. Вспомнил, сколько раз уже обламывал этого человечка. Вспомнил, что если не поеду, меня ждут три дня жесточайшей депрессии, погружения в хаос, боль, бешенство и полная потеря себя… На вокзале. Не помню, как покупал билет. Помню, как боязливо осматривал обшарпанный привокзальный туалет. Как доставал сигарету из пачки дрожащей рукой. Закуривал под медленно осыпающуюся с неба дождевую крошку, шорох шин по мокрому асфальту, крики наперсточников, болтовню старушек, запах бензина. Не курил уже месяц… Какой шоколадный вкус. Каждая выкуренная сигарета напоминает мне ее. Это она научила меня курить.
Настроение сейчас - +19
Прелестно. Очарован. Сравнительно. У берега загаженной реки после движения вдоль горизонта баржи. Оптический обман. Яд солнца строчками штрихует гладь воды. От края дальнего…и метры пустоты, иссиня-черной, метры глубины, где русло, там света нет… до края близкого родного берега. Гармония нарушена. Картинка для фотографа. Не для кино. Так, черновой набросок. Добавлены для тайны: черный след на синем от сгинувшего полчаса как авиалайнера и фиолетово-багряные подтеки далей слева направо. Но тайны нет. В момент, когда самодостаточною пошлостью красивость сбила бы прицел небесного эстета - включилась девочка. Трех-пяти лет. Над рыбой издыхающей пролепетав какие-то банальные слова…. Взяв горсть камней, уже давно обезнадеженных и обессмысленных украденным пейзажем…. И сверху вниз, за камнем камешек из детских рук, разрезав пластику прибрежной полосы, посыпались ее дары природе. Соединив, скрепив, сшив, склеив солнечные блики двух берегов.
[400x271]
«Реквием по мечте» (2000) Даррена Аранофски
Этот фильм, наверное, не столько о наркомании…Сколько о крушении надежд, зависимости от мечты, маниакальном стремлении к счастью, нередком идиотизме выбранной цели и идиотизме средств для ее достижения. Последняя фраза ключевая. Кто читал гениальный «Роман с кокаином» Агеева, помнит рассуждение кокаиниста о стремлении человека к счастью (цель). Якобы, отличие кокаиниста в том, что он получает это счастье мгновенно, приняв дозу (средства) и сведя все усилия по его, счастью, достижению, к минимуму. Совершая, таким образом, прыжок от несчастья к счастью, в отличии от большинства, в наикратчайший срок. Прыжок над пропастью. В попытке продифференцировать полет и обрести себя… В наслаждении. Вот об этом и «Реквием по мечте». Для каждого из героев счастье свое. Свое, но придуманное. Ненастоящее. Глянцевая обертка коробки «мечта», разворачиваясь, обнаруживает лишь пустоту. Одиночество. Весь дробящийся на монтажные отрезки полет стрелы героев фильма – это вытянутая линия тотального их одиночества. Самое страшное, что ИЗ одиночества. И совсем уж жутко становится, что В одиночество.
(Фото: "HyBres, Франция, 1932 год", Анри Картье-Брессон)
[350x283]«Сияние» (1980) Стэнли Кубрика
Кубрик всегда казался мне инопланетянином, спустившимся на Землю снимать фильмы о странных существах-землянах. Холодный, отточенный и отстраненный стиль его режиссуры почти лишен банальной человеческой теплоты. Ощущение, что имеешь дело даже не с хирургом от кинематографии, а с патологоанатомом. Который изысканно и филигранно своим эстетическим скальпелем препарирует реальность в поисках истины. Метафизичность картин граничит с изумительным формальным совершенством. Красотой не придуманной, а найденной. У Кубрика было безупречное, геометрически-выверенное чувство прекрасного. Аналогичным обладал, пожалуй, только Висконти. Холодная красота хоррора «Сияния» это ситуация ножниц, на которую Кубрик добровольно согласился. Я не знаю, что именно заинтересовало режиссера в романе (не читал): феномен абсолютного зла, шизофрения писателя, паранормальные способности или экстремальный опыт выживания. Но в любом случае здесь мы имеем дело с просто-таки поразительным превалированием формы над содержанием. Странное кино. Своеобразное соревнование по перетягиванию каната: Кубрик-Кинг. Удивительное зрелище. Еще забавней, что в результате соревнования победил…Дэвид Линч.(Фото: "№25" (с)Henry Wessel)
[200x286]"Дьявол носит Prada" (2006) Дэвида Френкела
Мир глянца сложен и почти невыносим. Требует от человека полной отдачи сил и энергии. Нормальной личной жизни и дружеским вечеринкам наступит конец. Желанного покоя почти не будет. Героиня Энн Хэтуэй начинает понимать это только под конец (как это бывает во многих американских комедиях о карьере). Но, поняв это, судить не берется и жертвой, что примечательно (а для американских комедий так примечательней и вдвойне), не прикидывается. Потому что элегантность, господа, не порок. А без гламура, глянца и подиума не было бы ни элегантности, ни «шика-блеска-красоты». Пусть даже и внешних. (Кадр не из фильма. Фото:Paul Paper)