Танцы подарены богами людям. Отданы сверху. Скинуты вниз. Валяйте, дерзайте, бейтесь об землю. Вокруг костра. Или рыбкой с карниза. Об асфальт кровью. На перекрестках. Танцы-шманцы… Богов каприз. Ими куплено. Нам оставлено. Выброшено на помойку. Гуляйте, дети. Жрите движения. Все. Без остатка. Ты сумасшедшая, моя baby! Цветы в волосах - и головой об стену. Последняя хиппи – гроб готов. Перебор, бас, вокал, группа. «The Doors», которые распылят на «граффити». Девочка, голосом чьим растопят сердца. Джоплин дамских сигарет. Приятный колыбельный смех. Она конченная. И это прекрасно.
Как вас много, убитые лица…. 
[320x224]Закрываю глаза, молчу в стену. Я успокоюсь. Упаду замертво. Забывая боль. Закрывая книги. Выкидывая к черту свои мозги. И всем телом падая в танцы. В психопатический рокенролл. Волком по улицам. Легкой жертвой. Кандидатом на выстрел. Инфантильно, быстро сгореть в танце. Или замерзнуть на белом холоде. Цветами странными. Заиндевевшими. Блин, да танцы – последнее дело, этакий «золотой укол»! Кривые линии вскинутых рук. Строй солдат. Смерть. Свистопляска. Легкие траектории радостных танцев. Гёте: «кастаньетный ритм детских деревянных башмачков». Черточки, тире, точки, диезы – руки, головы, ноги, жизнь…. Зажигалась любовь о ритм танца. Искрой, фламенко, красным – в секс. Драйв порочных в поездах движений. Апатичное скольжение – вальсом на льду. В агонии предсмертной секундной пляски простынь сбивается в центр кровати. И человек застывает на фиг. Одинокой скрюченной фигурой птицы.
Танцы, танцы, танцы, танцы… В Москве танцы, в Петербурге танцы… Только на вокзале люди молчат. Ходят вокруг да около. Или сидят. И курят. Бомжи. Доны Хуаны в вонючих пальто. Старое мертвое индейское лето. If you're going to San Francisco – ты просто обожралась пейотов, детка! Спеша на кладбище сладких грёз. Бычки и водка – пляска чахоточных. Дробирующий танец опухших пальцев. Терпсихора – моя богиня – дай мне музу! В прощальный вальс. Сжать в объятьях. Растворившись метелью. Выпасть из колоды [226x240] засаленной парой затасканных карт. Из вагона телами. Разорваться в бешенстве. Разрезаться надвое…. Мне не снится Калифорния. И не хочется в LA.
[320x222]«Жюль и Джим»/ «Jules et Jim» (1962) Франсуа Трюффо
Фильм о женщине (Жанна Моро), бабочкой перелетающей от мужчины (Анри Сэрре) к мужчине (Оскар Вернер) - с цветка на цветок. Не способной остановиться. Фасеточное зрение режиссера. Взгляд во все стороны сразу. Les impressions. Если и существует импрессионизм в кинематографе – то это «Жюль и Джим». Куча эпизодиков флэшбэкоподобных. Жизнь как женщина, по фигуре которой влево и вправо, назад и вперед - скользят персонажи. Фильм смонтирован из короткометражек. Его легко разодрать на цитаты. Только француз 1960-х мог решиться охватить целый мир в стоминутном шедевре. Трюффо изо всех своих сил пытался поймать «мгновения-прекрасны». Кидая между кадрами шляпки, уплывающие, забытые всеми. Бросая туда гонки на перегонки по мосту. Летние прогулки. «Терезу-паровозик»…. [показать]Сам сюжет как в любом почти фильме можно легко рассказать в трех предложениях. Но перемотка ничего вам не даст. Эффект 25 кадра. Самое главное – между.
Француз, вернувшийся только что из Алжира, пьяный в хлам, укурившийся в дым, сидит в кафе и рассказывает свои приключения другу. Громко. И повторяясь. К нему начинают прислушиваться. Столик. Другой. И вот уже всё кафе внимает Жаку/Жану/Франсуа Трюффо. Он пытается рассказать что только может. «Я прикоснулся к лицу ее и провел по щеке», «Я любил ее затылок», «Вы знаете, что говорил о женщинах Бодлер?», «Мы играли в домино каждый день», «Да, я забыл упомянуть, там был художник…», «А еще статуя, мы все были в нее влюблены»… Это кино – рассказ такого француза. Захлебывающегося в интонациях. Обращающего внимание на детали. Голова маленькая. Мир большой. В кино – 100 минут и три актера. А надо, кровь из носа надо! - рассказать все это, рассказать… «Жюль и Джим» - киноболтовня. Бла-бла-бла. Рассказ от первого, второго и третьего лица…. Рассказ от лиц всех персонажей сразу. В потоке слов сложно уловить какую-то сверхидею, смысл, основную мысль (кроме банальных – любовь, дружба, жизнь и смерть). Но смотришь на происходящее открыв рот. Восхищенно. Поначалу желая ухватить все подробности. А потом, плюнув – погрузившись с головой, окунувшись всем телом, утонув всей душой в невероятно киношных и жизнерадостных кадрах. «А вот Дениз. Она ничего не говорит. Она не идиотка. Просто пуста. Абсолютно пуста внутри. Секс… Секс в чистом виде. Скажи «Au Revoir» месье. «Au Revoir».
[показать]Сим сообщаю, что 29 числа сего месяца автор журнала покидает насиженные места. Примерный маршрут "одиссеи": "Казань"-"Москва"-"Великий Новгород"-"Санкт-Петербург". Причин странного поступка - море. Повод - один. И тот чересчур интимен (в той степени, в какой вообще может быть интимным повод автора ЖЖ). В Москве буду пить, гулять и веселиться, дабы забыться с горя и вообще... В Новгороде планирую остановиться жить на время ( "дабы забыться и вообще"...). Про Питер ничего не знаю, но не махнуть туда после такого марш-броска будет вообще-то несколько странно. Вот как-то так, "май френдз", как-то так. Пост я этот оформляю задним числом. Потому что интернет у меня могут в любой момент отрубить. И я останусь в ваших глазах подонком, невежливо растворившимся в лучах заката. По-английски. А я терпеть не могу уходов по-английски. В них есть что-то пижонское. Прошу прощения у всех своих френдов за минорную тональность моих текстов и даже некоторую мизантропию. Но уж какой я есть, такой есть. Развожу руками. Временно освобождаю вас от вечно дождливого Сквонка. :) По мере возможности, я, конечно, вернусь в виртуальное пространство. Правда, с учетом неизвестного будущего, я из своего настоящего могу только предполагать время этого возвращения (неделя? месяц?полгода?). Приятно наблюдать за персонажами "нуаров". Брутальными и мужественными парнями, в поездах пересекающих полстраны. В поисках лучшей доли. А чаще - в бегстве от прошлого. Приятно наблюдать... Гораздо менее комфортнее испытать "весь этот нуар" на собственной шкуре. Неизвестность - вещь колючая. Приносящая очень конкретные неудобства. А мертвая любовь все-таки мертвая любовь. Эфемерная и кажущаяся. "Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и настоящая нежность. А на заре, вооруженные пылким терпеньем, мы войдем в города, сверкающие великолепьем." :)
[200x240]Раньше поэзия просто не лезла в меня, и все тут. Но потом. Однажды... Когда точно - не помню. Да это и не суть. Но прорвало, да, прорвало плотину... И так, что затопило меня всего. Я плохой филолог. Образования специального у меня нет. Могу ошибиться в написании слова. Построить неверно фразу. Вставить не тот оборот. Необходимого лично мне уровня владения словом я не достиг, и вряд ли теперь уже когда достигну. Пик и цель, к которой сколько не стремись, а если уж не дарованы изначально тебе чистота какая стилистическая и легкость в слове - бери и бросай его в черноту текстов - то сколько не бейся, а вершина так и останется непокоренной. Примеров масса. Даже у великих. Самыми "великими", к слову, в народе считаются далеко не всегда те, кто владел словом в совершенстве. Не Гоголь, не Бунин, не Цветаева...Цветаева - богиня. У нас (да и у "них", наверное) совершенно недооцененная. Воспринимают ее часто как авторшу неплохих любовных стихотворений, на которые вот еще и барды песни сочиняли... А между тем, одно из эссе Бродский посвятил именно ей, и какое эссе ("Поэт и проза", 1979 год)...
Не знаю, что именно кому нравится у Цветаевой (и нравится ли вообще), которую, правду сказать, я и сам недавно открыл по-настоящему (летом-осенью прошлого года), но очень рекомендую стихи ее позднего периода. И поэмы. "Поэму лестницы", "Поэму конца"... В них море лирики, заключенной в простые или даже простейшие слова. Цветаева, как никто, умела играть ими. Жонглировать, перебирать бусинками на ниточках. Но никогда - рвать их. Издеваться над ними. "Виртуозить" в угоду красивостям. Лебезить стилистически. На потребу публике. Был у нее пиетет к слову, был... Да еще какой! Как результат: каждая строчка-жемчужина требует отдельного анализа. Очень сложная, между тем, для восприятия, эта ее поэзия "экспериментальная". Но если вникнуть, никакое раннее ее, любовное (тоже очень хорошее) не сравниться с этим, вот, к примеру (из "Поэмы конца"):
"Рвет и бесится
Дождь. Стоим и рвем.
За три месяца
Первое вдвоем!
И у Иова,
Бог, хотел взаймы?
Да не выгорело:
За городом мы!
За городом! Понимаешь? За!
Вне! Перешед вал!
Жизнь, это место, где жить нельзя:
Еврейский квартал..."
или же (оттуда же, ниже):
"Плачешь? Друг мой!
Все мое! Прости!
О, как крупно,
Солоно в горсти!
Жестока слеза мужская:
Обухом по темени!
Плачь, с другими наверстаешь
Стыд, со мной потерянный."
Поэтический предел. М-да. Но о поэзии я вообще могу говорить бесконечно. :)
ПС Цветаева покончила с собой в 25 км от того места, где я родился.
ППС Вот уже второй стихийный мой пост. И вновь о великой женщине. К чему бы это? Пора, мой друг, пора... Влюбиться? Да...
[239x240]Ничего не хочу писать. Дата не круглая. Настроения особенного нет. У меня почему-то никогда не бывает особенного настроения в даты рождения моих любимцев. Просрал 8 декабря вот... Хорошо, хорошие люди напомнили о не круглой этой дате. Так пусть будет хотя бы ее фотокарточка сегодня. Странная девочка со странной собакой на фоне странной кирпичной стены. Ни тебе гитары. Ни тебе микрофонов. Ни запрокинутой головы. Ни фенечек. Только человек. Человек, у которого был дар. Дар вызывать слезы своим пением. Драть нервы. Поглаживать мозги, успокаивая их песня за песней. Или просто погружать в раздумья. Я сейчас пойду на улицу. Наверное, покурю, хотя не очень даже хочется. Все равно покурю. Пить не буду. А курить буду. Почему? Потому что я так хочу. Не в честь чего либо. А просто так. Курить и думать. Думать и курить. Слушаю сейчас "Kozmic Blues" и "Little Girl Blue". Мои любимые баллады. "Мне 25 лет"... А мне 24. Из моей жизни недавно исчезла "литтл гёрл блю". Навсегда. Навеки. Так странно. А впрочем, что же тут странного? Блюз он и в Африке блюз, а уж тем более в России. И темы его всегда похожи. Боже... Что же это она делает со мной? Нет, надо, надо рвать когти. И чем быстрее, тем лучше. Еще неделя. И я отправлюсь по степи раненным волком, заметая следы. Еще неделя. Yes indeed. Да, baby, yes indeed.«Аталанта»/ «L'Atalante» (1934) Жана Виго
[300x229]Картинка в фильме качается слева направо и справа налево. Колыбелью над бездной. На волнах рек и речушек. Ночью. Часто в тумане. В колыбели любовь, красота и доброта пассажиров шаланды. И хрупкие чувства. Легко которые можно расплескать, разбрызгать, растратить, развеять по ветру. Под сонную грустную музыку. Выскользнувшую из поломанного граммофона в реальность кино. И потом капитан Жан (Жан Дасте), от которого сбежит жена Жюльетт (Дита Парло), будет стоять на корабле. А мимо будут проплывать «другие берега». Где, наверняка, тоскует по нему она. Одинокая и никому не нужная в таком городе, как Париж. Все они - это только ОНИ. Для НИХ она никто, бродяга, испуганная девушка с печальными глазами. Для НЕГО она - целый мир. А «Аталанта» – маленькая вселенная любви их. Только там они могли и могут быть счастливы. «Под сенью крыл» пьянчуги и недотепы папаши Жюля (Мишель Симон). На захламленной, туманной, но необыкновенно романтичной посудине. Словно материализовавшейся из сумасшедших грез всех когда-либо любивших. Ожившая их идиотская, банальная и детская мечта – уплыть далеко-далеко. И быть всегда рядом.«Шоковый коридор»/ "Shock Corridor" (1963) Сэмюеля Фуллера
[300x225]Пусти психа в психушку снимать фильм о психах и получится «Шоковый коридор». Ну это, конечно, я так. Играюсь в слова. Балуюсь. На самом деле, я от фильма малость в шоке. Как в эстетическом. Так и в психологическом. Если не сказать, духовном. Настолько кино сфотографировало мою ментальную реальность здесь и сейчас…Верь я в Бога, обязательно решил бы, что он, зная мое болезненное пристрастие к кинематографическим ненормальностям, заглянул через глаза «Шоковым коридором» в душу. И изрядно там покопался. Вправив заодно мозги. А что тут такого? В конце концов, если допустить, что одними из самых эрогенных зон человеческого организма являются глаза, то этот фильм, можно сказать, совершает со зрителем насильственный половой акт. Я уже давно обнаружил, что каждый талантливый режиссер обладает «даром эротического восприятия действительности». А благодаря зрачкам это дар ранит осколками твое сознание.
[320x240]«Ровно в полдень»/ «High Noon» (1952) Фреда Циннеманна
Выматывающий вестерн. Садистский по отношению к зрителю. Жестокий и циничный в обрисовке людских характеров. Четкий по времени. Почти математически выверенный по сценкам. Покадровое психологическое накаливание обстановки. Выжигающий свет белого неба. И жар, который передаётся с каждом минутой экранного времени. Все ждут полудня. И кажется, что в полдень грянет вселенская катастрофа: солнце рухнет на землю. С героя Гэри Купера пот льет градом. Литрами. Лицо его покрывается пылью. Глаза по приближению к финалу все больше подернуты усталостью. Его стоицизм, так пофигистично просранный жителями Хэдливиля, по-настоящему потрясает прежде всего своей механистичностью. Он робот. Шериф Уилл Кейн утром женился на квакерше («нет насилию!», Грейс Келли). И сдал свою «звездочку» под добродушный хохот товарищей и друзей.
Настроение сейчас - аналогичное фильму
[300x209]«Из прошлого»/ «Out of the Past» (1947) Жака Турнера
Знаете анекдот об авиалайнере? Стюардесса: «Добро пожаловать на борт, дамы и господа. В вашем распоряжении самый современный авиалайнер в мире. Оснащен по высшему разряду. С несколькими этажами. На первом – кинотеатры, на втором – бассейны, на третьем бары и рестораны… А теперь, дамы и господа, пристегните ремни, и мы-таки попробуем со всей этой фигней взлететь». На фильме «Из прошлого» навешано столько ярлыков, что аж страшно было приступать к просмотру. Величайший нуар, самый печальный нуар, самый безысходный нуар и проч., и проч., и проч. Фильм сегодня в ярлычках, как елочка в гирляндах. Но я решился на его просмотр. Безумству храбрых...
«Туманные звезды Большой Медведицы»/ «Vaghe Stelle Dell’ Orsa» (1965) Лукино Висконти
[300x210]Прошлое, которое затягивает, притягивает, не отпускает. Приторное детское счастье, при приближении которое отдающее вонью. Ностальгия, декаданс, античная драма. Камерная история, пафосное самоубийство, безвольные, почти древнегреческие персонажи. Графичные, нарочито эстетизированные кадры. Тени и полутени. Романтический ветер, развевающий шикарные волосы Кардинале в ночном саду «как в том стихотворении». Памятная плита, символичная с самого начала. Амур и Психея. Инцест и безумие. Дети, влюбленность, любовь и смерть. «Амаркорд». Невозможно вычленить одно единственное зерно истины из всей притчи. Чем более камерное произведение, тем свободнее его можно трактовать. Изумительно инкрустированная шкатулочка. Со множеством тайничков и замочных скважин. В котором извилистые коридоры, мысли и поступки героев не находят своего выхода. Странным образом сплетенный в прошлом клубок никогда уже не будет распутан. Разруби его, и окажется, что внутри клубка ниточки за долгое время слежались, сгнили и распались. Превратившись в бесформенный комок, только с виду еще обманывающий простотой своего ниточного лабиринта. Минотавр которого давно мертв. А Ариадне с Тесеем, нечаянно расставшимся давным-давно у поворота, никакими криками больше не вернуть друг друга. И не выкарабкаться наружу. Даже поодиночке.
«Запрещенные игры»/ «Jeux Interdits» (1952) Рене Клемана
[233x175]Я отчего-то знал, что один из любимых фильмов Бунюэля с таким названием может быть либо про секс, либо про смерть (эти две темы весьма интересовали испанца). Так, собственно, и получилось. На костяк «военного фильма без войны глазами ребенка» нарастили такое странное мясо, что мне пришлось просмотреть этот фильм дважды. Не то, чтобы я чего-либо там не понял. Скорее не настроился на нужную волну. С самого начала очень легко было сбиться на тему «выживания осиротевшего ребенка в чужой семье во Вторую мировую войну». То есть, так фильм и заявлялся, наверное, в свое время. Но к настоящему моменту кинолент с такой начинкой не мало (вот хотя бы «Жизнь прекрасна», которую снобы незаслуженно запинали, а фильм, собственно, был не таким уж и плохим). Поэтому меня в "Играх" заинтересовало другое. Две вещи:
[168x240]Город девочки. Стоящей одиноко в его центре. От холода родную бьет озноб. Платье моментально леденеет. Распущенные волосы ее проглатываются голодным небом. Снег, улицы, машины, фонари рассыпаны гирляндой в круг любимой. Я – на периферии. Захожусь в истошном лае. Бездомным псом. Психованным. С зубов, блестящих в свете звезд, капля за каплей падает слюна. Шерсть клочьями свисает. От ужаса перед потерей чувства оживают все мертвецы. Все призрачные грезы. Их легион! Магнитом манит прошлое. В любовь, в ее истоки, сегодня уже дохлые. По трупам…
Город стремительной воронкой засасывает в Нее. Он самопожирается любовью. Дома соскальзывают с моих глаз в ничто. В последних собачьих попытках вскарабкаться по «Лунному хайвею» и оглянуться в Ее поисках – сдираю лапы в кровь. Два выстрела в упор. Предсмертный кашель пса бьет в уши. Стенания и стоны. Сирены, хохот пьяных и шум авто. Пули прошили сердце. Швейной машинкой «Зингер», легким галопом-стрекотом. Строчка за строчкой. Голосом… Нежным знакомым голосом. Голосом прежде любящей. - Она ставит клеймо на сердце. Осторожно. Ей тоже больно. Необходим нашатырь. Красивые глаза несут печаль. Для тяжелобольных. Для безнадежных. В последний раз увидеть красоту, услышать смех, почувствоват [показать]ь во вдруг немеющем от холода и страха теле живительную боль. Предсмертную. И после сдохнуть.
[250x264]Волшебное, безумное, смешное. Что обволакивает вдруг, всего и сразу. И кажется, что навсегда. Ты замолкаешь… И вслушиваешься. И вникаешь. В тот голос старика, который - «бла-бла-бла» - рассказывает энную историю. Мы падали с тобою в эту пропасть. Раскинув в эйфории наши руки. И головы от счастья запрокинув. Под шепот шин и шорох занавесок два человечка телефонами в руках сплетали кружево. Редкое, нежное, тонкое. Странного чувства. Слишком свежий ноябрь. Слишком настежь открыты окна! Пустота. И сквозняк в безнадежно мало доверчивом сердце… Хрупкость чья не измерима. Разве только слепотой и верой в поэтичность мира муз.
[300x198]Моя муза вчера умерла. Теперь она как старое кино хранится где-то далеко в подвалах. Спящей царевной. Мертвой принцессой. Бабочкой редкой в чьей-то коллекции. Фотографической карточкой, намертво впаянной в воображение. В память. Пыльцой феи-крестной, рассыпанной нечаянно дрожащими руками по хранилищу. Верните мне волшебную палочку, фея! Мне больно, мне хочется плакать! Взмахнув, я вернул бы себя и девочку свою обратно в начало. Подарив обоим наши чувства… Мои руки перелистывают старый фолиант. Разрывая страницы прошлого. Разрезая его края. В тупом самозабвении бумагой яростно вскрывая свои вены. «Она звалась Татьяной»… Так бесишься, оказывается, когда вдруг отбирают сказку.Настроение сейчас - -10
[250x258]Колтрейн был великим геометром. Умел строить музыкальный замок по одним ему ведомым чертежам. Слушать партнеров по команде. Стратегически продумывать нюанс каждой композиции. Всегда знал, что и как будет звучать в следующий момент. И прошел, наверное, в итоге дальше всех по части музыки и «миропонимания» в джазе. Скажем так... Паркер никогда бы не сочинил "A Love Supreme". Ему стало бы скушно. Паркеру «Америка» приснилась в радужных снах, но он так и не сумел ее открыть. Возможно, что не очень-то и стремился. Ему много чего снилось. Мы ему и так благодарны.Джаз Колтрейна не слишком чувственный, если понимать под этим сантименты и пастельные тона воспоминаний об утраченной любви. Колтрейн – музыка, доведенная рассудком до предела. Но рассудком не совсем здравым. А таким, который в своих умопостроениях практически сошел с ума. Парадокс, но только на словах. А слова и джаз – две вещи не совместные. Совершенно. Никогда не понимал, как можно писать рецензии на джазовые альбомы? Но всегда отчего-то любил делиться своими соображениями о том или ином музыканте. Ну и какие у нас тут будут соображения, коллеги? Каков анамнез?
история болезни
Настроение сейчас - -
[216x288]Слова – самый удобный строительный материал на свете. Из них можно построить что угодно. Любой дом. Любое чувство. Любую жизнь. Квартиру со множеством комнат. Дымоход. Санта-Клауса с кучей подарков. Детей, облепивших кресла и диван. Любящую жену. Красивую. Умную. Талантливую. Нестареющую. Вечную. Нет, лучше вечно любящую. Очень удобно строить домики слов разной степени комфортности. Тексты. А потом в них прятаться. Исчезая навсегда. Застревая в дымоходе. Теряться на чердаках. Замерзать в сугробах. Отфутболить рождественскую сказку так, что в ней камня на камне не останется. Угробить святочный рассказ мрачным финалом. Поставив после всех красивых сладких слов траурную жирную точку. Или многоточие. Если ты постмодернист. [300x169]Слова – материал настолько удобный, что залепит любую щель в любом треснувшем семейном очаге. Раздуют огонь заново. Подгребут дровишек. Расшевелят поленья. Слова… Из слов можно строить замки. Шикарнейшие замки с прекрасной дворней и отличными гостиными. Слово что волшебная палочка. Взмахнул – и королева падает перед тобой ниц. Слова это твои личные ангелы. Слова очень гламурны. Они могут «замылить» страшный разлом в чьих-то чувствах. Задрать люки. Залатать дыру. Закрасить грязное место так, чтобы никакое «кентервильское привидение» больше не донимало. Заклеить его. Обоями. Дорогими и красивыми.о словах-убийцах, легких словах, слова-призраках и др.
Бродишь сказочной ночью по зимнему лесу кругами. Там, где сотня деревьев сбилась от страха в стаю. Сплетаясь ветвями. Ласково прижимаясь друг к другу. Видишь бревен лавины - их завороженные танцы. С картой звездного неба сверяясь шагаешь в пропасть. Взлетаешь в бездну. Этой волшебной ночью так тянет покрасоваться! Застывая небрежно в небесном куполе точкой. Звездой нечаянной. Бледной.
Снег. Этот мелко-колотый лёд без мартини. Холодный и белый как мел. Как толченые кости родных мертвецов. Со старого кладбища. За деревянным мостом. Пытаюсь нарисовать тебя ими во вдруг наступающих сумерках. На грифельной доске ночного неба. Не получается. Кости крошатся! И я замираю в тоске.
Моя игла с полей рифленых ледяных пластинок снимает в это время тишину. Эталонный «кул» мертвой любви. Джаз, доведенный зимней спячкой до отчаяния. Трель телефонного звонка на лоскуты рвёт ночь. Ее голос сбивчив и не строен. В беспорядке оправданий тихо тает. Драгоценным крошится дождем. Растворяя в звуках фальши наше чувство. В блеске сколотого льда - печаль. Стена. Ледяное страшное молчание. Об которое твое «Прости меня» расшибается в итоге насмерть. Россыпью убитой красоты безнадежно падая на землю. Бисером и ржавыми цепями. Ускользая в прошлое змеей….В анемии замирает солнце. Элегантно. Камерно. И больно. Диалоги с богом. В полночь. Ровно.
[250x375]Всех друзей поздравляю с наступающими праздниками!
От Рождества до Рождества включительно.
Буде между этими двуми красными датами окажется чей-нибудь День Рождения, то и с днем рождения также!
Вот такой я хитрый,обхожусь одной открыткой!
Красоты вам, дамы и господа, красоты в этой жизни.
И счастья.