В Нью-Йорке сейчас 7:30 -
Кто-то не спит «еще», кто-то не спит «уже»
На столике у кровати пиала с цветными драже.
Ло листает, шурша, страницы
Свежего выпуска Vogue-а
Благодарит за «всё это» Бога
На уже идеальном английском.
Его номер записан в списки
контактов в её мобильном.
Ло звонит Ему каждую среду стабильно
Мол: «Как ты? У меня вот…Ах, ну да ,
ты же знаешь всё сам…»
Бог проводит рукой по своим бороде и усам:
«Моя девочка, спасибо, что позвонила….
У меня тут вторая линия, мне пора…
Я помню, что ты просила
любви Но сейчас таких просьб – гора…
И всем бы достойного, но в запасе моих достойных – дыра!
Ты пока подожди, я подкину тебе деньжат…»
«Прекрати от меня откупаться, я не из тех, кто дрожат
над всеми новинками моды, корсеты стянув потуже…»
Ло курит, стоит у окошка с видом на весь Манхэттан –
Деньги конечно не лишни, но это -
Тебя не обнимет в стужу…
[показать]
В Нью-Йорке сейчас 13:32
Красивое и довольно жизненное видео.
Проблема страха и выбора, идти вперед или отступить.
"Не бойся! Не отступай от своего!"
И каждый вечер, ты приходишь с работы,
пьёшь горячий, терпкий, зеленый чай,
тушишь свечи и со среды по субботу,
шепчешь ласковое: "скучай".
И каждый вечер, тебе сказка снится,
и, наверное, даже далеко не одна.
Снег растает каплями на ресницах,
растворится узорами твоего окна.
И каждый вечер их много, их несколько -
гулких фраз, от который бабочки в животе,
ты в тетрадках пишешь: "ах, если...если бы",
но игра не та и слова не те.
И каждый вечер ты думаешь о прошлом и будущем,
запинаешься о коврики в темноте,
и пишешь онлайн страждущим и жаждущим,
которые потеряются в темноте.
И каждый вечер тебе так хочется любви, заботы, его тепла,
ты делишься с дневником одиночеством,
подругу спрашиваешь о делах
и раздаёшь прогнозы, пророчества.
И каждый вечер знаешь, что будет следущий,
что без этого ну просто никак,
и каждый вечер какой-то дремлющий,
и скоро ночь застучит в висках.
У меня всё валится из рук. С утра тарелка - на счастье. Вечером бокал - туда же. Вот такое вот "криворукое щщастье", угу)
Я бы все отдала сейчас за человека, который бы бросил все и приехал ко мне. Взял за руку и вытащил на улицу. Купил что-нибудь с градусами (не меньше 10) и сел напротив. Я бы рассказывала ему все, что сидит внутри, не_слетенное с губ. А когда из-за рыданий стало бы невозможно разобрать ни слова, треснул бы по щекам... Не дожидаясь, пока я отойду от шока, влил бы мне валерьянки в глотку и сказал: "Живи".
(с) Red Johnny
Она стирала крылья хозяйственным мылом,
И в душной квартире запахло водой и паром.
И пачка кефира открыта с колбасным сыром,
А ей бы чего покрепче сейчас не мешало.
И зеркало в ванной от сырости запотело,
А крылья от влаги совсем неподъемными стали.
Совсем еще детское, тонкое, хрупкое тело
Познало всю тяжесть несбыточной, взрослой печали.
Он, стоя в дверях, наблюдает за ней бесшумно,
И страшно не то, что его полюбила фея,
А то, что наделал в порыве своем безумном
И что не стремился остаться навеки с нею.
И страшно не то, что вдруг он поддался страсти,
А то, что теперь ее крылья навек чернеют,
Что больше теперь не летать, и не знать ей счастья,
И больше никто в Небесах не пошлет за нею.
И если бы только он мог оказаться рядом,
Она бы сама себе крылья тогда обрубила!
Ведь больше для счастья ей ничего и не надо,
Вот так она сильно и крепко его полюбила.
Да только он знал, что все это дурная затея,
Что с ним ее жизнь обратится незримой пылью.
Он - взрослый мужчина, она - малолетняя фея,
Что моет старательно им оскверненные крылья.
Компас не врет, направление – полюс, куда деваться: ищи.
Они следят за тобой, будто смотрят кино. И еще –
они говорят: твои слезы, девочка, недостаточно горячи –
не прожигают землю и даже не обжигают щек.
Ты принимаешь за правду, покаянно шепчешь: моя вина;
бредешь по колено в снегу, в самом сердце полярной ночи;
подставляешь горло, и они выпивают тебя до дна,
оставляя пустую и звонкую оболочку.
На последней неделе пути тебя покидают сны.
На последнем десятке шагов твои губы покрыты льдом.
Ты врастаешь глазами в поля ледяной страны
И тихонько шепчешь: надо же, это Дом…
Хозяйка северных замков ждет у двери - и вдруг,
забыв, что глаза у нее голубая мертвая сталь,
ты бежишь к ней навстречу, хватаешь ее ледяную руку,
прижимаешь к сердцу и плачешь: как же меня достали!
Я не хочу обратно, туда, где плавилось и болело,
я не хочу ничего оттуда, ты знаешь, это такая мука…
…оставь мне холодный кофе, учебник Сканави и белую королеву –
костяную фигурку в острой короне вместо розовощекой куклы.
Они там считают мои шаги, придираются – где, мол, тебя носило;
они сочинили прибор для измерения силы вдоха,
они говорят, что я плачу не так и люблю вполсилы,
и семьдесят ровных ударов в минуту – это ужасно плохо,
по крайней мере, для сказочной положительной героини,
которой нужно оставить дом и обрезать косы,
выйти в метель, обойти полсвета, быть самой доброй и сильной,
выдохнуть душу, выпустить кровь и изойти на слезы.
Если я попытаюсь вернуться, наверное, быть беде.
А здесь так легко дышать, так спокойно; тебе же одной несладко –
я буду рядом, я буду хорошей, разреши мне остаться здесь,
я умею складывать буквы в слова – у меня есть справка.
А если не хочешь, я тоже пойму и прикинусь глухонемой,
я не прошу полмира, мне не нужны твои тайны.
А еще у тебя мой брат – отпусти его, пусть идет домой,
помогает бабушке, поливает цветы, отпусти его, я останусь…
Он дурачок, ссыльный ангел, ему здесь холодно,
он устанет глядеть на сугробы и голые ветки,
а дома его отведут к окулисту и кардиологу,
пропишут очки и таблетки.
Смотри: меня вела не любовь, но путь оказался верным.
Прости: меня вела не любовь – какие уж тут обиды…
Пусти меня в дом. Говорят, у тебя есть зеркало.
Я хочу посмотреться в него
и ничего не увидеть.
Это же сказка, все кончилось хорошо и без лишних слов,
но восемь из десяти хотят прочитать сначала…
Они говорят: что ты делаешь, разве это любовь?
Они говорят: ты с ума сошла, этого слишком мало.
Я промолчу. Не любовь, конечно.
Мне обещали пару коньков –
как раз сегодня похолодало.
(с) Екатерина Перченкова
За тайной дверью, в темнице леса запрятан сон для моей принцессы. Настоян он на томленьях песен, на тёмных виденьях вод. А мир людей - он давно известен, их мир, как узкое платье, тесен. Ложись скорее, моя Агнесса, ложись же - и сон придёт.
Так пела мама любимой дочке - за гранью дня, под подолом ночи. У тела грела, любила очень, и голос, струясь, ласкал. А под окном поджидал неслышно косматый Дядь, что бедою дышит. Как только мама из спальни вышла - он влез, и дитя украл.
Чтоб громкий крик заглушить, зажал он ладонью страшною, шестипалой Агнессе рот. Ну а мать не знала, под свечкой уселась прясть. Дитя подмышкой держа, бежал он - сквозь лес, не ведавший слова "жалость", бежал, и с жадностью предвкушал он - понянчу добычу всласть!
Деревья в почве ногами гнили, деревья в воздух рога вонзили, кору морщины избороздили, в них спрятался ужас лиц. Леса не знают о боли судеб, леса стоят, безразличны к людям. Погибнет кто-то - но вечным будет беспечное пенье птиц...
Но плюнет солнце на плешь поляны, и Дядь, от света как будто пьяный, приляжет. Лживая тень бурьяна покроет его глаза. Когда его ослабеют пальцы, решит Агнесса - пора спасаться, сквозь злые дебри домой пускаться - иначе никак нельзя.
Сбивая ноги, бежит Агнесса, бежит, не помня себя, из леса, и лес смеётся над нею, тесно смыкая свои ряды. Лишь мама знает - она вернётся. Она вернётся, когда проснётся, и новый день ей в глаза польётся. Агнесса сильней беды.
"Не позволяйте телевизору учить ваших детей"
[показать]
[показать]