Лиличка!
Вместо письма
Дым табачный воздух выел. [470x699]
Комната -
глава в кручёныховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще - выгонишь,
может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
давай простимся сейчас.
[504x630]Всё равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдёт,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты
“Совесть, благородство и достоинство –
вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь,
За него не страшно и в огонь”.
Б.Окуджава
9 мая Булату Окуджаве исполнилось бы 83...
Судьба ли меня защитила, собою укрыв от огня!
Какая-то тайная сила всю жизнь охраняла меня.
И так все сошлось, дорогая: наверно, я там не сгорел,
чтоб выкрикнуть здесь, догорая, про то, что другой не успел.
Б.Окуджава
Устройство личности
...В судьбе Булата, не столько соседствующей с нашей судьбою, а, пожалуй, возглавившей ее течение, то вялое, то горестное, – в этой судьбе есть нечто, что всегда будет приглашать нас к пристальному раздумью. Может быть, устройство личности Булата, весьма неоткровенное, не поданное нам на распахнутой ладони... Устройство этой личности таково, что оно держит нас в особенной осанке, в особенной дисциплине. Перед ним, при нем, в связи с ним, в одном с ним пространстве не следует и не хочется вести себя недостойно, не хочется поступиться честью, настолько, насколько это возможно. Все-таки хочется как-то немножко выше голову держать и как-то не утруждать позвоночник рабским утомленным наклоном. Булат не повелевает, а как бы загадочно и кротко просит нас не иметь эту повадку, эту осанку, а иметь все-таки какие-то основания ясно и с любовью глядеть в глаза современников и все-таки иметь утешение в человечестве. Есть столько причин для отчаянья, но сказано нам, что уныние есть тяжкий грех. И, может быть, в нашей любви, в нашем пристрастии к Булату есть некоторая ни в чем не повинная корысть, потому что, обращаясь к нему, мы выгадываем, выгадываем свет собственной души...
Б.АХМАДУЛИНА
1994
О песнях Булата Окуджавы
Многие из нас видели кадры фильма Марлена Хуциева «Застава Ильича» – молодой Окуджава с гитарой на вечере в Политехническом музее. 9 мая Булату Окуджаве исполнилось бы 83 года. Мы помним и его школяра из пронзительной повести о юном солдате, и бедного Авросимова, и князя Мятлева из «Путешествия дилетантов» – книги, о которой Булат Шалвович написал в своей песне «Я пишу исторический роман»: «В путь героя снаряжал, наводил о прошлом справки и поручиком в отставке сам себя воображал».
Но, наверное, самое значительное из созданного им – его песни (современник назвал их неожиданно и точно «фольклором городской интеллигенции»), которые очень многое определили в жизни и сознании не одного поколения.
Вот выдержки из книги «Встречи в зале ожидания...
Александр Половец:
Вот вы берете в руки его сборник, ставите на проигрыватель привезенный с собою диск, остаетесь с ним – ну, хотя бы на полчаса… Замечаете? И потом, может быть, спустя недели, вы слышите вдруг собственный голос, повторяющий строки Окуджавы.
Наум Коржавин:
Я хочу рассказать об одном эпизоде, связанном с Булатом и с его творчеством, как бы разобрать два его стихотворения. У него есть замечательная песня. Называется «Московский муравей». Песню эту я услышал, наверное, одним из первых. Это было на дне рождения у Станислава Рассадина. Как-то получилось, что мы с Булатом вместе вернулись из Ленинграда и оба были на дне рождения. В Ленинграде и по дороге он об этой песне даже не заикнулся. А здесь, когда его попросили что-нибудь спеть, он вдруг начал петь эту новую тогда для меня песню. Песня эта меня сразу, как говорится, «взяла»: ...Подумайте, простому муравью / вдруг захотелось в ноженьки валиться, / поверить в очарованность свою. Как точно: захотелось поверить в свою очарованность, в то, что все это правда.
Песня меня «взяла», но оказалось, что меня еще ждет некое испытание. Булат пел дальше: И муравья тогда покой покинул. / Все показалось будничным ему. / И муравей завел себе богиню / по образу... До этого все было замечательно, но тут у меня все оборвалось, инерция требовала «по образу-подобью своему». Но тогда ведь все пропадет – все, чему я доверился и успел полюбить... Какой же дурак влюбляется в свое подобие? Я замер. Но миг спустя все разъяснилось: И муравей завел себе богиню /