что-то в тебе перегорело,
когда купидон потерял наши стрелы.
во всех твоих мыслях, во всех твоих фразах:
"нам надо расстаться". "нам надо расстаться"
во всех твоих нервах, во всех твоих жестах.
а я так любила и мальчиков в женском,
и девочек в летнем, и спелых мулаток,
и ласковых мачо. конечно, так надо,
пора забывать мне бордо и парижи,
закаты, рассветы, подъезды и крыши,
марсели и арли, леоны и ниццы,
там сложно безумно в тебя не влюбиться.
и ты раз за разом вливаешься желчью
мне в сердце. и вроде бы больно, но легче
становится. надо бы быть осторожней -
не помнить тебя и не чувствовать кожей.
под зовы небес убываю несмело,
бледнеет лицо, исчезает все тело.
перегорело.
моя любовь похожа на
невыносимую летнюю жару и бесконечное синее небо,
разноцветный осенний листопад и холодное дождливое утро,
зимнюю метель и уютные теплые варежки,
глубокие лужи и весеннюю оттепель.
моя любовь похожа на
кусок черствого хлеба и глоток парного молока,
столовую ложку соли и две - сахара,
свежий вкус чая с бергамотом и горечь черного кофе,
румяный яблочный пирог и кукурузную лепешку.
моя любовь похожа на
пейзажи айвазовского и комиксы,
стихи рождественского и басни крылова,
рассказы куприна и эпопею шолохова,
чью-то выдуманную сказку и реальную жизнь...
по вскрытым венам, оголенным нервам,
по влажным скулам и холодным лбам
ты пробралась ко мне. и стала первой,
в безличном списке чьем-то. лишь рабам
позволено не влиться в эту серость
со старым телом, грубым злым лицом.
мне суждено, как сильно б не хотелось,
смотреть, как дети плачущих отцов
дрожат от недостатка кислорода,
чуть задыхаясь или не дыша.
я вижу рядом с ними псов голодных
в свое окно. не буду им мешать...
мы сходили с ума по прекрасному богу.
мы сжигали дома, убивали детей.
бесконечная ноющая безнадега
научила любить. но влюбляться в блядей.
мы пытались искать в темноте и наощупь
этот свет. и туннель, где находится бог,
несомненно, плохой, но, бесспорно, хороший.
я ищу до сих пор. и считаю до трех...
я бы заперла тебя в темной комнате
и хранила бережно,
никому не показывая,
как хранят фанатичные коллекционеры
произведения искусства.
я бы согревала тебя
в холода своим дыханием, шепча на ухо
слова колыбельной,
которую ты слышал
давным-давно - ее ласково пела мама.
я бы смотрела, как
дрожат твои ресницы,
когда ты дремлешь, пытаяясь угадать,
какие сны тебе снятся.
я бы трогала тебя
теплыми руками, горячими поцелуями,
нежно-нежно, боясь
прикасаться, ведь
ты такой хрупкий, наверное, фарфоровый.
я бы целовала твои
пальцы, сцеловывала
слезы и снежинки с твоих глаз, и это
было бы самым-самым
большим счастьем.
я бы отдала все за то, чтобы всегда
быть рядом с тобой.
я бы любила тебя
больше всего на свете, больше жизни,
если бы только тебе
это было нужно.
Наночка, Нана, Нана... под кожурой банана крылья аэроплана;
полые люди спят.
небо с луной - на синем рожицы апельсина, и господин всесильный
поздний вершит обряд.
это не чёт, а нечет гладит худые плечи. время совсем не лечит
боли несвежих ран,
время - не лучший лекарь. я так устала, детка, биться в той тесной клетке,
купленной мной за франк.
в старом - ревнует фея к той, что так нежно греет маленьких толстых геев;
мы с ней давно враги.
в новом - пустая кухня, и не влюбляться в шлюху, и ошалело нюхать
солнечный кокаин.
в туманном Лондоне назойливые лица
пестреют самым пламенным румянцем.
мой нежный мальчик, почему тебе не спится
под звуки песен раненых испанцев?
твои запястья от царапин и укусов
в уродливых чуть розоватых шрамах;
ожоги, мальчик, посоли скорей по вкусу -
мне в детстве так советовала мама.
я знаю, больно. знаю, страшно. знаю, плачешь.
и язвами горит сухая кожа.
так одинок, так беззащитен нежный мальчик.
так безнадежны люди. боги тоже.
в твоих испуганных глазах - немая Ницца...
мой нежный мальчик, почему тебе не спится?
твоя элли с кудряшками рыжими
запахом сладким
поцелуи мне дарит бесстыжие
нежно украдкой
эти теплые губы неискренне
тают в улыбке
слишком жарко неправильно близко и
капельку липко
и зрачки поцелуями сужены
девочки шлюхи
я от приторных губ словно кружева
слабая духом
мы похоже в чужом мире лишние
жертвы инцеста
твоя элли сейчас пахнет вишнями
будто принцесса
дыши. рот в рот.
трогай нежные ключицы.
прикасайся к ее божественному телу.
дыши. рот в рот.
гладь острые коленки.
целуй короткую линию жизни на ее ладонях.
дыши. рот в рот.
шепчи на ушко, чтоб горячо и жарко,
самое нужное - настоящее, вечное.
дыши.
богини ловят руками мои поцелуи,
оседающие на их длинных пальцах.
белоснежные шеи становятся
все тоньше и растворяются в осени,
пропитанные слезами голубые глаза
теряются в оттенках красно-желтой гуаши,
тонкие губы в жалкой полуулыбке
грубеют от ветра и бледнеют от холода.
но нездоровый румянец нежных богинь
еще долго будет тлеть в сером осеннем
небе.
жить впустую - самое страшное.
страшнее чумы.
страшнее ядерной войны.
страшнее всемирного потопа.
страшнее конца света
прожитая впустую жизнь
всего лишь одного человека.
где мертвые птицы коптят тротуары,
где топят котят, обмотав серпантином,
где люди - рабы ресторанов и баров, -
содом и гоморра. кальян и мартини.
где тонут в асфальте следы длинных шпилек,
где падаль цветочными пахнет духами,
где топчется каждый в своем вязком иле, -
сидят на диетах. но жрут с потрохами.
где дым сигаретный нужней кислорода,
где девочки молятся мнимому богу,
где амфетаминам возносятся оды, -
мир-грешный подлец, мир-святой недотрога.
девочки с мягкими губами и наивными глазами.
маленькие девочки, пытающиеся кому-то
доказать свою самостоятельность.
девочки-короткие юбки и девочки-высокие каблуки;
девочки-мама ждет в десять и девочки...
девочки-девочки, такие разные и невозможно одинаковые.
девочки-тюбик помады и девочки-цветная тушь.
глупые девочки оставляют следы от поцелуев
и хвастаются сексуальными достижениями.
эти невинно-пошлые девочки стесняются своей
девственности и рассказывают подружкам
по телефону - очень тихо, чтоб не услышал папа -
как великолепен в постели очередной приятель,
не зная, куда пристроить свои неумелые ручки
во время минета. ах, эти очаровательные девочки...
девочка-ангел, не прячь свое жало
и не целуй потайные нарывы
в полубезумном прилюдном порыве.
ты это лето гнилое рожала
на черно-белых моих фотоснимках,
в самом конце полевого альбома.
больше не скроешься мысленно в коме,
а твой чахоточный первенец мнимо
будет болеть и умрет от цирроза.
свежий диагноз поставлен врачами.
лето, зачем тебя только зачали?
томные вздохи и блядская поза.
девочка-ангел с улыбкой гиены,
ты уже тонешь в одной из фантазий.
пленка порвется (на ней - чей-то праздник),
я перестану спасать твои вены.
это так здорово. это было так нужно.
держаться за руки и целоваться на
крыше, закрыв глаза. улыбаться в ее
губы и знать, что она тоже улыбается.
идти по улице и смеяться просто потому,
что хочется, хочется прямо сейчас
сделать счастливыми всех на свете.
и я даже, пожалуй, знаю, как называется
это состояние - "не думать о тебе".
подорваны чувства. потерян контроль.
я где-то в массовке, ты главная роль.
ни капельки счастья. чужое лицо.
размазаны грани начал и концов.
коньяк по ресницам; поплачь, отвернись.
я серая кошка, ты резвая рысь.
коррозия сердца. рассыпана соль.
ты явно не грей, я совсем не ассоль.
немые часы тянут стрелки назад.
я не виновата, ты не виноват.
наш фарс затянулся. ты мальчик большой.
пока, мой иуда с прогнившей душой.
сбежать. забиться в угол. вжаться в стену.
исчезнуть. закончиться. никогда не проснуться.
задохнуться в тебе. разорваться на атомы.
быть заживо съеденной серыми крысами.
быстро и безболезненно.
прятаться на крыше. дрожать от холода.
выводить пальцем в памяти твое имя.
курить твои сигареты и дышать твоим воздухом.