когда моё светлое небо потускнеет,
и сдохнет последний
луч света,
когда о мою голову расколется
самый огромный метеорит;
когда наступит ядерная зима,
и начнётся
третья мировая,
когда все маленькие дети станут жертвами
педофилов,
и всех преступников амнистируют;
когда кто-нибудь
нажмёт
красную кнопку, и
жириновский станет президентом,
я буду знать, какую тварь за это
благодарить.
сегодняшней ночью мы вышли из моды, мы сгинули, сдохли; тупые уроды
теперь оживают в чужих фотоснимках - их холят, лелеют, сдувают пылинки.
не бьют в барабаны и нет звуков горна - сегодняшней ночью, бесспорно, как в порно -
заменят нас так, как меняют актрис там, - лежалый негодный отряд некондиций.
сегодняшней ночью пропали бесславно - и срать всем, никто никогда и не знал нас,
как будто у всех амнезия и кома, а мы, как "калина" - аборт автопрома,
мы брошены, будто бы вшивые псины, мы даже ненужнее "лады калины".
никто и не вспомнит, никто не заплачет, не даст за нас сдачи. лишь воздух горячий
наполнен слезами, и кровью, и потом - так пахнет, когда убивают кого-то.
мы плавимся, тлеем сегодняшней ночью, а кто-то всё звонче безумно хохочет.
и мы сейчас здесь, между адом и раем.
ублюдки смеются, а мы
умираем.
этот город медленно сдавливает свои влажные липкие пальцы
на твоей шее.
пока ты пьёшь кофе на кухне, заваленной грязной
посудой и пустыми бутылками, город
готовится утопить тебя в глубоких лужах и холодных
ливнях.
когда ты куришь в открытое окно
по ночам, город пытается схватить тебя
за длинные волосы и вытянуть наружу, чтоб ты
перегнулась через подоконник и
пролетела шесть этажей прежде, чем оказаться на
мокром асфальте,
перепугав утром маленьких детей,
идущих в школу,
кровью, размазанными по земле внутренностями и
осколками черепа.
совсем скоро ты выйдешь на улицу,
и город, почуяв добычу,
набросится сзади, сомкнув, наконец, ладони
на твоей тонкой шее, не отпуская
до тех пор, пока твоё тело не обмякнет.
- что за странные сказки?
- осень, только и всего.
это бывает. промокшие туфли не высыхают,
ливень смывает, а ветер крадёт наш воздух,
всё ещё пахнет тобой, твоим кремом, твоими духами.
это непросто.
я невезучая. каждый мой шаг утопает в луже,
где-то внутри прибиваются к берегу шлюпки,
глохнут моторы, молчит телефон - он вообще мне не нужен
круглые сутки.
в окнах темно. я сижу у подъезда как мокрая кошка.
что ещё делать, когда никого не осталось?
света, тепла и надежды б немножко в ладошку,
самую малость.
по-весенне неизбежно - неоправданная нежность
на моих губах.
я ещё болела гриппом, нос заложен был, но ты так,
ты так вкусно пах,
и дышал в пустом вагоне на озябшие ладони,
и шептал. когда
электризовался воздух, стало уже слишком поздно
стопить поезда.
даже таяли узоры на замёрзших стёклах - скорый
мчался всё быстрей -
таяли в руках ириски, время таяло так быстро;
ты меня не грел.
твои пальцы рисовали питер, ригу или таллин
на моих плечах;
я играла в недотрогу, попивая понемногу
свой горячий чай.
ты курил или смеялся, разрушал моё пространство.
по полу катясь,
рассыпавшиеся бусы от касаний и укусов
тлели. и хотя
силу наших притяжений от дыхания на шее
не преодолеть,
между нами восемь станций - перед расстояньем сдастся
даже суперклей.
это всё весна, и только, никогда лесные волки
не пасут овец.
поезд, тамбур, рельсы, шпалы стали бы для нас началом,
если б не конец.
любовь - это не то, на что я способна.
это то, что высасывает меня изнутри, борется
с инстинктами, проникает всё глубже
и глубже в твою грудную клетку, куда-то
влево, прорастая внутрь,
распространяясь по организму и
давая тебе надежду.
несправедливо, пожалуй.
мне нужно поправиться, выйти из комы,
рвать когти из дома, где всё так знакомо,
где все твои вещи, игрушки и стразы -
всё выкинуть разом. заноза, зараза
попала мне в лёгкие, горло и печень,
не будет тебя - сразу станет полегче,
пройдут орз и орви, аллергия
и все остальные болезни. другие
мне будут теперь покупать сигареты,
пить чай в моей кухне, готовить обеды,
включать телевизор, смотреть сериалы
с шаблонным началом/сопливым финалом.
не будут скандалить, раскидывать шмотки,
и жрать мои марки, и пить мою водку,
не будут орать по ночам, бить посуду,
не смогут тобой стать, небудутнебудут...
ни капли не строя, всё сразу разрушив,
я стану по моргам искать твою душу,
я выскребу мелочь, пошлю телеграммы
и дяде, и тёте, и папе, и маме,
я буду звонить и писать, я приеду
куда-то, к тебе, но тебя-то там нету.
я пью слишком много, рыдаю в подушку,
чтоб только ты рядом - мне так это нужно.
и плакать, и биться в истерике, даже
быть дурой набитой, быть шлюхой продажной
готова, готова стрелять в депутатов,
купив автомат и устроив засаду,
спалить эрмитаж и взорвать третьяковку,
хоть будет неловко - конечно, неловко.
я ждать буду, буду искать тебя, знаешь,
я так одержима тобой, я больная.
я снова болею, и снова хреново,
опять всё поновойпоновойпоновой.
но, правда, ни грелки, ни горы таблеток
никак не помогут.
тебя больше нету.
совсем уже нету.
мы не так уж безумны, как кому-то могло показаться,
это просто зима, фокс и марки, абсент и коньяк,
нам в свои восемнадцать давно уже не восемнадцать,
несмотря ни на что нам не хочется что-то менять.
мы всё так же без денег, работы, голодные - похуй -
горсть цветных, кокаин, эфедрин, гликодин и туссин
шепчут нам, что уж если не круто, то явно неплохо
пройдёт день, хоть и не на что снова идти в магазин.
пить глинтвейн и холодную водку из треснувшей кружки,
ром и колу отдельно и вместе, мохито со льдом -
это всё, что нам нужно сейчас, что пока что нам нужно,
остальное приложится как-нибудь.
позже.
потом.
ты попала под пули и сдохла мгновенно
у меня на руках. я кусала губы, целовала пальцы,
я не верила, я пыталась закрывать глаза и вдыхать
в себя запах самых сладких твоих духов,
а не крови и страха. я держала зыбучее небо в ладонях,
молилась несуществующему богу,
но ему было не до меня,
как всегда. я дышала так часто и нервно, что
лёгкие протёрлись до дыр, я звала тебя, кричала так громко,
что связки рвались, но
никто не слышал.
все спешили по своим делам, пока я гладила тебя
по волосам и шептала самое нежное,
а ты ускользала из моих рук. ты бледнела всё больше и больше,
пока окончательно
не растворилась в мокром асфальте,
оставив после себя только дыру с острыми краями в моём
кровоточащем сердце.
ты сужаешь моё пространство, нервно втискиваясь в окно,
я устала от странных танцев, умных книжек и в твой канон
не укладываюсь нисколько, я проигрываю в блэкджэк
и совсем не умею в покер.
я б давно перешла на бег
в другой город. чужие страны сладко шепчут: "сюда, сюда",
я бежала бы из-под крана, если б мною была вода.
я бежала бы на твой запах - от тебя и опять к тебе,
тихо смылась бы после завтрака и вернулась как раз в обед.
я тянусь к твоим капиллярам, окунаюсь в твои зрачки.
знаешь, кажется, нас на пару очень срочно пора лечить -
мы зависимы друг от друга, как батончики от нуги,
сплетены с тобой туго-туго.
я, стоптав свои сапоги,
искалечив вконец запястья, всё равно поверну назад -
я не видела больше счастья после взгляда в твои глаза.
это серое небо не плачет от горя, оно смеётся до слёз, глядя,
как мы лезем из кожи вон, сражаясь за первое
место на пьедестале лицемеров, алчных до веры
в собственные чувства, насквозь фальшивые, как сторублёвая купюра,
распечатанная на чёрно-белом принтере;
на долю секунды я могла бы подумать, что и правда
тебя люблю, особенно тогда, когда ты плачешь и цепляешься
длинными пальцами за мой шарф. но иногда
кажется, что кто-то свыше подаёт мне знаки, и я держу себя в руках,
чтоб не стать очередной жертвой собственного
духовного вандализма.
небо, отражённое в луже, усмехается, оно видит, что я перебегаю
дорогу на красный свет, опаздывая на спектакль, в то время, как ты
глотаешь почти всё содержимое домашней аптечки,
не запивая водой.
я не чей-то герой и больше всего на свете боюсь им стать,
это подло и низко, и слишком нелепо; никогда не верь тому, что
я говорю, потому что, даже когда я скажу, что
люблю тебя, мои пальцы непроизвольно скрестятся
за спиной.
мне уже не важно, уже не больно, мне бы только спирта на одну из ран.
сверху давит пресс - будто десять тонн. раздавить и выдавить через кран
всю тебя, стереть твой корявый почерк из моих тетрадей, вырвать все листы
и в конце концов не поставить точку. а зачем? все равно ведь поставишь ты.
вынимаю иглы я из куклы вуду, все, что было с нами, будет позади.
я себя заставлю и тебя забуду,
я себя заставлю и тебя забуду.
только ты, пожалуйста, уходи...
доверяй мне.
доверяй мне самое важное, пока у нас есть время.
оно разливается под твоими
туфлями и сыплется из рук.
доверяй мне всё, что ты скрываешь от самых
близких.
прижимайся к моему плечу, и я буду
гладить тебя по голове.
плачь, и я буду плакать
вместе с тобой. доверяй мне.
доверь мне все свои эротические фантазии
и детские страхи.
расскажи,
как украла булочку из супермаркета и трахалась
с двоюродным братом в постели
родителей.
ночь такая длинная, и, пока звезды гаснут
одна за другой, доверяй мне.
доверяй мне.
я все равно умру раньше, чем ты проснешься.
"давайте не будем спать, все равно негде",
как будто можно уснуть в эту сумасшедшую ночь.
когда чьи-то холодные ладони оставляют
отпечатки
на бледной коже, когда
небо стекает по пальцам в открытую
бутылку водки,
когда ливнем по водосточной трубе стучит
знакомая музыка, когда
кто-то промокший до нитки дрожащими губами
ловит капли дождя,
когда по луже плывут блестящие
звездочки из фольги от молочного шоколада,
когда под мокрой рубашкой все еще
невнятно стучит где-то
слева и царапает грудь изнутри,
так хочется жить, и
давайте не будем спать.
что нам осталось? усталость, старость, гореть в аду.
но если ждешь ты и в снег и в дождь, то ведь я приду
к твоим порогам, к чертям и к богу, к святым мощам;
я, если надо, все время рядом. простить? прощай.
что нам осталось? не слишком мало, чтоб не поймать
свою удачу, когда не плачет больная мать.
я бы подолгу молился богу, но тороплюсь;
чувак, апостолом нахуй послан был иисус.
никто не верил и мне тот берег не показал,
я здесь не лишний, но, словно нищий, ищу вокзал.
что нам осталось? в пустых подвалах предсмертный блюз
звенит по коже. скажи им, боже,
что я вернусь...