Миниатюра, цикл "Игра в шахматы"

Черная королева

Свобода имеет границы.
Например, такие: за пределы поля мне не выйти, если только проиграв и покинув игру. Но такие варианты, естественно, меня не устраивают.
Свобода подразумевает выбор. То есть многовариантность, многомерность, различные направления. Передо мною – вся доска. Я могу попасть в любую клетку. Я могу ходить в том стиле, в котором мне захочется. Я могу всё, почти всё. Потому что:
Свобода имеет правила, свои, внутренние.
Поэтому даже я не могу всё; даже я, хотя это, конечно, странно, но, на мой взгляд, только добавляет интереса. Возможно, это я захотела, чтобы у меня были ограничения, чтобы в игре для меня оставался азарт. Ха, да разумеется, этого захотела я, как же иначе. Я оставила себе свободы в самый раз, вот именно столько, чтобы не соскучиться. Я почти всегда принимаю верные решения. И это интересно.
Свободой можно научиться управлять.
Есть правила – есть игра; есть игра – можно выиграть. Чтобы выиграть, надо контролировать ситуацию.
Я контролирую.
Потому что я знаю: управлять можно всем, чем угодно, если есть правила. Правила есть.
И здесь, естественно, правлю я, если только мне этого хочется. Иногда докучает, знаете ли.

Только почему-то, в самые ответственные моменты, когда королю угрожает опасность – почему-то сначала слетает моя голова.

И это – до сих пор самая большая загадка для меня.

[270x181]
У каждого из нас свои дома; в каждый дом дует свой ветер, в каждом доме живут свои создания (не люди, хоть бы не люди я имею в виду, вовсе не обязательно люди), к каждому дому ведут свои дороги. Везде в своё время загорается свет в окнах, везде ждут чего-то или кого-то, и в своё время разные создания приходят и стучатся в ваши двери и просят тепла, капли тепла и ничего больше самых разных вещей.
У одной девочки дом был высокой башней, куда не долетали птицы и не доносились людские голоса, только ветер поднимался к её окнам, да и то лишь по ночам, вместе со светом луны. А подоконники в её башне были широкие.
У другой девочки дом был листочком осенним, его носило по свету и кидало в лужи, а в лужах отражалось небо и много-много разного.
У третьей девочки, которая вовсе даже и не девочка, а очень даже и дракон, дом был тёплым гнёздышком, уютной пещерой, где на стенах висят картины, спицы сами вяжут тёплые шарфы, а слова складываются в предложения.
Еще был мальчик с домом в виде готического замка, девочка с домом на глубине чужих глаз, еще одна девочка с домом в перекрестках дорог, а еще было много-много девочек и мальчиков, заблудившихся, например, среди мостовых Ехо, или в лесах Лориэна, или в других каких сказках, и бродят они там по сей день в виде духов бесплотных, ибо тело их неизвестно где, а вот душа домой просится, в сказку. И то верно, нельзя же дом надолго покидать, надо же иногда и возвращаться.
Есть еще многие, про которых я безуспешно промолчу, чей дом в серых квартирах, пустых чашках, в которые иногда наливают чай, просто чтобы утолить жажду, а не чтобы поговорить о вечном пустяках приятных; дом их в работе унылой, мужьях нелюбимых, посуде невымытой и прочем экзистенциальном ужасе. Вот такие несчастные люди, но о них мы не будем, не будем, меня не стоит на ночь глядя пугать такими вещами.

А ваш дом где, что у вас за звери живут по углам, какие мысли летают под потолком, в какие цвета окрашены стены и небо над вашим домом, как часто вы возвращаетесь и кто вас ждет у окна в темный вечер?

Стоять на кончиках пальцев ног на холодном полу и смотреть в вечность. Она протекает сквозь тебя – немного холодно и больно, зато спокойно. Никуда не надо спешить, всё придет само в свое время, в назначенный час. Нам шепчут час и день на ушко, и все мы твердо знаем, когда и где нам назначена встреча с судьбой.
Твердо, очень твердо, мы вызубрили эту нехитрую истину с пелёнок. Никогда, вот и вся шутка.
Но пока мы не знаем этого, мы все думаем, что это время, это расписание жизни – правда, единственная и неповторимая. Мы все приходим туда, в назначенный день, в назначенный час. Иногда мы делаем подарки, иногда мы ходим бесшумно, иногда мы улыбаемся кончиками губ. Иногда в нас появляется что-то такое, игривое, светлое, что хочется ловить голыми руками и прижимать к сердцу.
Мы все приходим туда в назначенный день и час и не находим ничего. Всё – точное такое же, как и было, черт возьми, так что это за глупая шутка, где мои чудеса, где моё волшебство, где, мать вашу, судьба моя?! Неповторимая, прекрасная! Ну хоть какая-то! Где она, где? Куда вы её дели, где вы её спрятали?
Не прощу!
Никогда!
Вот возьму и сам всё сделаю, как хочется. Вот серьёзно – пойду и сделаю, вам назло. А вы смейтесь, сколько хотите, глупые идиоты, кто там нашим миром заправляет, подевали куда-то мою бесценную судьбу, вот получайте теперь. Я добьюсь, чего захотел, и никакое там отсутствие судьбы мне не помеха.
И мы идём, решительные и полные сил, жаждущие добиться своего, уверенные в победе, готовые идти до конца с отверженностью лишённого судьбы.
А судьба наша сидит за углом и хихикает: вот, дескать, наконец-то дошло.

И из нас вырастают настоящие боги, маленькие, решительные и сильные. Просто потому, что каждый из нас на миг и на вечность почувствовал себя одиноким – брошенным богами, забытым всеми и вся, никому не нужным, куском инородной субстанции. Прокладывая свои пути, мы строим свою судьбу сами, мы создаем свои миры, играем в свои игры (почти совсем свои) и улыбаемся кончиками губ, как [ни][к][т]огда.
Просто нас уже придумал кто-то большой и могущественный, и он задумал всё очень хитро: чтобы способные творить чудеса действительно их творили, надо сделать так, чтобы им казалось, что они этого сами хотят.
Вот уж кто идиоты, думают наши мудрые судьбы, наши умные боги и идут пить чай и играть в шахматы, раскладывать пасьянсы и гадать на Таро, пока мы там стараемся, пыхтим, творим боги_знают_что, чудесничаем и идём своими (почти совсем своими) путями, каждый день спасая мир своим дыханием, незаметно, так же незаметно, как присутствие кого-то смеющегося за углом.
Но на том и стоим [на кончиках, на самых кончиках пальцев ног...]

Сесть в любимое кресло и долго-долго смотреть в одну точку; не обязательно думать о чём-то, не обязательно что-то ощущать, не стоит вспоминать то, что вспоминать не хочется. Хотя можно. А если хочется подумать, то даже нужно.
Я вот, например, не люблю, когда слишком тепло. Когда слишком солнечно. Это вредно моей природе, чтобы не растопились мои руки, чтобы не растаяло моё сердце, чтобы не отклеились мои крылья, мне нужно вдоволь холода и много строгости, мне нужны чёткие правила и взлётно-посадочные полосы. А когда тепло окружает меня, ударяет мне в голову, я становлюсь слишком хорошей, чтобы сама с собой могла общаться: я кричу себе: постой, подожди меня, я не успеваю! - и не слышу собственного голоса, ибо душно, душно, нечем дышать, нестерпимо жарко и слишком много солнца.
Так что я не грущу о прошедшем лете, почти_прошедшем, время_как_всегда_утекает_сквозь_пальцы, не стоит держать в доме много песка.
Посидеть, подумать, выпичить чаю с кем-то, кто может понять тебя с полуслова, каждую твою причуду, каждый твой вздох, за которым - стена для одних, и дверь для других. На краю ресниц, наглубине глаз всегда будет крыться неуловимый ход времени, держите его, держите, всё равно бесполезно.
Нас ждут могилы - общеизвестный факт,
но вы только подумайте,
задумайтесь,
остановитесь,
вдохните поглубже,
осознайте своё одиночество,
и вы поймётё: ничего плохого в этом нет. Вообще ничего плохого нет и не было, мы его сами придумали, как и хорошее, как и всё остальное.
Но сидя в любимом кресле, смотря на капли дождя, обо всём этом думать совсем необязательно. И вообще необязательно. Я бы даже сказала: лучше не думайте, себе дороже.
Можно купить новый зонтик, чёрный зонтик, или не черный, а всех цветов радуги и ночного неба, да какой угодно; но я лично предпочитаю трость, черный длинный зонт, на который можно опереться, когда стоишь, который молчалив и надёжен, прямолинеен с виду и скрытен по своей природе, тот, кто укрывает тебя от всего-всего, твоя опора и крыша, он учит тебя всему, что знает, он остр на конце, как слова. Хоть какое-то подобие идеала.
Но свои вкусы никому навязывать не собираюсь, более того: мне следует молчать и продолжать.
Так вот, купив зонтик, взять его с собой в дождливую погоду и не раскрывать, идти по улицам, по лужам, чуть ли не босиком, чуть ли не без маски (как можно!), а у всех - Важные Дела, а у всех - время утекает сквозь пальцы, они сжимают и разжимают ладони, стремясь его удержать, а я иду себе и иду, как будто мне ничего не надо, и руки мои расслаблены, и на губах моих - непременная улыбка, глупая, глупая девочка.
Дождь - это замечательно, дождь - это хорошо, а зонт - пусть себе висит на руке, так надёжнее. Ему тоже нравится дождь, ведь благодаря ему он родился.
А мать у зонта - особа ужасная: любовь к комфорту и страх мелких неудобств, как-то: боязнь промокнуть под дождём. Вот ведь какие предки.
А самое замечательное, это ловить ветер [ртом, душой, распахнутой настежь, как окна дома на холме, в котором ждут тебя домой]. Ловить ветер, гоняться за ним, а оптом стоять на месте и чувствовать, как он в тебя входит, сдувает тебя, уносит твою душу с собой, прочь от лета, в дождливую осень...
И хорошо.
Так спокойнее, ибо так испокон веков заведено, и песчинки сложились уже в узор, похожий на кленовые листья, вот она, клиенопись, вот она, осень.

Давайте рассказывать о себе, как умеем.

Вот я, например, хожу босиком, ем шоколад, рассказываю сказки, читаю книжки. Я, например, длинноволосая, очень странная, делаю, что хочу, хожу, где вздумается. Как начну говорить - так и не закончу, с детства началось, до сих пор болею. С ума схожу, летаю без крыльев, смотрю проницательно, улыбаюсь печально.

В итоге список главных интересов: сказкостишность, книгочтив, чудобразничество.

А у вас?

В моих парусах - осенний ветер.

Ха.