У меня ощущение, что я танцевал с вами танго, и вы отвернулись, и куда-то пошли. Я заметил подол вашего алого платья, исчезнувшего среди других танцующих, ладно скроенные и крепкие икры и туфли на небольшом каблучке. Вы отставили руку с платком и тонкий локоть, заканчивающийся кистью с коралловым браслетом. Ощущение чрезмерной внутренней силы, которая выражает себя через напряжённые и тонкие формы.
У вас иссиня чёрные волосы, которые ниспадают вам на плечи, как у героинь фильмов 40-х годов. Я вижу ярко-карминовую помаду и алый лак. Я растерян, но не смею перечить вашему уходу. Я даже не смею идти за вами. Вы оборачиваетесь на секунду и отбросив кокетство на секунду смотрите на меня серьёзным взглядом. Как будто хотите запомнить меня и заверить меня, что вернётесь. Ваши зрачки прикасаются ко мне, моему лицу, взгляду, рассудку.
Я остаюсь на танцплощадке один и не знаю куда себя девать. Сую руки в карманы брюк и смотрю вниз и в сторону. В воздухе ещё держится запах ваших духов и вашего тела. Я жадно вдыхаю его остатки, боясь, что этот запах достанется кому-то ещё, кроме меня.
Я пытаюсь поймать звуки и понять, что за инструмент ведёт этот танец. Танго крутится в комнате ударами. Инструментов много, но ни один из них я не узнаю. Я смотрю себе на ладонь, которая минуту назад лежала на вашей талии и пытаюсь разобрать узоры на руке, как будто я вижу собственную руку в первый раз. Прикасаюсь к своей ладони пальцами другой руки и как будто через неё пытаюсь прикоснуться к вам ещё раз. И собрать остатки тепла.
Мысль направлена в себя. Она помогает мне не только чувствовать, но и разобраться в чувствах. Как пальцами водоросли в ручье, пытаюсь разделить волокна переживаний друг от друга. Потом собираю их в пучок и сжимаю. Хочу, чтобы это было моё. И осталось со мной. Навсегда.
Заебали. Как в том самом одноименном стихотворении.
Фото, которое нравится самому. Это неплохо. Но меня раздражает это (а что тебя не раздражает?). Эта, то есть. Эта традиция. Каждый не только не видит себя в настоящем ракурсе. Не только пеняет на "некачественное" зеркало-фотоаппарат, но и искренне верит, что в жизни, да и вообще везде, где они присутствуют, они такие же, какими они видят себя на фото.
Лучезарная улыбка. Очки для интеллигентного вида. Туда же ошибки в пунктуации и орфографии на уровне третьеклассника. Сигарета между пальцев и выражение лица, с которым решается дальнейшая судьба государства с минимумом миллиардом жителей. Или же судьба ближайшей галлактики. Хотя на самом деле человек прислушивается, вернее прослушивает свой толстый кишечник от нисходящей ободочной и до сигмовидной включительно. Он слушает свой организм и думает, что же означает бурчание в указанных отделах кишечника и придётся ли ему напрягаться в присутствии товарищей и друзей, чтобы не испортить воздух своим нынешним содержимым. Или вот эта жирная скотина, которая слила на меня информацию, с умным видом выпускающая сигаретный дым. Каким он видится себе мужественным и состоявшимся. Ну и что из того, что ради своего благополучия, он мать родную продаст, как и продал своего отца. Ну что ж... торгуем, чем Бог послал.
В своих мыслях они видят себя такими же, как и на этих фото. И он пишет о своих мыслях так, как он видит себя со стороны. Как он срезал того, как осадил другую. Быстренько-быстренько закроем и сотрём те файлы, на которых мы изображены маленькими, растерянными и обосравшимися: мы не можем оставлять истории такие неблаговидные страницы о таких выдающихся личностях, коими мы являемся. Только отполированные, только высшего качества. Бредовая идея, но только для некоторых. Быть такими, какими есть. Каждому важно, что о нём думает другой. У разных людей, эти "другие" разные, но общая формула одна и та же: мы не можем полностью игнорировать род людской. И задаваясь целью запудрить (другого выражения не подберу) мозг своим существующим и потенциальным "поклонникам", мы в итоге удивляемся, почему наше "место" столь низко при первой же проверке на вшивость. А что делать, дамы и господа? Именно тогда, когда вы начали отбирать фотографии получше и мысли отретушированные, абсолютно без того, чтобы допустить их первозданность, вы уже слепили своего первого "поклонника", а через него и своё место в этой жизни, не очень высокое от плинтуса или же низко прибитой телефонной линии. Да, вы меряете разницу между себе подобными в высоте одного плинтуса от другого в миллиметрах от бренной земли и недомеуваете, почему вы так далеки от солнечных лучей, облаков и звёзд.
Поехал в Губу. Вернее, сначала по традиции в Новханы, возлагать цветы к памятнику. В этом году, людей было намного меньше, чем в прошлом. Сказываются недостатки отсутствия организации. Один из наших товарищей накануне счёл возможным обменять своё двухнедельное обещание на презентацию какого-то фильма. Запросто, причём. Два других, не вставая с постелей нашли возможным для оправдания отправить короткое СМС и перевернуться в постели на другой бок. Никогда, никогда не пойму я подобного удобства в отношении собственных обещаний.
Усилились центробежные силы, которые практически присутствовали всегда, да и они скорее всего приведут к концу призрачных связей. Это неизбежно, когда отсутствует хоть какая-то формальность в отношениях. Неважно. В этом году людей было человек всего шесть, и никаких спаренных инициатив. Другой компании понравились, скорее всего посиделки, но переться в такую даль из-за каких-то смешных традиции, скорее всего во второй раз никто не станет. Среди дюжины другой офицеров-полицейских всего было три сержанта. Дорогу предусмотрительно разрыли, чтобы уменьшить поток людей, и отовсюду убрали цветы. Аб купил маленькие цветы в горшочке. Молодец. Зато в этом году мы увидели кучу велосипедистов с флагами. Надеюсь, что они ехали в Новханы.
Зато никто другой так и не понял, что же за праздник был вчера. Ала мы оставили в стороне. Мы - это то есть я, сам предложил, нечего ему там светиться. Да и он сам это раньше меня понял, хотя в самом начале удивился, когда я ему предложил не сливаться с нашей маленькой группой.
Цветы были возложены, традиционное фото сделано, и мы разошлись. Не удивлюсь, что в следующем году людей будет даже меньше.
Оттуда прямым ходом поехали в Губу. Репортаж и продолжение следует.
Так как нас, собирающихся в Губу было всего четверо, Ву предложил ехать на его машине. Она и больше, чем моя, и помощнее. Из-за проблем с позвоночником, я спросил у Ала разрешение сесть вперёд и максимально откинуть кресло назад.
Кое-что докупили в Новханы. В первую очередь домашний хлеб. Мальчик, который продал хлеб, получил свои премиальные 20 копеек за доставку, но он же был и был отвергнут как потенциальный поставщик помидоров и огурцов по причине соблазна, которому он поддался. Он, как и любой другой продавец, с которым я сталкиваюсь здесь, купился на мою фраерскую внешность и сделал непонятные наценки. Вообще, это моя проблема на местном рынке. Даже с одним евреем поспорил. Я ставил на то, что любой товар по фиксированной цене будет для меня поднят в цене на 30%, а он на то, что собьёт цену хотя бы на 30%. Разницу я обещал тут же заплатить ему. Он проиграл спор и перестал со мной здороваться.
Расщепили хлеб, загрузили купленные овощи и зелень, распрощались и поехали. Дорога в Губу всё ещё ремонтируется, но состояние дороги и протяжённость отремонтированных дорог намного больше. Если формулировать правильно, то не отремонтированных, а фактически построенных. А один участок вообще построили заново. Радары и ГАИшники не докучали так, как на Кюрдамирской дороге. По дороге Ал рассказывал о непонятных явлениях. Над тем же Бешмарком, в Агдаме, я вспомнил про Норфолский полк, Ву что-то добавил.
Я с вечера запасся парой-другой номеров мобильных владельцев-мажордомов Зон отдыха. Первый из них и за день до этого и на момент нашего прибытия разговаривал непонятным и всепрощающим пьяным голосом, поймать твёрдые точки привязки в котором мне не удалось. Когда мы прибыли, он всё ещё пил. Комнаты, которые нам показали, понравились, но цена была даже больше, чем ниже которой я искал. Я ничего не сказал и уехал, думаю, что если обломаюсь в других местах просто вернусь и вселюсь. Но парень мне не понравился и я знал, что я не вернусь.
В другое место, куда мы прибыли было почти 3 комнаты и одна прихожая. Недостаток: санузел был общий. Общий на весь лагерь. Количество точек в санузле две. В мужской половине. В женскую заходить я не решился. Из двух точек, одна азиатская, другая европейская. То есть с ободком для задницы. Состояние... для меня туалет это вообще отдельная статья. В моём представлении туалет в таких учреждениях должен строиться и эксплуатироваться в первую очередь, защищаться до последнего, и оставляться, как знамя полка в последнюю очередь. Количество подушек в спальнях не настолько важно, насколько важна чистота туалетов. Но как назло, у нас всё ещё сохраняется культура кочевника, который тысячелетиями не знал, что такое стационарный санузел и в своём кало- и мочевыделении оставался экологически чистым сыном природы с самими благими намерениями не создавать концентрированный поток испражнений, что в простонародье называется канализацией. Предки мои, предпочитали метить территорию рассеянным методом, и при их постоянных переселениях в Великой Степи, постоянных перемещениях с гор в долину и обратно, солнце, ветер и осадки успевали биоразложить все эти следы. Резюме, туалетом я остался недоволен.
Комнаты были чистые. Зафиксировав и заплатив, я предложил поехать на природу, чтобы самим
Так мало чувств и такое изобилие его заменителей вокруг. Люди стесняются себя, своего естества и предпочитают подчиняться тому, что ожидает их окружение от них. Даже мнимый бунт - это всего лишь дешёвая и недалёкая подделка под настоящий протест, и как правило ориентирован на собственный эгоизм. Какой же это бунт, если человек не причиняет себе неудобств и весь этот бунт направлен на создание дополнительного комфорта и в угоду собственной лени: не умываться, не бриться, носить грязные шапочки, одевать неутюженные рубашки, пить прилюдно пиво и залезать своей девчонке под юбку на публике.
А мне очень хочется увидеть настоящее, тихое чувство. Как старый мужчина, тоскуя по умершей жене молчаливо уходит на пристань каждый день и чего-то ждёт. Или девушка тоскливо и тихо скулит в углу весеннего парка и не хочет, чтобы кто-то её увидел. Или мужские слёзы готовые брызнуть в ответ на незаслуженную обиду. Или сжатые в ярости кулаки и готовность броситься на обидчика незнакомого человека: старушки или одинокой девушки.
Где оно, настоящее?
Тоскливо и ночь зовёт к себе. Хочется завести машину и уехать. Никому ничего не говоря. Но возвращение будет ещё горше.
Тоскливо так, что даже арабские и турецкие песни из бросового каталога, которые я просматриваю, ложатся как кривые ятаганы в ножны, почти не касаясь и не раня. Почти. Ведь чуть-чуть не считается.
Жду. Кого-то. Кого ждал всю жизнь. Вернее, я себе так это объясняю. Чем же ещё объяснить эту тоску внутри? Одиночество и тяжёлый, как патока, свет луны. Смутно внутри, неясно.
Я сижу на кухне. Только сейчас понимаю, что я люблю свою кухню. Я отрываю кусок хлеба и жую. Потом включаю электрический чайник и смотрю в окно. За окном мирный и спокойный день. Большая часть цветов в окне зелёные. Разные. Большая часть сорняки. Ну и что, это жизнь и каждая их клеточка в этот день производит столь нужный для жизни кислород и радует мою сетчатку. Кедры и ели так и вскипают зеленью. Ну и что я грызу изнутри себя. Зато я пока хожу и какаю сам.
Я сегодня был в сауне, плавал в бассейне, почти час валялся под солнцем, мирно посапывая. Вокруг бегали люди, женщины демонстрировали свои тела, мужчины облизывались, а мне было по боку. Я валялся под солнцем, принимая свою часть ультрафиолета и переводя его в провитамин. Работал, отвечал на сообщения. Потом ехал, мирно и спокойно, и даже машины, которые запрыгивали мне на хребет, не раздражали меня. У меня 3 литра со спортивным режимом, и это даёт мне чувство спокойствия и миролюбия.
Я наливаю себе чай и ищу сахар. Где-то здесь. Чай имеет особый вкус и его надо пить с сахаром. Как когда-то в армии или же на даче в детстве. Где-то кукарекает петух, что придаёт моменту особый импульс. Небо постепенно темнее, и голубое прерывается тёмными тучами.
Сегодня чистота моего тела даёт мне особое ощущение. Я чувствую воздух вокруг себя своими порами и запах моего тела смешивается с весенними запахами. Это необычно. Это те моменты, когда я чувствую, что могу воздействовать на людей одним своим присутствием. Не знаю, откуда такое ощущение. Как будто приобретаю вес и объём. Всё остальное время не так.
Я закрою за собою, ты сказала "я не стою"
Я подброшу на удачу, докурю и пойду дальше
Не дождётесь, не заплачу, если что любой получит сдачи
Я в этом фильме главный актёр, я - сценарист в нём, я - режиссёр.
Враг мой бойся меня, друг мой не отрекайся от меня
Нелюбимая, прости меня, любимая - люби меня.
На минуту замечтаюсь, не летаю, но пытаюсь
Упаду и поднимаюсь, всё в порядке, оклемаюсь
Не дождётесь, не заплачу, если что любой получит сдачи
Я в этом фильме главный актёр, я - сценарист в нём, я - режиссёр.
Думаю, почему такой резкий контраст между тем, что люди создают/проповедуют и тем, что они из себя представляют. Мысль: кто же более прав - тот кто хлебает грязную воду из лужи и не делает из этого тайны или же тот, кто хлебает ту же воду, но на людях требует соблюдения санитарных норм.
Есть (была) знакомая. В сети. Интереснейшие вещи пишет, глубокие мысли, подвергает критике других таких же "глубоких" людей, формирует некий идеологический вакуум, где привязка к каким-то ориентирам уже "опускает" любого интеллигентного (стоящего) человека. Читаю, и радуюсь её произведениям. Вернее, должен бы радоваться, но... Вспоминаю. Проклятая память. Итак вспоминаю, человек, который декларирует, демонстрирует, пренебрежение к деньгам, ждёт скидок на дешёвых местных брэндах, чтобы купить те или иные вещи, чтобы потом на ней видели именно этот фирменный знак и главное, не стесняется говорить об этом. Человек, который в своих вещах, вроде бы касается звёзд, обманывает человека, который влюблён в неё, что ей нужны деньги на операцию матери, а сама тратит эти деньги на тряпки. Человек, который кричит о своей боли в сердце, а сама хладнокровно и планомерно строит отношения с человеком и единственная цель при этом замужество. Ебааать!!! Как же я это ненавижу. Неужели ни одной незапятнанной души... Как же она смеет обнажать верхнюю губу и рычать на тех, кто хотя бы задницу свою поднимают, чтобы на грамм, на йоту, поменять что-то...
Вот этот парень. "Бомбовой", как называет его Аз. Его же презирают его вчерашние же соседи, дети по детской площадке, потому, что у него пахнут ноги, он слишком долго, слиииишком долго был придурком среди сверстников, чтобы его вытащили усиленное посещение КВН и ЧГК, прочтённые книги и опубликованные рассказы. Ну не могут простить ему вонючие ноги его вчерашнее окружение. Ну и что, что он их презирает и на каждого из них огромная, толстая папка компромата: это не подтирает, не ретуширует, не стирает и не избавляет его от пахнущих ног в ИХ, совместном вчера. Почему? Да по той простой причине, что он старается быть бомбовым, а ему нужно не "бомбовость", а лечь под танк. Тогда они, охуевшие, скажут: Да ёбаный в рот, это же мы паскуды, пропустили такого стоящего парня, это мы придурки, а он - гагаш... А он задницу свою страхует, очко бережёт, потому, как не уверен он за него, потому, как есть сумма, после которой он просто бросится за смазкой, чтобы смазать свою задницу и продемонстрировать её: "Я готов. Сумма?". А заключаёт всё он фразой "В этом бизнесе без этого никак!". Как же так, как же так, брат? Ведь твоей головой клялись люди за тридевять земель, ты был ориентиром для молодых, для нищих и юродивых, кому же им верить после того, как они узнают, что твои ёбанные рассказы всего лишь затравка, чтобы подхватить очередное узкое влагалище для твоей уже переспевшего для подобных игр мошонки и простатной железы. Они ведь не простят тебе фразу, которую я просто запомнил и простил тебе уже, ибо как ты такой же чурка, как и те, кто ни хуя не пишет и не творит: "Yazırıqda, sonra bir-iki bazdıq edirik". Как так можно, девочки малолетние прижимают к себе подушки, в надежде, что принц на белом коне - не хуй собачий, а ты со снятыми доспехами, мальчики хотят походить на тебя, а ты просто... Не могу я назвать тебя мразью, ты на порядок выше, чем всё то, что я видел до сих пор, но как..? как так можно, брат? Всё то бремя совести и стыда сброшенное другими, почему, почему ты не хочешь всё это поднимать? Ведь мне было тяжело, я для тебя, долбоёба, писал письма, резолюции, инструкции, а ты не стеснялся отправлять их из своего почтового ящика, и, блядь, ни разу не удосужился сам сесть, и написать хотя бы строчку? Ну на хуя, на хуя собачьего дана тебе эта жизнь? Ведь мы же должны были повернуть эту реку грязи и продажности впять, а ты... а ты оказался таким же, как все те, кого ты высмеиваешь и осуждаешь. Эти паскуды, которые залезают в карман простого человека, они уже продали свою душу, а ты... ты строишь глазки и пишешь красивые рассказы.
Сколько демагогии оказывается скрыто во мне. Как и в любом, кто проиграл свою войну, как и в любом, кто пьёт водку стаканами. Пиздец.
Память выворачивает прошлое кубометрами и я вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю....
А ты, лысый хуй. Не заёбся бегать с подростковым гонором по сайтам в поиске "грязного секса". Да, ты не знаешь этого, но девушка, которую ты за глаза называл "своей", но при этом никогда не добился даже её взгляда, спала со мной и пересказывала твои долбанные сексуальные фантазии, в которых ты был убеждён, она возбуждается не меньше твоего. Ты не убил в себе дракона, ты не убил в себе деревенского парня, который испытал свой первый реальный оргазм с провинциальной потаскухой и запах
Вот этот фужер, он вмещает в себя почти 500 грамм. Вина. Красного. И я успел выдуть 750-граммовую бутылку. Стандартную. Сухого вина.
Я сделал, умудрился сделать из льва крысу, и самая смешная его часть, это его хвост. Крысиный хвост. И он сейчас бегает в моём мире смешно крутя хвостом. Но крутит хвостом он благодарно.
На улице притаилась тишина. Её пока не видно, и она скрывается, обмазавшись краской диверсанта, под крышами, в тенях от домов, в мягкой поступи просыпающихся дворняг, не решающихся подойти друг к другу мягких облаках. До её выхода на сцену остаётся очень мало и её пока сдерживает поздний звук каменной пилы, визга тормозов на шоссе, рокот спортивных и грузовых моторов там же, говором в мобильный телефон опаздывающего домой воскресного рабочего. Но всё это последние приготовления сценических рабочих, устанавливающих соответствующие декорации и спешащие с костюмами основных актёров Ночи.
Я уже два раза кликнул на клип "Твои цветы". Ни голос, ни слова, ни её долбанный средиземноморский профиль мне не нравится. Но он отличается от всего, что сейчас есть в моём окружении настолько, чтобы заполнить пустоту. Так иногда какая-нибудь ёбаная безделушка, значение и смысл которых мне не дано понять, занимает, тем не менее, комнату, зал или холл, и ты понимаешь, что ей здесь самое место и она должна была быть здесь.
В ушах шум. Тонкий писк, как поздней пчелы или же раннего комара. Я смотрю в угол, и вижу заряжающее устройство от мобильного. Зло и нетерпеливо выдёргиваю его.
Что сейчас меня раздражает? Я читаю сообщение от девушки, которая мне нравится и письмо к которой перевернуло мою жизнь полгода назад. Она мне нравится. Её ум и знания настолько специфичны и не универсальны, что не позволят привязаться к ней, как к некоей отвлечённой, но постоянной точке привязке. При этом я хочу с ней переспать. Почему, спрашиваю я себя? Да хотя бы потому, что я не знаю, что можно ещё сделать с девушкой, которая тебе нравится.
Отпиваю глоток вина. Один из последних. После которого я захочу спать и никого не видеть. Понимаю, что сейчас меня раздражает шум от мотора с гидрофоном. Вы его слушали когда-нибудь? Какой-то долбанный шланг в унитазе или кран пропускает во второй душевой, и он начинает включаться через каждые 5 секунд.
Выходишь на улицу. Цветы рассыпались мелкими звёздочками. Пять длинных "бинг-бинг" прежде, чем разрешается включить стартер. Включаешь фары и они разрезают пространство перед тобой пополам, означая свой верхний лимит радугой ксенона. Заходишь, и по дороге кедр касается тебя кистью. За плечо. Как женщина, с которой ты давно уже разорвал отношения и ей почему-то захотелось ласки в этот неожиданно холодный весенний вечер.
Какой-то смутный образ напильником тоски подбирается к тебе, но ты останавливаешь его раскрытой кистью с оттопыренными пальцами - I have had enough!!! - и возращаешься к своему хмельному состоянию.
Ты хочешь уехать на машине. Но куда? Напрашивается банальное "от себя не уедешь". Хочется женщину и сна.
Я знаю, я справлюсь. Я снова залью краски в свою жизнь, я снова наполню её если и не радостью, то хоть каким-то смыслом, я снова заведу друзей, я снова верну себя в этот мир, а этот мир себе. Я буду вставать по утрам и радоваться жизни. Я снова буду ходить, прикасаясь своим телом к духу этого города, этой страны. Я снова буду слушать и главное понимать голоса вокруг себя. Я буду трогать теплые улицы этого города, я перестану стесняться садиться на бордюры у дороги и парапеты, раскачивая ногами. Я перестану вслушиваться в звуки в этом маленьком чёрном чемоданчике, пытаясь услышать весточку от тебя до того даже, как она выльется в маленькие иероглифы.
Я тщетно старался поднять твоё сознание до того уровня, когда милосердие и любовь к другому человеку пересилили бы женский эгоизм и самолюбие испорченной девчонки. Я привязался к тебе в тот самый ёбаный год, когда очередной виток моей борьбы, самый агрессивный и самый тяжёлый закончился поражением. Очередным поражением. Последним. Я приспустил свои флаги и распустил свою малочисленную армию, поняв, что я обреку всех этих людей на смерть, болезни и тюрьму. Я распустил всех, и уходил от тех, кто не хотел меня оставлять. Внутри было тёмно, сухо и горько, и глаза мои видели тщетность всего того, что я делал почти всю свою сознательную жизнь. Я ушёл от всех, оставив внутри себя только тебя. Я ходил по пустой жизни и каждый вечер возвращался к тебе. История наших отношений - это история влюблённой девчонки в пожилого ловеласа. Сколько раз до этого ты уходила, сколько раз возвращалась, и мне было всё равно, когда ты уходила, и я снисходительно улыбался, когда ты возвращалась. Но в тот год, в тот самый год я остался совсем один, и вся энергия, вся моя любовь к жизни, весь этот опыт и желание борьбы вылились в то, что начал выцарапывать для тебя место в своей жизни. Вопреки всем и всему. Ты была свободна и тебе хотелось просто любви, пусть на время. А я не смог, я хотел оставить тебя в своей жизни навсегда, до конца. Я хотел заботиться о тебе, защищать, помогать, учить. Я остался совсем один и только ты была рядом, и я не мог вполсилы, вполуважения, вполпривязанности относиться к своему последнему союзнику, к последнему человеку, которого я пускал в себя. Я протянул тебе руку и сказал "Идём со мной в наше завтра. Мы пробьёмся, я буду рядом". Ты вошла в мой внутренний мир и он тебе не понравилось. Да, это грозного и неприступного вида здание, оказалось внутри полно кровавых и вечно гноящихся ран, сплошной боли и сомнений, эгоизма, неотполированной и грубой силы. Я никогда там не прибирался, извини, на то он и есть внутренний мир, чтобы не трогать его, не приводить его в соответствии с людскими ожиданиями, он мой, такой, какой он есть он не был изначально. Он не был заперт в самом начале и там побывало много людей, хороших и плохих, родных и чужих, близких и случайных. Каждый делал в нём, что хотел, и до поры до времени, я никому не мешал ни гадить там, ни пытаться укрыться от холодной и ветренной ночи, ни сушить носки после грязной попойки, ни прижиматься к костру от проливного дождя чьих-то слёз. Они приходили и уходили. Я редко кого пытался остановить ни тогда, когда они входили, ни тогда, когда они покидали меня. Каждый входящий подбирал кайло и пытался пробиться к свету. Не получалось. И тогда каждый оставлял свой след: кто зияющей брешью, кто оставленной книгой, кто именем, выцарапанным на стене, а кто и расплавившейся и давно потухшей свечой, которой они пытались разогнать тьму внутри меня.
Никогда и ни с кем я не нянчился столько, сколько с тобой. О, если бы люди, знающие меня, узнали бы как я бережно, ласково и долго носился с тобой, с твоим самомнением, взбалмошным и вспыльчивым характером, с тобой, последним человеком внутри себя, как бы они презирали бы меня, как бы вознегодовали и обиделись за то, что они все были лишены этого, имея на это, как я сейчас вижу, намного больше прав.
Ты испугалась быть рядом, ты испугалась меня злого, несправедливого, требовательного и предвзятого. Твой испуг всё объясняет: тебе не это было нужно, тебе был нужен не я, а другой, покладистый, вежливый, справедливый, выверенный в своих фразах и поступках. Почти такой же, каким я бываю с чужими людьми.
Именно твой испуг, твоё нежелание оставаться внутри и объясняет всё. А всё прочее, это всего лишь приложение, в котором возможно написанное мною намного более безобразнее и отвратительнее, чем написанное тобою, но в целом это всего лишь очередной провал.
Почти не молчу. Вернее, не делаю длинных пауз, как будто боюсь тишины и молчания. Охотно бросаюсь на обрывки бесед, намёки на общение, по несколько раз в день просматриваю почту, несколько ящиков, обнаружив письмо тут же стараюсь ответить. Сколько времени держал телефон в режиме молчания, потому что не хотел никого слышать и хотел создать свободу в расписании, когда я готов говорить с другим человеком, сейчас включил, как будто боюсь пропустить звонок. Даже и сам не знаю, что за звонок и от кого. Знаю, что никто не должен звонить, потому, как ему нужен я.
Пугает отсутствие людей. Создаёт, или вернее добивает ощущением абсолютной покинутости. Любое, даже суррогатное общение сейчас для меня значат очень много. А ведь я мог часами оставаться сам с собой, звуки человеческих голосов и постоянных "дыгыдынг" в МСН или "у-у" в Айсикью раздражали меня настолько, что я выключал звук в компе нахрен.
И всё равно не подпускаю к себе тех, кто знает меня и хочет помочь. Никто не догадывается, а если кто-то чувствует что-то, объясняю это тем, что сбрасываю вес и почти всегда голодный. Странное состояние. Дурацкое состояние.
По возвращении из заповедника, позвонил Ил. Его давно уже вроде не было в стране. Колоритный типаж: панк, беспардонный, честный, скорее всего, откровенный, хотя порой плутоватый, рокер, успевший поработать везде. И грузчиком, и работником банка. Долго отсутствовал, как выразился, разъезжал по "заграницам": Эстония, Голландия, Германия, Россия. Сдружился с девушкой из Голландии. Скорее всего зашёл, потому, что выпить было не с кем. Это я понял позже по его комментариям. Велел принести баклажку пива.
Потом позвонил Ле, чтобы приехала к нам с мужем. Они тоже принесли с собой пива. Немного поели, немного выпили, я после попойки в Ширване пил только пиво. Речь шла о роке, и вообще об искусстве. Пока не вспомнили, что 9 мая на территории бывшего СССР празднуется как День Победы. Оттуда речь зашла о нашей войне, о проигрыше, что стало с теми, кому не убило, и... про растерянную память тех, кто погиб. Есть такая песня у Ала "Как долго падать в тишине". Про его товарища, которого раздавила упавшая со скалы БМП.
Как долго падать в тишину
Когда рвануло вниз скалу
Земля с восторгом примет нас
Нам жизнь отмерили одну.
Как долго падать
В эту тьму,
Как звери камни
ждут внизу.
И только мамин
Крик в ушах
И погребальный
стон в колоколах.
Как уже близка
Смерть внизу!
Я не успел сказать
Тебя люблю!
Я не успел
Тебя поцеловать!
Тебя люблю!!!
Я не успел сказать!
Уже так близко
Уже совсем чуть-чуть!
Вот этот
Острый камень!
Он так ждет меня!
Я уже больше
Никогда не полюблю,
Нет, я успею:
"Люди, я вас всех люблю!"
Оказывается, что некоторым людям всё ещё важно потратить жизнь на что-то более стоящее. Все прослезились. Потом долго играли на гитаре, благо все, за исключением меня в этом деле хоть что-то понимают: и Ам, и Ил. Что-то меня часто в последнее время тянет и память виснет камнет в тине воспоминаний.
Но признаюсь, что немного успокоило меня то, что есть люди, которым не всё равно, что будет с нами и страной.
Мы выехали в Ширванский заповедник. Ваш покорный слуга имеет одну дурную черту характера: он готовится к любому мероприятию очень и очень тщательно. Иногда, даже чересчур. Но такова моя мера ответственности, когда я отвечаю ещё за кого-то, кроме себя. Термос со льдом, где были тщательно уложены консервированные каши – рисовые, перловые, гречневые – с мясом рядом с упаковками сливочного масла, сырого копчения колбасой, ставридой горячего копчения, плавленным сыром, тушёнкой, шпротами, водкой и пивом, соседствовал с запасом дров на два дня, сухим топливом для разжигания костра, сапёрной лопатой, топором, овечьими дублённым шкурами, одеялами, ночной лампой дневного света, походными стульчиками и прочее, прочее, прочее. В самом начале мои спутники удивились моим приготовлениям. Как всегда впрочем. Но как всегда, это моя осторожность не оказалась излишней, как показали дальнейшие события. Мои спутники: Да., Ал и То. Да – мой сверстник и одноклассник соответственно, человек со слабым зрением (+7), но, возможно, именно из-за этого очень наблюдательный прохиндей-представитель мелкого и среднего бизнеса, одетый в офисную обувь, рубашку, джинсовые брюки и держащий под мышкой упакованный в целлофанный кулёк тонкий полувер-безрукавку. Так, на всякий случай, если станет прохладно. Уже дома я предложил ему переодеться в мои походно-спортивные туфли, но он категорически отказался. Я всё же упаковал эти туфли в кулёк. Ал – человек видавший виды человек, даже старше, чем я, привыкший к неудобствам полевой жизни и радевший за абсолютно дикий формат нашей вылазки – пойманные и зажаренные на огне, добытом трением, полевые мышки и ящерицы, миллионы комаров, участвующих в организованном нападении на мирные лагеря пиллигримов к заповедным местам, безводные пустыни, в походе через которых губы наши должны были истрескаться, а на коленях мы должны были набить мозоли, как верблюды, дикие неприрученные племена местных жителей, которые должны были преследовать нас до самой границы с Тибетом, обстреливая нас из суппитанов, луков и забрасывая нас бумерангами, копьями и разнокалиберными дротиками. Это видно его Бог вёл нас в этой короткой вылазке. То – пацан, который растёт в городе и ничего тяжелее своих маминых блинов в жизни не таскал.
С утра я подобрал Ала. Он был с одной сумкой через плечо. Поехал с ним на толкучку, чтобы докупить: кружки, ёмкости для воды, топор, запасную сапёрную лопату, плоскость для замены стола, картошку и так далее. Ал удивляется «А почему столько всего?». Я улыбаюсь мефистофельской улыбкой и не хочу пока ему раскрывать все карты: ты ещё увидишь домашний склад вещевого и продуктового довольствия. Когда приезжаем домой, Да уже у нас. Мы пакуем вещи и я стараюсь уложить вещи так, чтобы не закрывать обзор заднего вида. Джип – классический паркетник, и это ещё выйдет нам боком. Хотя с другой стороны, история о которой я ещё расскажу, могла произойти с любым внедорожником, да и впрочем, хорошо, что у нас была машина не очень высокой проходимости. Как говорится, чем круче джип, тем дальше пиздовать за подмогой.
Выезжаем ровно в 11:30. Прежде, чем выехать, я дублирую звонком смотрителю заповедника, хотя бронировал номер несколько дней назад. У меня свои планы и я стараюсь их придерживаться. Впрочем, как всегда в походах.
В Алятах ГАИ у меня уже сорвало куш в прошлый раз, поэтому стараюсь выдерживать ограничители скорости. И всё равно, на каком-то участке меня заносит и я превышаю. Об этом мне через пару другую километров говорит сотрудник доблестного ГАИ, причём прилагает фото. Я возмущённый кричу Алу и Да, чтобы они подошли, так как меня собираются наемать, как я предполагаю. Но потом, после вглядывания и рассматривания фото, я понимаю, что действительно, нарушение имело место быть. 20 манат «спасают отца русской демократии». Я еду дальше. Я смеюсь. Нервно, наверно, потому как на указателе 30, я сбрасываю скорость, а рядом машины несутся как угорелые. Я убеждён, что я своё отплатил и поэтому плетусь как черепаха. Ал пытается связаться с кем-то из своих знакомых, чтобы «зачистить» нам путь, но кажется ничего не удаётся. С грехом пополам доезжаем до Заповедника. Цепляем смотрителя и едем принимать комнаты для ночёвки. В комнатах не очень чисто, пахнет сыростью, но в целом оставаться можно.
Я предполагаю, провести большую часть суток на берегу моря, потом приехать поужинать на «базе», провести ночь в «нумерах», утром позавтракать там же, на природе и решить что делать дальше. Да, это были планы. Но Бог Ала был более прозорливым и наблюдал за ним со списком его пожеланий.
У любого водителя накапливается собственный опыт, иногда набрасываемый как эскиз длинным гудком сзади (сбоку, спереди) «Ay gjdillax, hara soxursan?!?», иногда тормозами над ухом, скрежетом металла собственного крыла или двери, порой вальсом Шопена, исполняемым на подмороженном асфальте – Раз-два-три; Раз-два-три – когда вы обнимаете руль и отдавливаете партнёру, то бишь автомобилю, педаль до упора. По разному, но опыт этот собирается. Я –
Не пью уже почти третий день. Но сознание от этого не яснее. Продолжаю видеть сны. Смешанные. Непонятные. Но уже не страшные. Просыпаюсь от утреннего будильника на мобильном. В 6:30. Как, наверно, и для всех, звук этот неприятен. На момент когда он прозвонил, во сне вместе с очередным диверсантом уходил от учебного преследования в тёмном сосново-еловом бору, прыгая через почерневшие и высохшие обломанные ветви, стараясь попасть за пределы охраняемой зоны.
Проснувшись думаю, может спать дальше? Но в доме уже ходят и с моим чутким сном спать полноценно уже не получится. Поднимаю своё тело, и опускаю его в офисную одежду. Офисную одежду холёного и хорошо оплачиваемого служащего. Одеваю на себя один брэнд за другим, как латы перед сражением. Под конец подбираю как щит комп и сую телефон в карман как меч в ножны. Так и не позвонили. Иду на свет, к людям. На лестнице поднимаю ноги, и смотрю на подошвы чёрных носок. Наверно, потому, как интересно, насколько чисто убирают дома. Остаюсь доволен.
Наверху тепло и почти душно. Взгляд в гостиную, потом в ванную. Цепляю магнитный пропуск на пояс, второй телефон в другой карман, туда же ключ от машины. Взгляд на спортивную сумку и плетусь мыть зубы. Нет, сначала пописить, завести машину, чтобы прогрелась и только потом мыть зубы. Вернее, чистить их. Смотрю на себя, даже не надеясь увидеть что-то интересное, просто так, может где грязно, пятно село. Замечаю разросшую лысину. Выезжаю, поворачиваю налево. Обязательно включив поворотник, хотя на улице второго ряда никого в столь ранний час. Впрочем как и на улице первого ряда. А ведь это считается шоссе. Время 6:50. Еду почти по пустынной дороге. Хотя рабочий люд уже стоит вдоль дороги, и вездесущие маршрутки, сильно растянутые в длине и ширине, ибо поменяли имидж от микроавтобусов до больших автобусов, но не смогли поменять своё хамское поведение за рулём, начали свою вечную гонку за клиента. На кругу стоят несколько машин транспортного контроля, некоторые в форме, иные с растёгнутыми галстуками, прочие вообще без пиджаков. Остановили межгородской автобус "Икарус" и один из них с осуждением подходит к водительской кабинке, показывая рукой на полный автобус людей. "Эти" решили устроить ловушку в такое время, когда их почти никто не ожидает и переход в ночной режим нелегальных перевозок почти закончен". Мысль проходит и я как будто даже доволен ситуацией. Наверно, сказывается мой постоянный протест против любого нарушения закона. Странно, как может сочетаться в одном человеке столь выраженный протест против нарушения закона и настолько же выраженный протест против самих законов общества.
Но я думаю об этом ровно до поворота. Потом эта мысль улетучивается и в голове воцаряется абсолютный вакуум. Как будто это есть самое соответствующее место для него. Для вакуума. От сада вдоль дороги поднимается утренний дым. Слабоветрие последних дней сказывается в том, что город лежит в дымке. До круга, объезжая по пути несколько ямок. Одним глазом в зеркало заднего вида, на всякий случай, может кого-то несёт с утра пораньше. Пробегает пара нетерпеливых Жигулей. Одни белые, другая машина цвета венозной крови. Подъезжаю к кругу. Всё ещё хочется спать. Главное в этой ситуации, понимаю, что спать хочется, скорее всего не только мне, но и другому такому же дурундуку за рулём. Въезжать в кого-то на второй неделе вождения будет не совсем то, что мне хотелось бы, но не могу избавиться от внутреннего равнодушия, если не похуизма. Абсолютного. Поворотник, и ещё один поворот налево. Уже по кругу. Вот эта сосна, перед военной часть, была тоненькая и непонятная, а сейчас распушилась. Не справляются даже с тем, чтобы покрасить ствол. Пару раз ночью перед ней стояли трансвестисты-гомосексуалисты, а ещё пару раз я оттуда подбирал полицейского. Наверно, место такое, что можно голосовать проезжающим. А ещё один раз на этом повороте перевернулся трейлер с чаем в пачках. Странно, что никто не подбирал. Еду сонно, со скоростью 40 км в час. На повороте также сонно выползает ГАЗ-31 из военной части. Иногда на таком повороте ГАИшники замеряют скорость. А на следующем они караулят тех, кто поворачивает против знака. Это я всё знаю, но всё это на задней части сознания. Почти невидными полупрозрачными знаниями, которых в компе называют "неактивными". Вот эти две мусорки, ещё какое-то время назад, зимой я часто останавливался, включал "аварийку", чтобы выбросить мусор, и каждый раз что-то грохало о железные стенки мусорного бака. Почему тут? Ах да, новому соседу, который отвалил целую кучу денег за покупку участка на нашей улице, не хватило мозгов заметить мусорку впритык со своим домом, и он не нашёл лучшего решения, чем убрать её совсем. Вот и приходится целому кварталу контробандным путём вывозить мусор.
Странные вещи делает дождь. Написал вам и поймал себя на острой мысли, что мне не хочется, чтобы переписка останавливалась. Самая глупая вещь в интернете - это начать привязываться к кому-то, но отголоски именно этого состояния на миг проснулись внутри.
Прошлые образы, встречи и расставания, каждое из них оставляет нерастворимый след, осадок в нас, создавая схемы, за пределы которых мы не можем, порой, выйти. С одной стороны хорошо, что у нас есть память, иначе, чем бы мы стали, но с другой, именно эта старая карга костлявыми пальцами берёт нас за душу и рассудок, обильной пригоршней рассыпая перед нами наши же собственные страхи и сомнения.
Маленькая девочка с промокшим плюшевым медвежонком, которого она держит за лапу, стоит под моим пристальным взглядом. Одна косичка с конца уже начала распутываться, и мокрая атласная лента безжизненно висит, напоминая мне о моей нынешней жизни. Она изредка шмыгает носом и терпеливо ждёт под моим взглядом. Она даже не задумывается, что когда-то станет женщиной, желанной женщиной и каждое её движение будет вызывать восторг у окружающих её мужчин. Сейчас она просто девочка, которая даже не может понять почему я смотрю на неё и пытаюсь запомнить эту картину. А я слишком взрослый, чтобы забыть, что я живу в бренном мире и пытаюсь запомнить его в деталях, чтобы когда-то оживить в сознании эту картину. И она, и этот тёмный коридор, и её игрушка часть моего сегодняшнего мира, и он умрёт вместе со мной.
Я отворачиваюсь и по скрипящим половицам иду к окну. Дождь капает. Порой устав от человеческой невнимательности он переходит к нетерпеливому стуку, словно взывает к человеческому равнодушию. Вдруг заметив, что я смотрю на на него, он прижимается к стеклу, и старается прикоснуться ко мне. Пальцами он ведёт по стеклу, пытаясь повторить мой неясный портрет за стеклом. Мне до слёз его жалко, он такой же одинокий, и люди от него также пытаются убежать. Звучит музыка Вивальди, и дождь отринув от окна бежит на одиноким городом, стараясь выдержать ритм и ноты гения, как будто примерный сын боится расстроить и разочаровать отца, и я глажу стекло, пытаясь прикоснуться к нему и избавить его, хотя бы его, от чувства покинутости. Я открываю окно, дождь оглядывается, возвращается и мы стоим лицом к нему лицом. Он стекает по стенам, по оконной раме, прикасается к моему воспалённому лицу и старается разгладить морщины. Я постепенно мокну, но музыка за спиной продолжает удерживать меня с дождём лицом к лицу и сознание моё виснет в пространстве.
Я слышу шмыганье и с удивлением поворачиваюсь и обнаруживаю свою маленькую соседку. Она подходит и поднявшись на цыпочки старается посмотреть в окно. Я уступаю ей место, и она сажает перед собой своего мишку, прижавшись к нему щекой, что-то шепчет ему на ухо. Я остраняюсь и облокотившись смотрю в окно. Под грибом, съёжившись сидит мальчик в шортах, весь промокший и озябший. Он мне кажется знакомым, и вглядываясь я стараюсь его узнать. Он раскачивается и что-то говорит. Я не услышу ни слова из того, что он говорит, даже если я напрягу свой слух. Он в чём-то пытается убедить себя, иногда он качает утвердительно головой. Затем он шмыгает и вытирает нос тыльной стороной ладони и продолжает говорить и с кем-то спорить. Он что-то доказывает, а я замечаю, что он насквозь мокрый, носки, одежда, волосы. Но он этого не замечает, сжав кулаки он что-то продолжает говорить. Потом он встаёт и идёт к подъезду. Он принял какое-то решение, он упрямо сжал губы, и шагает он сквозь пространство, не замечая луж, воды и порывов ветра. Я пытаюсь узнать это ребёнка, я его видел, это я знаю точно. Где? Где?? Где??? И в какой-то момент я понимаю, что я вижу самого себя.
Вот такие неясные видения иногда приносит весенний дождь.
Меня тянет к нему. Как к никому давно не тянуло. Ищу дефекты в нём, но не нахожу, и не спокойно мне от этого. Лучше бы нашёл и успокоился. Всматриваюсь в его судьбу, и возможно давно не отплаканные слёзы за своё неудачное, и более прямолинейное поколение стучатся наружу, как экипаж танка, у которого заклинило башню и который уже подожгли. Потом, понимаю, почему тянет: я вижу себя в нём, давно забытого, ещё молодого и верящего в честь, совесть и благородство. Кроме себя я ещё вижу тех своих сверстников, которые положили свои жизни за эту страну. Нельзя сетовать на судьбу, нельзя вмешиваться в дела Всевышнего, но меня начинает терзать сомнение: кому из нас повезло больше.
И вдруг, как гром среди ясного неба, как голос сверху, который призывает меня к ответу, я понимаю, что всё то, над чем смеялись люди вокруг меня последние лет десять-пятнадцать-двадцать, всё то хорошее и чистое, что было во мне когда-то, не было ложью. Из-за этого смеха я и сам все эти годы старался стереть это из своего сердца, своих мыслей, памяти, робко, глупо и неуверенно предавая самого себя и присоединяясь к этому всеобщему мнению, сначала улыбкой, потом смехом, а потом хохотом до слёз из глаз, а слёзы эти просто были поминальной молитвой по мне умершему. Мне жаль тех ребят, но мне не жалко, что они умерли, потому, как я вижу во что превратились те, кто вернулся оттуда живой, во что их превратило общество слабых, и как оно относится к сильным.
И всё это, потому, что появился человек из моего прошлого, человек однозначно честнее, благороднее и прямолинейнее меня, человек - укор моей совести.
Я связан с этим миром тысячей паутинок. Это мои корни. Я хочу взлететь, но вес этих паутинок он превышает мой собственный вес и я не могу оторваться. Я сильный, и одним прикосновением я разрываю эту одну паутинку, чтобы на её место тут же протянулась другая, а и то и два. Я пытаюсь найти нож, чтобы единым махом очиститься от них, и удивлённо вижу, как сталь крошится и опадает как труха, и в руках у меня остаётся одна ручка от ножа. Никто и ничто, кроме меня самого, не сможет разорвать паутинку.
Эти паутины - наша культурная ниша, эпохальные привычки, взгляды нашего времени. Они маленькие, тоненькие, незаметные, прячутся за словами, мыслями, привычками, порядком вещей, и тянутся от нас к нашему миру.
Но я сильнее собственной судьбы, и я бросаю вызов всему миру. Я охотно включаюсь в эту войну по борьбе с собственной культурой и решаю проложить путь, который до меня никому прокладывать не удавалось. На это стоит тратить жизнь. В какой-то момент, мне кажется я выигрываю эту войну с паутинками. Мир не успевает за мной, и остаётся одна, последняя. Я смотрю, теряя время, на неё, и думаю: А что будет после? После того, как я разорву последнюю ниточку со своим миром, жизнью, эрой? Что меня ждёт после? И что у меня останется? И у меня опускаются руки, и паутинки тут же берутся за работу. Теперь я свободен, потому, что я сам продал себя в рабство, и добровольно лишившийся свободы - уже не раб.
Но это я только так думаю, потому, что мне не дано никогда узнать, что я бы не смог разорвать последнюю паутинку. Она была из стали повышенной прочности, и я бы скорее отрезал себе фаланги в усилиях разорвать её, чем смог бы это сделать.
Всего две строчки за несколько месяцев, и опять сумбур в мыслях, и смятение в чувствах. Самый верный способ досадить человеку - это построить внутри него мельницу сомнений, и суметь направить всю его энергию на эти жернова. И человек мелет себя, мелет, и лопасти поднимаются и опускаются, и человек перетирает свой мир в тонкую ниточку, в обезличенную пыль чего-то стоящего в прошлом.
Нет той прошлой боли, сумашедшего поиска нет, бессонные ночи остались к счастью в прошлом, депрессии когда-то сильного человека тоже нет. Хотя всё равно проснулся в 6 часов и попёрся проверять почту. И эти беседы с самим собой, вопросы без ответа. Хотя, мне ли привыкать к беседам с самим собой.
"Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови.
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме, -
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами." ©