Мы сидим в кафе. Откуда я нашёл его в этом городе я не знаю. Кафе "Интеллектуал". Затерявшийся среди пабов, танцплощадок, уличных пивных и внутренних бистро, в этой кутерьме уличных танцоров, исполнителей и артистов. Внутри работает кондиционер, это двухярусное помещение. В самую глубину, как в гнездо, подобно тому, как я залегал в своё гнездо в конце 90-х, подальше от глаз, за столик на двоих, над головой и по бокам дерево. Играет музыка, не роковая, не поп, и даже не техно, а то, что я обычно слушаю. Среди вещей узнаю Sidewalk Caffee, Little Flower, некоторые вещи Goya и Jessy Cooka.

Мы сидим лицом к лицу. На груди у неё золотой медальон, на котором надпись "Нет бога кроме Аллаха и Мухаммед его Пророк". На пальцах кольца. Три штуки. Серебрянные. Волосы заплетены в косу: до пояса и ниже. Голос хриплый, прокуренный. Красивый губы, невыразительные брови. Лицо, вообще, неконтрастное. На ногах шпильки, высотой в Эйфелеву башню, варёные чёрные джинсы. Розовая кофточка. На правой груди родинка, почти на границе с воротом кофты. В ушах серёжки, к удивлению всего лишь одни. Других дырок не вижу. На левом ухе родинка. Курит. Часто. Я заказываю кофе эспрессо, а она воду.

Это странная беседа, это странные отношения. Буквально, на следующий день мы перешли на "ты".

Она старается выглядеть развязной, я помогаю ей, и скоро в нашей беседе начинают присутствовать бранные и матёрные слова. И всё равно она поражает меня: она стесняется моего взгляда. Я смотрю в упор ей в лицо, в самые глаза. Она смотрит в мои. И беседа эта течёт в двух плоскостях одновременно:

- Ну я эта... ни хера в этих заумностях не разбиралась, и мне пришлось в колледж идти после девятого... ну пиздец вообще, со справкой.
- А сколько лет у вас учатся?
- У нас? Одиннадцать, а у вас?
- Сейчас тоже одиннадцать.
- Ну, слушай, ну ваааще капец, попёрлась я в колледж, а через несколько месяцев на работу устроилась.

и взглядами:

- Ты мне нравишься.
- Я знаю.
- Я даже не знаю, что тебе сказать.
- А и не надо, я всё понимаю.
- У тебя тёплый взгляд.
- А у тебя горячий.
- Не отводи взгляд.
- А зачем тебе это?
- Мне нравится, когда ты смотришь на меня.
- Я не привыкла. И я боюсь тебя.
- Зачем?
- В тебе что-то есть, с чем я не знаю, как обращаться. Я никогда с этим не сталкивалась до этого.
- Это неважно. Сегодня ведь хороший день, потому, что ты рядом.
- Честно?
- Честно.
- Ты совсем маленькая.
- Нет, я взрослая.
- Ты всё ещё стесняешься женщины в себе.
- Нет (и в уголках глаз улыбка).
- Сама же знаешь, что это так и есть. Ты просто стараешься выглядеть взрослой.
- Да, мне просто хочется убежать от своего детства. Там мало было, что хорошего.
- Это ты сейчас думаешь. Жизнь взрослого даже хуже.

Беседа идёт о разном, я стараюсь не молчать, хотя иногда возникает пауза и мы просто смотрим друг на друга. Она реагирует на внешний мир, даже острее и резче, чем я. За соседний стол садятся полуподростки-полуотроки. Становится шумно, она забывает о нашей беседе и наблюдает с неприязнью за ними. Смешная.

Через стол я протягиваю к ней руку и взглядом показываю на её кисть. Она хочет протянуть руку на мою руку, я останавливаю её, сжав её кисть как яблоко и положив её на стол. Я приближаю подушечки пальцев к её подушечкам и держу на расстоянии пары сантиметров. Она наблюдает, молча и со смущением. Я не верю своим глазам: она смущается. Кажется я вырываю её из её обычной среды - простой, развязной, шумной и понятной ей - и она теряется, потому, как лишена обычных механизмов защиты и общения. Я касаюсь подушечками её подушечек и слушаю её тело, кровь, ощущения. И она вдруг убирает руку и подняв недоуменный взгляд к её лицу, я вижу, что кожа на левом плече у неё покрылась пупырышками. Она смущённо улыбается:

- Странная у тебя, энергетика. У меня мурашки по коже.

Беседа постепенно затухает, то ли мы привыкаем к присутствию друг друга, то ли начавшийся футбольный матч с усилившимся фоном комментариев рядом выталкивает нас в другое пространство, я заказываю по её рекомендации виски Jameson для себя и мартини со спрайтом для неё. Конец встречи комкается, и я предлагаю выйти.

Мы идём по ночному городу. При её росте, да и ещё на шпильках в 8-10 сантиметров, она почти на голову выше меня. Возможно, это со стороны должно быть смешно, но и ей, и мне похуй. По дороге, на тёмной стороне улицы, пытаюсь поцеловать её. Она убирает губы. Я приношу свои извинения:

- Извини, есть вещи, которые я просто обязан попытаться сделать, потому, что роли заранее распределены: и моя попытка сократить это

Читать далее...

Сегодня встречался с одной девушкой, "воспитанткой", так сказать. Обсуждали творческие планы, планы на развитие, проблемы в обществе, её отношения с поклонниками, и вдруг вспомнил недавнюю беседу, по телефону.

На полуслове оборвал её:

- Вы знаете, у меня к вам просьба.
- Какая?
- Если можете, конечно.
- Да, конечно.
- Вы можете написать, что я для вас значу?
- ???
- Меня недавно обвинили в том, что если я помогаю людям, то только лишь для того, чтобы раздвинуть им ноги.

- (ошарашенные глаза в недоумении)
- Да. То, что я пытаюсь помочь вашему брату, интерпретируется как всего лишь попытка завалить вас в постель. И ещё... вот скажите, ведь если я позвоню вам и попрошу "капельку тепла, когда холодно и немного света, когда темно", и вы попытаетесь мне помочь, это помощь будет возможно, если только мы переспим с вами?
- Нет, что за глупости.
- А считается, что это "главные козыря".
- Что за бред. Вы всё ещё слушаете обывателей?
- Нет, но мы люди, и когда сто раз подряд нам скажут "свинья", на сто первый мы захрюкаем. Так напишите?
- Я не могу писать на заказ, но скопируйте то, что я вам написала на годовщину нашего знакомства, и даже подпишитесь моим именем.
- Имя ваше я оставлять не буду, а то слишком всё очевидно, а так оставлю.

С разрешения автора:

*****, год как мы знакомы. И я могу исписать страницы восхваляя вас, говоря о безусловном уважении, которое я питаю к Вам. But actions speak louder you told me. So try to write only few words…

Вы единственный человек, которого я слушаю бесприкословно: Вы сильнее и заслужили мое полное доверие. Вы никогда не боялись давать мне советы. Вы помогали мне. И не раз. Вы однажды мне сказали, что у Вас почти нет секретов от меня, у меня просто нет секретов от Вас.

Странно: люди пытаются разделить мой успех, а Вы делите мои поражения. «Это Ваш успех, ***», - сказали Вы однажды. «Это наше поражение», - говорили Вы не раз.

Мы похожи – грубые, неотесанные, но честные и преданные.

Мы обязательно вместе напишем книгу, хоть это и сведет меня с ума :)

И снова звонок

- What is up?
- Ты перешла на английский?
- В чём дело?
- Ты у меня спрашиваешь?
- Что у тебя с ней?
- С кем?
- С ней. Не притворяйся, у тебя плохо получается.
- Я, честно, не знаю о ком ты?
- Ну о ней.
- Не еби мозг, а? У меня туева куча баб, и я не могу знать, о которой из них тебе донесли.
- Мне никто ничего не доносил, я всё сама вижу.
- И..?
- Тебе не стыдно?
- За что?
- За то, что ты творишь.
- Что я творю?
- Зачем тебе всё это?
- Да ты заебала, ты о чём?
- Ну зачем они тебе все они?
- А-а, ты об этом? Я занимаюсь с ними сексом, наставляю их, учу, вытаскиваю из депрессии, причём не всегда всё это вместе. Я не всех женщин, которым помогаю, ебy.
- Ты им помогаешь, как раньше помогал мне?
- Нет, не так рьяно (улыбаюсь в трубку)
- Как меня вытаскивал из депрессии?
- Наверно...
- Как меня учил бороться?
- Не совсем, но где-то...
- Как со мной был рядом?
- Нет.
- Как легко тебе всё это даётся. Одни и те же слова разным женщинам. Только зачем тебе это?
- Смотри выше.
- Ты не трахаешься с ними.
- Нет, родная, это я с тобой не трахался, а с ними я регулярно занимаюсь сексом. Ну не со всеми, конечно, с кем получится.
- Ты им говоришь то же самое, что и мне.
- В смысле прошу частичку тепла когда мне одиноко и немного света в ночи?
- Как и у меня.
- А у тебя с памятью всё хорошо? Ты мне дала, что я у тебя просил?
- Я собиралась, я...
- Засунь в жопу свои собирания.
- Я из-за тебя...
- Тормози.
- Не буду я тормозить. Я из-за тебя перессорилась с половиной родни и всеми друзьями (немного слёз, соплей. Я жду. Даже можно сказать я терпеливо жду).
- И...?
- Что "и"? Что я ещё должна была сделать? Я даже на учёбу из-за тебя не поехала.
- Заебись. А теперь вернёмся к предмету нашей беседы: ты дала мне эту капельку тепла и света.
- "Твоя капелька тепла и света" заключается в сексе?
- (тяжёлый выдох в трубу) Çətin adamsan.
- А ты сама простота.
- Я ёбнутый, но сейчас речь не об этом. Ты действительно считаешь, что я ждал... жду секса с тобой? Что твоё влагалище может по своей структуре отличаться от сотен вокруг? Нет, родная, дело не в этом, просто в нужный момент у тебя вместо поступка, вместо одного единственного поступка нашлась ТЫСЯЧА ЁБАННЫХ ПРИЧИН, ОБИНЯКОВ И ИЗВИНЕНИЙ. Т Ы С Я Ч А!!! Но ты не сделала один единственный шаг, который от тебя в этот момент ожидался. И срать я хотел и на твою учёбу, и на твоих подруг, и на твои намерения, если в нужный день, в нужном месте ты оставила меня одного подыхать в жерновах обывательщины.
- Ты сам виноват, я была почти с тобой.
- Я тебя умоляю, прошу, не обижайся, но ебать твоё это "почти" на бескрайних просторах Магадана.
- Да, кстати, ты кого это в блоге нахуй послал?
- Тебя не касается, кого надо, того и послал.
- Ещё одна жертва старого ловеласа?
- Тебя это ебёт?
- Ещё одна отказавшая в "капельке тепла и света"? Ещё одна несчастная воспитанка?(чувствую язвительную улыбку на том конце телефона)
- Я никак не могу понять, вот нахyя ты всё это спрашиваешь? Тебе не похyй? Мы уже расстались, ты не забыла?
- Мне просто интересно. Я радею за своего бывшего героя.
- Иди в жопу.
- Нет, честно, на серьёзе.
- Ты-то должна знать.
- Я знаю, я помню всё (серьёзность, аж пиздец какая). Просто зачем всем одно и тоже? И со всеми одинаково?
- Может, потому, что я на самом деле жду тепла и света? Может действительно никто не дал мне это тепло и свет? А может и давали, а потом мы терялись: и я, и она. А оставлять отношения ради рабочего режима - встретились, обменялись подарками, потрахались, созвонились и вместе поужинали - я не хочу.
- (молчание)
- Я своё гавно уже съел, больше не хочу. Даю, сколько могу, беру сколько хочу. Это я с тобой нянчился, одел на себя поводок и дал тебе в руки. Слон на задних ногах. Больше никогда и ни с кем. Всё, на этом вынос мозгов можно считать законченным. Пиздyем дальше по жизни, но каждый по своей коллее. Да и ещё...
- бип-бип-бип

На этот раз трубку положила она, не дождавшись конца полёта моей высокой мысли.

А ты знаешь, родная.

Я долго думал. Уже почти несколько лет. Я шёл против себя, своих принципов, своего понимания, что правильно, а что нет. И всё ради того, чтобы попытаться удержать тебя. Я никогда тебе не лгал, за исключением одного единственного случая, и тот который произошёл с целью вернуть и удержать тебя. Я разогнал всех из своей жизни, кто мог нам помешать, втащил тех, кто нам должен был помочь или хотя бы не противиться. Я пытался прощать тебя, понимать, быть рядом, в большом и малом. Мы или только я, думали о будущем, планировали что-то, я думал, что ты будешь рядом, до самого конца. Каждый день я топтал себя, тебе в угоду. Каждый Божий день. Я говорил тебе о своих страхах, признавался в грехах, больших и малых, ты узнала меня насквозь.

В конечном итоге, те, кого мы любим больше всех, забывая о себе самом, насирают нам в душу. Видно, в ходе этих изменений, в процессе движения, так сказать, к кому-то, душа наша превращается из чего-то недоступного в очень удобный унитаз. Даже с ручками. И тут, опять же ничего особенного, таковы правила жанра, и настигают они всех, даже таких, кто считает себя особенно умными, типа меня. И это не самое плохое. Хуже всего то, что они узнают наши слабые места и наши страхи, и давят на них. Если ты считаешь самым большим грехом Ложь, то они обвинят тебя во лжи, если ты беспрерывно повторяешь, что ты боишься Бога, они сравнивают твоего Бога с хуем. Ты молчишь, и как последний мудак прощаешь даже это.

Напрасно, ты в итоге потеряешь не только любовь и этого человека, но и себя, пригоршю важных и дорогих тебе понятий, веру в своего Бога.

В принципе ты и сама всё это знаешь.

Я тебе этого не говорил до сих пор. Но думаю, что мы уже созрели для этого признания: Иди на хуй!

И спасибо за уроки. Я не думал, что в этом возрасте я могу чему-то научиться, но научился как видишь. Да и ты свои уроки, наверно, извлекла: если любишь кого-то или тебе мнится что любишь, нехуй выёбываться и подниматься на гору собственного самомнения. Хотя кто знает, ты девчонка видная, уёбывала после нашего знакомства несколько раз, и возможно найдёшь и на этот раз себе более покладистого подкаблучника. Счастья и оргазмов вам полный ворох.

Некоторые мысли, которые показались интересными.

***

Быть увиденным и видеть – незачем возводить стену между этими двумя понятиями...

Сорвавшаяся с крючка рыба всегда кажется больше пойманной.

нищий три дня – нищий навсегда

одиночество – это неутоленная жажда мечты

Билет в один конец – это распавшаяся на части жизнь без связи между вчерашним днем и сегодняшним, между сегодняшним и завтрашним.

Будь это звуковые волны, какая бы здесь звучала сейчас мелодия? Если зажать но щипцами для угля, забить уши сгустками крови, выбить молотком зуб за зубом, то тогда и человек смог бы, наверное, напеть ее. Но это слишком жестоко, да и все равно музыка будет не та...

Любовь – это то, что остается, когда методом исключения отбрасываются запреты.

Человек, которому уже не нужно было испытывать страха перед зимой, мог освободиться и от сезонных периодов любви.

Он и сам не был, конечно, настолько романтичным, чтобы мечтать о не замутненных ничем половых отношениях... Они возможны, лишь когда уже стоишь одной ногой в могиле... Начинающий засыхать бамбук спешит принести плоды...
Умирающие от голода мыши во время миграции неистово совокупляются... Больные туберкулезом все как один страдают повышенной возбудимостью... Живущий в башне король или правитель, способный лишь на то, чтобы спускаться по лестнице, всего себя отдает постройке гарема...

только потому, что ему было противно духовное насилие, он продолжал звонить у дверей пустых домов

Но, видимо, нет такой женщины, которая, даже раздвигая колени, не была бы убеждена, что мужчина оценит ее по достоинству, только если будет разыграна мелодрама. Эта трогательная и наивная иллюзия как раз и делает женщину жертвой одностороннего духовного насилия... Наивность женщины превращает мужчину в ее врага.

Считается, что уровень цивилизации пропорционален степени чистоты кожи.

Желание стать писателем – самый обыкновенный эгоизм: стремление стать кукловодом и тем самым отделить себя от остальных марионеток. С той же целью женщины прибегают к косметике...

Мир, где господствует уверенность, что человека можно начисто стереть, как мел с грифельной доски...

Кажется, что мне никогда ничего не будет нравиться в современных человеческих отношениях, настолько всё пафосно, демонстративно, публично, показно и поэтому фальшиво. Вот идёт урка, пардон, чурка, который 14 февраля тащит своей жене букет цветов через весь офис, чтобы все видели. Otherwise ему ни отношения, ни жена нахер не нужны. Какая же эта любовь, когда никто не видит?

А я вот сегодня утром увидел одну пару и мысли мои о них. Парень с девушкой. Простые такие. Только вот глаза у девушки не простые, а светятся счастьем. Лучистые, про таких говорят. И идёт и похуй ей, кто и что вокруг, она радуется тому, что он рядом. Простой, человеческой радостью. И парень. Скромный такой. Одеты скромно. Голые девичьи колени, волосы распущены. Каждой девушке и любому парню в этой стране желал бы именно таких отношений, которые прошибают даже такого циника как я.

Блядь, я пытался натянуть узды Судьбы, чтобы пытаться уйти от неё. Ни хуя. И вам не советую. Неважно, что в этот момент произойдёт, свистнет гаишник, обвалится дом, умрёт близкий родственник или же подгорит картошка - она вас остановит всего лишь движением мизинца.

И если какая-то пизда вам начнёт впаривать, что самолёт сел не в тот момент, мусорный бак был переполнен, с интернетом проблемы или же у неё сломался ноготь, кладите хуй на всё то, что она вам скажет и пиздуйте по своему пути. Это в самом начале кажется, что пиздец, сейчас остановится дыхание, Земля откажется от своего бега во Вселенной, Солнце потухнет, и всякая прочая хуйня: всё это яйца выеденного не стоит. Хотите скажу, что делать? Идёте домой. Если вы неопытный хуй, то достаёте тёплую, как кровь, и такую же мерзкую водку, если вы не в первый раз ёбнулись об перекладину Жизни, то у вас заготовлена холодная как Антарктида водка. Вы наливаете себе полный стакан, самый большой, какой можно найти, почти без закуси, сводя нёбо, зубы и язык, опрокидываете в себя этот стакан и ждёте. Закрывается метро летописи жизни и какой-то долбень говорит речетативом: "Занимайте места в соответствии с купленными билетами". Аккурат через пять минут максимум. Всё, аут. Постепенно, белая стенка вашей комнаты распадается в соответствии с призмой на все семь цветов радуги, вы выбираете нужный цвет - нет, нет, отнюдь не розовый, и даже не голубой - и начинаете красить в него свою деревянную лошадку детства, чтобы прокатиться на ней по всем прошлым образам.

Ну, сейчас ломанутся ЛС-ками убеждать меня, что пить - плохо, я гублю своё здоровье, мне мало осталось до зурны Гавриила. Да похуй мне, вы что ли будете считать и определять, кто из нас что по этой жизни?

Зато ты поняла сейчас, почему нет ни одного вечера, когда я не хочу напиться. Напился, как маску с кислородным балоном подводника одел, и нырнул: другой мир, другие лица, другая среда. Я не хочу подменять виртуалом реал. Это уже было. Я построил огромный дворец, и в нём жила принцесса, которая ждала меня. Оказалось - хуй. Извини, не так, а вот так: ХУЙ. Её ёбаный эгоизм зашкалил так, как не зашкаливали армейские приборы во время Челябинских учений. Ты не знаешь, что и где это было? Ты не производишь впечатление тупого человека, посиди, поищи, почитай вместо этой хуйни на три тысячи манат. А сейчас она сидит где-то и гладит свой эгоизм как какой-нибудь бюргер свои пачки с банкнотами. Ну-ну... Я всего-то сюда копировать не буду, просто потешу публику. Не удержался, улыбнулся, что тут такого? Чего все испугались-то? Ну улыбаюсь я так, не привык, не те мышцы развиты, как сказал Задорнов.

А потом ещё один стакан. Да, да, того же самого. Пытаешься поймать взглядом точку. Удаётся. И становится грустно. Что не те книги читал видно, не тем жил, не... ради того старался. Дожить бы до конца достойно, и всё образуется.

Красивая ты. Чертовски. Но меня это не ебёт. Абсолютно. Правда, я тебе об этом не скажу. Я же сказал тебе "У меня всё начинается здесь: и влечение, и любовь, и эрекция, и импотенция". И стучал при этом себе по котелку. По голове, то бишь.

Мы сидим лицом к лицу. Я не смог зажечь тебя. Ты контролируешь себя и свои желания своим сознанием. В целом это неплохо, когда женщина контролирует себя своим интеллектом, мне это нравится. Но в целом. А в частности, в моём случае, мне это не нравится. Абсолютно. Желания отпускаемые в мой адрес этим вот дозатором - опять я стучу себя по виску кончиком указательного пальца - не дались мне нахуй. Зачем мне обманывать себя? Тебе себя? И нам друг друга? Но я об этом всего лишь думаю. Говорю я о другом. Чаще отмалчиваюсь. Ты пытаешься в моих глазах узнать мои мысли. Часто прикасаешься к лицу, я слабо улыбаюсь в ответ. Но мысли немного о другом. Пытаюсь заставить себя вспомнить число твоих ухажёров и вызвать в себе мужское честолюбие, что всё же ты со мной. Удаётся, но почему-то это меня не радует. Потому, как я знаю эту так называемую верхушку, цвет ухажёрского мира. Мне насрать на них, ибо каждого я знаю немного, большую часть по работе, которую они так и не смогли сделать. Я начинаю говорить почему-то об этом. Заканчиваю фразой: могу понять человеческую трусость, но никогда не пойму и не прощу человеческую лень. Нахуя это надо? Понимаю, что с красивой женщиной в такой расслабляющей обстановке об этом можно говорить в последнюю очередь. Понимаю, ненавижу себя за это, но не могу обуздывать мысли и вести заказную светскую беседу. Это "не могу" напрямую связано с "не хочу". Но ты не тупая, поэтому я позволяю стаду своих мыслей бежать самим, куда им хочется.

Город плавится от жары, но мы сидим в кондицируемом помещении. За спиной должен быть джаз. Джаз должен быть в этот вечер. А лучшше джаз-блюз. Но вместо него звучит что-то лёгкое латиноамериканское. Хуй с ним, пусть будет. Это уже второе заведение, в котором мы сидим в этот вечер, потом будет третье.

Я прошу у тебя сигарету. Двойной эспрессо и сигарета - многие считают это проявлением чего-то аристократического. Ни хуя. Во рту горько, тем более, что кофе я чаще пью горьким.

Сидеть мне становится тяжело. Я почему-то в эту секунду испугался, что сокровенное, чем я делюсь с тобой в этот вечер, тебе абсолютно неинтересно и ты можешь начать зевать. Или не будешь зевать, но только лишь потому, что ты хорошо воспитана. Я поднимаю тебя и предлагаю пойти куда-то ещё. Лишь бы что-то делать, мне невмоготу больше сидеть здесь.

Бросаю взгляд в зеркало на себя и тебя, и удивляюсь, хули ты нашла в этом плюгавом типе. Это вообще самый неразрешимый вопрос из тех, которые сопровождают меня годами в моих отношениях с женщинами.

Нам надо спуститься на десять с лишним этажей. Ты льнёшь ко мне. Ну давай, покопаемся языками друг у друга во рту. Ты делаешь вид, что заводишься, я подыгрываю тебе. Блядь, это мне нравится всё меньше и меньше. Какого хуя я это делаю? Я аж чувствую, твоё сознание, которое рисует правильную картинку наших отношений, по дням, по встречам, их количеству и содержанию. ХУЙ!!! Только не со мной. Я смешаю все твои краски, линии и орнамент. Хаос, в котором или родится твоё чувство ко мне, и сожжёт тебя или же... ничего не будет. Абсолютно. Даже если мы будем тыкаться друг в друга не только языками, но и всеми отростками наших тел. "Уже первый", - предупреждаешь ты. Даже в этом твоё сознание работает без сбоев. Не стоило тебе этого делать. Пиздуем дальше, ещё в один бар. А потом в машину, и я везу тебя домой. Я хочу избавиться от тебя. Я ожидал другого, пусть даже обмана, но не такого, чтобы я понял его. Ты трогаешь меня в машине. Я понимаю, в долгосрочной перспективе, ты думаешь, что ты разводишь огонь во мне. Не со мной родная. Из миллиона мужчин, девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять наверно повелись бы на это, но не я. Ты - опытная женщина и я не первый твой мужчина, и ты знаешь, что делаешь, но ты забываешь, если я твой не первый мужчина, ты моя... неважно какая, и я вижу немного глубже.

Этот вечер, который должен был хоть как-то сблизить нас и обнулить твои ошибки до этого, наоборот, ещё больше отдалил нас друг от друга.

Нет, нет, постой секунду, не спускай курок. Ведь ты совсем меня не знаешь. Дай мне десять, ну максимум тридцать секунд, я успею рассказать тебе о своей жизни. Быстро, ведь тебе всё равно идти обратно, и насколько станет легче твой патронташ? Всего на один патрон, который ляжет мне между глаз. Я сейчас, я соберусь, и быстро расскажу тебе обо всём, ведь там, после этого выстрела меня ждёт забвение.

Я никого не просил ни о чём, только тебя, всего о нескольких секундах жизни, чтобы на них разместить всё своё прошлое, настоящее, все свои мечты, надежды. Нет, постой, твой закорузлый указательный уже лежит на курке и ты мне целишься в переносицу. Ты умелый палач, я не сомневаюсь, и я всего лишь очередная жертва на конвейере. У тебя всё получится, я не лучше, я не хуже. Просто дай мне несколько секунд, чтобы хотя бы подготовиться. Да, да, ты всё знаешь лучше меня, в твоих двух-трёх жестких чёрствых мыслях размещается намного больше красок, чем во всей моей палитре жизни, хотя бы потому, что они, твои мысли, будут жить дольше, чем я. А я... а мне дожить до следующей траншеи для приговорённых.

Я не хочу убалтывать, мне просто нужен собеседник, которого я искал всю свою последнюю жизнь. Не надо осуждать меня. И жалеть не надо. Просто дослушай. Ты отчитаешься поставив напротив моего имени галочку, и тебе вернут этот ёбаный патрон. И снова патронташ твой будет улыбаться своей наполненностью человеческими жизнями.

Я... я тоже хотел когда-то стать человеком. Хочешь верь, хочешь нет. Просто не получилось. Нет, я не освобождаю себя от ответственности. Дай передохнуть, перед смертью не надышишься. Я не освобождаю себя от ответственности, но клянусь стволом твоей винтовки и её же прикладом, я старался. Не знаю, насколько прилежно, но я старался. Я хочу, чтобы ты это запомнил. Ведь ты пьёшь водку с друзьями, и возможно, когда вам станет не о чем говорить, ты вспомнишь мои бредни. Вскользь, невзначай, а мне только и надо, чтобы когда-то человеческое ухо услышало, что я старался.

Я не увижу света луны, и ночь какая-то пасмурная. И солнца не увижу. И ничего, но это неважно. Важно, чтобы ты слушал меня. Я не попытаюсь бежать, мне некуда бежать от самого себя. Я бы сам подписал свою бумагу о казни, если бы её не подписал твой старший. Почему? Как почему? А куда мне идти? Конец он близко, и мне ещё повезло, что я не замёрз в подвале или же не умер от голода.

Это всё. Я не буду отворачиваться. И глаз не буду закрывать тёмной повязкой. Хотя, это уже неважно. Прощай. Ты знаешь, что ты дал мне большее, чем все те люди, которых я называл друзьями. Даже если ты сейчас спустишь курок. Тебе похуй? Ну что ж... В этом тоже своя философия.

Да, я напрягаю людей. Держу их в постоянном напряжении. Они напряжённо следят за своими ошибками, мыслями и фразами. Они обращают внимание на то, как они одеваются. На гигиену тела становятся помешанными. Наводят порядок в мыслях и поступках. Равняются. Поднимаются. Учатся. Развиваются. Хотят стать лучше. И, наверно, становятся. Начинают отсеивать людей, которых пускают в свой мир и с которыми позволяют себе общаться. Выдёргивают с корнем мещанство, потребительство и меркантилизм. Начинают думать и задавать вопросы. Думать над вещами, которые не замечали до этого. Вопросы, которых никогда не задавали до этого. Стараются читать книги. Верят в своё будущее. Рисуют его более светлыми красками. И начинают за него бороться. Превращаются из обывателей в личности. Потому, что им нравится общаться со мной, а чтобы я общался с ними, они должны быть личностями. Я обращаюсь и слышу личности. Или тех, кто хочет стать личностью. Обывателей я даже не брезгую, я недоумеваю их близости с собой и неподдельно удивляюсь, когда они обращаются ко мне. Да, эти люди, они становятся одинокими, но это неизбежное сопровождение процесса перехода количества в качество.

Они хотят оставить меня в своей жизни. Навсегда. А я не хочу. Пытался оставаться. Ничего хорошего из этого не получалось. Превращаюсь в часть интерьера, разменную монету, бросовый материал, инструмент для решения бытовых проблем, вытирающего сопли и подтирающего дерьмо. Можно это сделать, ведь милосердие в человеке проявляется именно тогда, когда он видит грязь, кровь и гной, но не превращаться в одетого в ливрею человека, единственное предназначение которого превращаться в инструмент решения проблем. Я теряюсь сам, теряется личность во мне, у них теряется потребность быть чище, лучше, выше. Как они могут равняться на человека, такого же как они сами: он также чистит зубы по утрам, ходит в туалет, у него бывает отрыжка и не бывает настроения. Я ухожу. Ради них же самих. Ради себя. Ради Истины, которая живёт в нас, в наших отношениях это короткое время, пока мы движемся друг к другу.

Потом я встречаю этих людей. Наблюдаю за ними со стороны, подбираю информацию от людей о них, смотрю чем они занимаются, чем живут, с кем общаются и во что они превратились, и понимаю, что... мне так и не удалось убить в них мещанство, приземлённость и убогость. Мне хочется обвинить себя, хочется вторить расхожему мнению, что я был слеп и не замечал их недостатков, но на самом деле это не так. Они были действительно лучше, чем были до и во что они превратились позже. Виноват ли я в том, что они так опустились или не смогли подняться? Но в чём? В том, что продолжал оставаться собой, когда познакомился с ними? Что и сам никогда не давал себе спуска и живу всю жизнь в напряжении? Что когда мне плохо, я прячусь от всего мира, от семьи, от друзей, ухожу в буквальном смысле под землю, и сам пытаюсь разобраться с самим собой, превращая свою жизнь в сплошной ад, отравляя своё сознание ядом собственного ума, а своё тело алкоголем, но не позволяя размениваться и обменивать свои идеалы на то гавно, чем живут иные? Это моя вина?

Как же мне плохо. Во мне постоянно умирает любовь. Любовь к людям. Острая, живая, всё время стремящаяся к свету, с тонкими слабыми крыльями, смешным детским венцом над головой, в испачканном детском платье, трепыхающая в желаниях, устремлениях, распираемая мечтами от самых наивных, детских до самых взрослых, осознанных, в ностальгии о непонятных временах и желании хотя бы что-то исправить в этом несправедливом мире, оставить след после себя. Но она умирает, ежедневно, попираемая падающими откуда-то сверху сбрасываемыми скалами людского сарказма, дробящими детские кости ядрами, выпущенными метким и прицельным огнём вечных пушкарей серости людской, захлёбываясь в собственной крови, боящаяся от ужаса смотреть на то, что сделали с её телом, плотью и сутью люди, от торчащих костей своих холодеет у неё нутро, от пульсирующей и уходящей в небо, чтобы упасть на грязную землю своей крови ей дурно, но она пытается ползти, бежать, подняться к свету и к Богу. Не получится, я знаю. Зато я вижу голову злобной гидры, которая питается её пролитой кровью и прорастает, ужасная, злая, беспощадная, тёмная, с жестким и непробиваемым панцирем, Презрение моё к людскому роду. Она и поведёт меня по жизни, она поможет, она справится со всем тем, с чем не справилась Любовь, она защитит, заступится, раздавит любого обидчика, не подпустит никого к моему телу ночью, пока я сплю и беззащитен, заслоняя собой от любого врага, она даст самую густую тень в знойный день, хотя и не даст тепла, когда я буду кутаться в самые тёплые одеяла долгими зимними вечерами, она будет моим союзником, вечным и до конца. Теперь уже недолгого.

Презираю.

Мир... Как он доходит до нас?  Думаете, через музыку, шёлк весенней листвы, голубое небо?  Ни хуя.  Мир доходит до нас через других людей.  И каждый из нас реагирует на него, на этот мир с его щупальцами, жалами и клювами в виде отдельных людей, как он привык: кто-то лапки кверху, включает что-то меланхоличное и пускает слюни на своём скрипящем диване, кто-то снимает с себя рясу проповедника и брызжа вонючей слюной, начинает базарить, кто-то бежит на берег моря.

Что делаю я?  Я... как будто просыпаюсь после многолетнего сна, растерянно смотрю по сторонам, и потом немедленно опускаю забрало, пытаюсь нащупать кольчугу, есть ли на мне какое-то оружие, внимательно оглядываюсь вокруг, пытаясь в ночных шорохах и непонятных криках ночных птиц узнать где я, с кем я, кто рядом и кто напротив, хватаю за гриву коня своей ненависти, и отпускаю его в холодную тёмную ночь, подальше от костра и тепла чьей-то души.  Там, в кляксе этой ночи, мне будет легче спрятаться, выиграть время, оглянуться, зализать раны, отсосать яд, вытащить застрявшие загарпуненные кончики стрел, и возможно отлежаться.  Там меня не найдёт и не обманет людская жалость, пытаясь предательски вытащить меня на свет, чтобы добить; там меня не найдёт мой вчерашний друг, от холода клинка которого в спину, я прогнулся назад и кромки лопаток моих соприкоснулись, и теперь они искорёжены так, что никогда не вырастут в крылья; там не найдёт меня враг без того, чтобы я не смог пусть в последнем броске не попытаться пересечь его сонную артерию.

Я знаю, что мне будет нелегко, в этой холодной и одинокой ночи, без тепла и защиты, абсолютно одному, без друзей и даже плохоньких союзников, но только так я смогу защититься сам и защитить своё человеческое достоинство.  Я вернусь, я снова посмотрю всем им в глаза, но тогда я буду сильный и возможно уже не один.  И пропустив через себя моё сердце перегонит мою сегодняшнюю ненависть в моё презрение, капля за каплей и тогда я взгляну на тебя и улыбнусь.  Пусть моё наказание, и моё презрение опоздало, но я обещаю, что размажу тебя всего лишь своей улыбкой.  Ты знаешь, я редко даю обещания, особенно подобные.

Площадь. Сельская. Замечаю, что очень много солнца. Оно везде. Его привезли и выгрузили. Оно в больших и малых упаковках. Оно жидкое и разбросано кусками, как янтарь повсюду. Оно висит в воздухе, льётся на листья деревьев, бьётся маленькими волнами о прилавки торговцев. Скатывается с крыш, как водопад и разбрызгивается на тысячи форм. Оно попадает под колёса машин и мнётся там. Оно вязкое, как кир, льётся как мёд, сыпется как крупа. Оно везде, это солнце. В виде света, в виде тепла, в виде бликов, лучей и отражений. Оно скатывается как по лестницам и катится по сельской улице в виде множества мячей, маленьких солнц. Оно лезет в глаза, греет голову, ложится на тело: плечи, грудь, шею. Ты отряхиваешься от него, но ты не можешь освободиться от него: его просто очень много. Очень. Потный и грузный продавец стоит под его потоком, и дыхание у него сбивается. Маленький мальчик, постриженный почти наголо, катается по нему, вымачивая стопы в нём и рассыпанной золотой пыли. Собака, высунув язык, быстро-быстро дышит и щурится от него. Старая женщина вытирает лоб, для неё тоже этого солнца много. Солнце пытается заглянуть в пластиковые бутылки с напитками, корчит там рожицы, падает на них спиной, поднимается и снова падает. Иногда оно вздымается к самим небесам, быстро высушивает пару-другую облаков, и снова возвращается на эту площадь. Люди пытается скрыться от него кондиционерами, широкополыми шляпами, очками, ладонь приставленной к глазам, но смысла нет, его, солнца, очень много. Его никто не покупает за бесценок, его даже бесплатно никто не берёт, и оно валяется как ненужный товар. Хотя оно не просрочено, и совсем не испорчено. Оно высшего сорта. Иногда, когда оно видит скучные лица людей, оно недоумевает, почему ему не рады. Оно чешет голову, всматривается, и пытается идти от одного лица к другому, от одного угла к другому, от одной поверхности к другой. Но его очень много, и все им пресыщены.

Потом, наступит момент, когда его будет не хватать. Оно обидится, и заберётся на тучи. Обиженно отвернётся и скажет "Ну вас нахуй, если не нужно я вам, я тут посижу. Разбирайтесь сами, что и зачем вам надо по жизни". Люди выйдут и начнут его искать, сметая его остатки в углах, под прилавками, за чьими-то воротниками, обыскивая сумки, подставляя спины его редким лучам. А оно будет смотреть в другую сторону, ковыряться в носу, болтать ногами, и бегать по тучам. Сверху. А снизу, из-за его шаловливого бега на людей будет падать вода. И опять люди будут прятаться и желать, чтобы вернулось солнце.

Ещё одна ночь позади. Ночь без сна, без смысла. Как я боялся её вчера. Готовился, судорожно глотая спиртное. Хотелось, спешилось быстрее сжать "вселенную в песчинку и бесконечность в винную каплю". Почти на голодный желудок нахватался всего, чего можно было. Я засну, я смогу, я не маленький, в конце концов. Прочь, прочь мысли, я устал, я не справляюсь. Я опять переваливаю свою душу через бруствер, вываливаю её и бросаюсь в очередную атаку на самого себя. В ход идёт всё, абсолютно всё, самые недозволенные методы, самые нечестные приёмы, самые грязные сценарии развития событий, и в очередной раз не справившись с самим собой я скатываюсь обратно на дно кратера муравьиного льва собственного сознания. Я лежу тяжело дыша, и не могу понять, бежал ли я или это алкоголь давит мне на внутренности, на сердце и лёгкие и организм пытается освободиться то ли от моих мыслей, то ли от смертельных колец душащего меня зелёного змия.

Я дышу тяжело хватая ртом воздух. Я не могу дышать через нос. Воздух мне нужен сейчас огромным свободным потоком, и брандспойт моей глотки втягивает жаркий липкий летний воздух, не справляясь с этим напряжением. Я также тяжело выбрасываю воздух из себя. После каждого выдоха, дыхание останавливается на секунду и организм испуганно прислушивается к биению сердца и работе лёгких, вопрошая: справится?

Взгляд застыл в белой пустыне потолка. Он движется ко мне, но не приближается. Меня несёт назад, совсем назад в бесконечном падении. Я трогаю руками пол вокруг себя, чтобы убедиться в том, что пол не проваливается.

Кровь шумным и грязным потоком несётся к башке, ударяясь об моё сознание и поднимая сцены и образы прошлого, как ил, камни, песок.

Неожиданно становится тихо. Тихо. Я прислушиваюсь. Внутри меня тихо. Сейчас уже тихо и я не знаю надолго ли это. Я осторожно поднимаюсь на цыпочках, чтобы уйти. Уйти из самого себя. Я обещаю, клянусь самому себе не хлопать дверью, не мешать, никогда не возвращаться, просто дай мне, помоги мне Боже уйти. В тёмных гранитных гранях моего внутреннего мира в едва видном свете я вижу себя отражающегося и я не могу узнать себя. Здесь, вот за этим поворотом должна быть дверь. Дверь к свету и спокойствию. Сквозь щели ничего не пробивается, но я успокаиваю себя: это просто дверь прикрыта плотно. Очень плотно, я открою её и увижу долгожданный свет. Я увижу его. Наконец увижу...

Ещё одна ночь позади.

Уродство это, блядь. Ношу майку навыпуск. По причине живота. Как и 95% местных мужчин. Носим это брюхо, как постоянно беременные женщины. Несколько пар, а иногда десятков килограмм, привязанные к нашей пояснице, грудной клетке сопровождают нас до самой смерти. Напряжены все возможные мышцы, от косых брюшных и до глубоких поясничных. Высиживаем часами в парикмахерских, приглаживая свою ёбанную шевелюру, давим несчастный прыщик, преследуя его по изгибам свой морды, как нацисткая жандармерия евреев, выбираем себе солнцезащитные очки с упорством индийского актёра, с радостью рассматривая свою уродскую физиономию в зеркалах, а догадаться ударить себя по руке, которая отправляет в глотку очередную порцию шашлыка или бозбаша, не удосуживаемся. Подобно кокетливым девицам отворачиваемся от зеркала, когда голые или же наоборот выпячиваем с гордостью пытаясь рассмотреть волосы на животе и хозяйство ниже пояса. Ибо у нас уже зеркальная болезнь, когда мужчина свои причиндалы иначе, чем в зеркало не может увидеть.

И вокруг, рассуждают о философии, искусстве, культуре, экономике, об акциях упавших и поднявшихся, а заняться тем, чтобы подобрать своё ёбанное брюхо, вернее растопить его, никто или не догадывается или комфортно забывает.

Вообще, тема мужского уродства - это отдельный предмет для обсуждения.

Вижу на улицах свои уродливые копии, такие же толстые, безобразные, с мягкими женскими руками, жеманной женской жестикуляцией. Блядь, хочется задать вопрос женщинам: зачем вы таким уродам вообще даёте? Гоните нас в шею. Установите закон эквивалентности: толстому мужчине только только такую же толстую безобразную женщину.

Ё-маё, а эти фото в сети. Они мне мозг выносят, когда неосторожным движением мазохиста я кликаю на чьё-то фото. Только в самом выгодном ракурсе, чувствуется, что была перебрана дюжина фотографий, пока была подобрана одна единственная, которая особенно нравится. Про другие: "Тут я неудачно получился". Хуй!!! Ты такой же урод по жизни, просто может быть другая диспозиция уберёт твои недостатки или же камеру уйдёт в сторону убрав твои уродства. Часто этих мудозвонов потом встречаю по жизни. Был один. Любил вывешивать свои фото. С очками. Он и так, и эдак. И улыбаясь, и серьёзный. В смысле он мачо. А апломба по жизни сколько. Встретил его по жизни. Неожиданно. В каком-то маленьком второсортном магазине. В качестве то ли второго, то ли третьего клерка. Думаешь, может бросить всё нахуй и устроиться как он в какой-то магазинчик, чтобы пиздить бумагу из принтера или наёбывать работодателя с талончиками на ланч?

Худые не лучше. Жрут как динозавры, потеют как макаки, грязные как бомжи, но с обязательным комплектом D&G: бляхи, майки и джинсы. Чаще небритые, что на обтянутых кожей черепах рождает абсолютное сходство с обезьяной. Работал со мной один парень такой. Мелкий, смазливый. Вдвоём спускались в лифте, и вдруг вижу, что этот молчаливый герой печальной Луны, не замечая того, что я слежу за ним, вытаскивает свою долбанную блестящую бляху из под майки и приспосабливает майку так, чтобы бляха была видна. Ёбаный в рот урюк!!! Дешёвка. Количество угрей на лице при этом, как число азербайджанцев на Черкизовском рынке до его закрытия. Хотелось нажать кнопку "Стоп", прижать его к зеркалу и насильно выдавить все угри, обработать лицо спиртом и отпустить, похлопав по плечу "Иди, сынок, сейчас ты уже красавец!.

В ранний час, уступив настояниям, зашёл в Макдональдс или как называется место, где сервируют бутерброды и колу. До открытия места, где мне надо было то ли купить что-то, то ли забрать очки из оптики. Увидел одного завсегдатая. Пока я пытался сориентироваться, что где и почём, он уверенно выложил на стойку один манат с точным количеством мелочи и забрал свой завтрак. "Стильная" причёска, белая рубашка со множеством блестящих украшений спереди и сзади, такие же белые джинсы, причём ни рубашка, ни джинсы, как вы догадываетесь, не кипельно белого цвета, и светлые тапки, которые венчала идеальной формы пятка крестьянина, ноги которого не привыкли к обуви, с грязью восьмилетней давности. Волосы спутанные, лицо с утра не помытые, глаза облепленные ночной плёнкой. На голове очки, с золотыми дужками, одетые на затылок. По тому, как свободно он перемещался по этом пространству, я понял, что он завсегдатай, и покинул порт приписки и вышел в тур по маршруту Торговая-Площадь Фонтанов-Кинотеатр Азербайджан где-то недель шесть тому. Позвонил, и кому-то очень лаконично объяснил на азербайджанском "Да, всё ещё здесь". Потом пошёл поссать (или посрать) в столовую, не умылся и вышел продолжать свой тур.

Как же мне нравится такая погода. Небо, усталое и пьяное, висит над городом опираясь на него своим дыханием уставшего человека. В нём висят образы прошлого и отличие его от чистой лазури в том, что так он больше похож на человека со своей, уникальной судьбой. В его смешанных облаках, как в смешанных облаках видится далёкое прошлое, и можно угадать судьбы прошлого. Кого и когда он проводил в последний путь? Скольких увидел он отчаявшихся, умирающих и радующихся жизни? Сколькие увидели отходя в мир иной.

Сегодня оно защищает землю, людей и растения от всевластного в это время года солнца, и вместо того, чтобы прятаться от жары, я смотрю в мир и вижу его. Бледно зелёный цвет какого-то растения в горшке, высохший ствол каменного дуба, который так и не взялся, пробившиеся цветки люцерны, тёмные листья вишни, спрятавшийся глазок черешенки.

Кроме маленьких картинок я слышу звуки и чувствую запахи. Землёй, сырой сухой землёй пахнет, иногда травой. Кричат петухи, хотя полдень, ветер бьётся об тело, неназойливо, но так уместно.

Я сижу с голыми и перекрещенными стопами на лестнице. Нотбук на коленях. Слышу звук падающей воды: кто-то поливает деревья. Жизнь хорошая, замечательная штука даже в своих подобных мелких проявлениях. Это понимаешь, когда выбрасываешь свою суть из этой рутинного бизнес-расписания, из этих офисных часов, встреч, разъездов, делания умного лица, и что хуже наблюдения за деланием умных и осанистых лиц.

Мысли освобождены от завтра и от вчера. Я сейчас и прямо тут, меня нет ни для чего: ни для будущего и ни для прошлого. Отложены в сторону буры и дрели, которым постоянно терзаешь своё сознание и свою память. Спокойно. Штиль. Мёртвый штиль. Пошёл дождь. Он падает каплями только на мою правую половину, на локоть, который не прикрыт навесом. Мелкими каплями и смолкли все птицы. Ветер стал прохладный. Проснулся и затрещал скворец. Капли ветром бросает на монитор.

Люди вторгаются в моё пространство, и я ухожу к ним.

В воздухе жужжит большая зелёная муха: неизменные издержки жаркого лета. Но откуда она дома, если у нас границы проверяются с жадностью Камалетдина Таможенного, проверяющего азербайджанские границы: ни одна бутылка спиртного, ни одной конфетки для детей без его загребущих рук. Тут же вспоминается анекдот "Если у тебя в детстве не было велосипеда, и ты вырос, у тебя появился Бентли, у тебя всё равно в детстве не было велосипеда".   Также эти камалетдины: ну не насыщаются глаза у этих уёбков, всё хапать и хапать, ибо детство было голодное.

Совсем не в тему вспомнилось:

У меня трусы в горошек,
Хороши так хороши.
Все мальчишки приставают:
"Покажи, да, покажи".

Ну а ты дурак здоровый,
Чо не приставаешь?
У меня трусы в горошек,
Разве ты не знаешь?

Наверху клацают ключи, пришли газовики. Пьяно шатаясь поднимаю наверх. Два... нет, три пропущенных звонка. Ну на хера, скажите мне это надо? Вся мужская половина обманывает женскую, и обе стороны довольны: женская отписывается на форумах "мне мой не изменяет и никогда не прощу", мужская делает свои дела скрываясь от них и проявляя солидарность с другими мужиками, сходную с той, которую проявляют последний могиканин последнему могиканину. Помогаю выпутаться из истории другу. Это то, что вам надо, уважаемые дамы? Всё равно ваш мозг не пересилит наш в извращениях по скрыванию от властей (и вас в том числе), если даже интуиция вам помогает. Наверно, быть наёбанной в этом мире предпочтительнее, чем знать правду.

Блядь, жарко. Не настолько, чтобы потеть, но настолько, чтобы водка пёрла из желудка. Где-то жгут мусор, что мешает разбросу мысли, ровно как и её полёту.

Хочется секса и неизведанности.

Ну и под завесу полдничного всплеска турбулентности моего бумагомарательства, мне преподнесли странную новость. Мне сказали, что я занимаюсь плагиатом, пизжу эти куски откуда-то из сети. С чего ты это взял, спрашиваю. Отвечает, одни куски обмазаны матом, как упавший в канализацию одноклассник гавном, а другие абсолютно "цивильны". Господи, друг любезный (или не друг, или не любезный), кому нахуй всё это на самом деле нужно, чтобы ещё мне заниматься воровством? Если кто-то и читает, то лишь потому, что нехуй делать на работе. Просто некоторые из них взяты из моего пока ещё правильного прошлого, а некоторые написаны непосредственны нынче.

Мне задали вопрос, и ответ вроде был вначале более, чем очевиден: мою любовь обменяли на деньги. Но задумавшись на секунду, я понял, что дело не в деньгах. Меня могли обменять и на что-то другое: на другого партнёра, на какую-то вещь, на что-то ещё. И я понял, что дело не в них, дело во мне. Моя любовь убивает. Это я точно знаю. Она убивает отношения с тем, кого я полюблю. Наверно, любовь слишком концентрированная, поэтому я боюсь любить людей. Всегда, неизбежно это приводило к тому, что я их терял. Людей, которых я любил. Я - человек очень замкнутый и угрюмый. Но если уж приходится кого-то полюбить, причём вне зависимости друг ли это или женщина, меня вдруг становится много, очень много и концентрировано: я начинаю присутствовать в жизни этого человека, начинаю проявлять заботу, влезаю с попыткой помочь во все его дела, финансовые, семейные, душевные, профессиональные.

Попытка оказать заботу о человеке неминуемо сталкивается с пониманием, что эта забота даровая, и немедленно человек сталкивается с соблазном обменять это на что-то или приучить себя к мысли, что это так и должно быть. Вся любовь девальвируется до стоимости бросового материала. Я продолжаю оставаться рядом ещё какое-то время, а потом ухожу. Навсегда. Вдруг. Без шанса реабилитации. Без попыток связаться. Без попыток вернуться. Оставив человека в шоке и растерянности.

Примеров много. Даже более чем много. Кто в этом виноват? Только я сам.

Жара. Солнце прошло свой зенит только недавно. Рано началось лето в этом году. Подъезжаю к зданию Мэтбуат. Необъяснимая пробка уже со второго светофора. Пытаюсь понять в чём дело: но не могу разглядеть что происходит перед основным светофором уже перед самим зданием Мэтбуата. Подъезжаю к светофору, вижу отъехав от светофора стоит Жигули, 06. Первые номера не бакинские. Мужик какой-то вышел, все сигналят и объезжают. И я пару раз нажал на клаксон. Потом вижу через окно пытается что-то сделать, поворачивается к ревущей толпе и разводит руками: заглох емотор. Прямо на перекрёстке. Мужику лет 70 минимум. Смотрю по сторонам, все снуют, объезжают. Прямо на светофоре остановил машину, включил аварийку и вышел к старику. Иду думаю, сейчас кто-то подойдёт и поможет. Хуй. Размечтался. Пришлось в эту жару самому толкать машину. А у него машина чуть на пригорке застряла и прежде, чем повернуть руль и выгнать её на спуск к Инженерно-строительному, надо вытолкнуть её с этого пригорка. В принципе из-за неё видно машина и заглохла, мотор не справился. Картина, конечно, привлекательная: я один, с моими склизлыми, как студень дряблыми мышцами, с животом до асфальта, потный и лысый пытаюсь вытолкнуть машину. Смешно было, наверно, со стороны. Никто не подошёл. Спасибо ещё, что объезжая маму не выругали. Хорошо, студент, который переходил дорогу помог, а то до утра толкал бы машину.

Месть. Злая. Беспощадная. До упора. Как тогда, когда ещё не знал, что такое милосердие. Прочь картины о совместном прошло и мысли о будущем. Прочь мечты и желания. Прочь всё, что связывает твоё слабое созание. Вспомни, ты же умеешь делать больно. Жизнь чему-чему, а этому-то научила тебя. Этого умения тебе хватит с лихвой, и даже с горочкой. Вспомни все бессонные ночи, все письма в никуда, все безответные звонки. С кем и когда ты позволял себе такое? Нет пути назад, память не сотрёшь. Всё, что не диктуется тебе твоей злость и желанием отомстить - ложь. Мир не сошёлся на ней клином. Ты и так сделал намного больше, чем когда либо для кого-то. Месть. Месть, пока железо не упрётся в кость и не раздробит её, - шепчет ранненая Гордость.

Она такая же, как ты. Только слабее, только ранимее, только более одинокая. Ты уже сделал своё, ты привязал её к себе, и сейчас мир по одну сторону, а ты по другую. Ты отомстил уже тем, что искалечил её и так больную душу. Ты уже растоптал её, перечеркнул всю жизнь. Будь милосерднее, протяни к ней руку ещё раз, позвони. Дай ей ещё один шанс. Ты для неё всё ещё всё, что у неё есть и будет. Она не знает, что она творит, у неё никогда до этого не было такого. Она как потерянное дитё в ночи, совсем одна. Помоги, ты же можешь, - пытается пробиться наружу чувство.

...

Мне тоскливо, и опять не нашлось ни единой души, чтобы постоять рядом. Я сажусь в машину и уезжаю в город. Один. В блюз. "When we are dancing..." от бессмертного Армстронга. Медленно проходят в окнах авто дома и здания. В каждом из них кто-то живёт. Сейчас. Радуется, ссорится, спит или смотрит телевизор. А что мне надо в этот поздний час на улице? Почему я не могу включить ТВ и поглазеть на что-то. Не знаю. Никто и никогда не поймёт меня. Сегодня меня никто не поймёт. Завтра, выверенным и уверенным голосом я буду руководить своим окружением, сильной рукой держать себя и свою Судьбу в узде, одним взглядом буду осекать людей, а улыбкой поощрять их стараться дальше. Я еду, потому как не хочу идти в постель. Сегодня я не засну, система самозащиты и спиртное сегодня не помогут мне вырубить сознание. Внутри слишьком уж сильно бьётся жизнь. Жажда жизни. Откинув голову назад я стараюсь смотреть в чужие окна. Немного чужой жизни, мне кажется, более полной и осмысленной, чем моя, могут мне помочь.

Detour ahead.

Где-то здесь, в этом городе живёт она. Макает своё сегодня в свою боль, как в кровь и любуется, как стекают капли боли обратно. Молчанием пытается построить стенку между нами. Если тебе так легче, пусть будет. Ты же прожила свою жизнь до этого без меня, и дальше проживёшь. Пусть. Я нажимаю на педаль, и машина просыпается своими лошадинными силами, не верит, что это я, и взревев берёт подъём, оставив других далеко позади. "Не надо обижаться на меня, хотя бы ты не оставляй меня", - шепчу я машине и глажу руль. Всхлипнув, машина сбрасывает обороты. Смотрю в одну точку.

В динамиках "All that remains" oт Jessy Cook. Это уже не блюз, но вещь лучше вписывается в ситуацию. Останавливаю машину у обочины. Молчу. Не хочу ничего вспоминать. И о будущем думать ничего не хочу. Мне даже уже не больно. Пусто и немного жаль. Завожу и отъезжаю. Снова меня, позднего путника окликает часовой, я называюсь и меня впускают обратно, домой, в мою крепость, где мне предстоит провести ночь в большом тронном зале, который не согреешь ни огромным камином, ни подбитыми пухом одеялами и перинами.