Не очень ранним утром Арселла не хочет возвращаться в этот город, не хочет спешить на поезд и работать. В теле чувствуется приятная усталость. После душа, с мокрыми волосами она завтракает заботливо разогретой в микроволновке едой, которая осталась со вчерашнего дня. Окно открыто. Из комнаты слышна музыка. Её любовник сидит за столом напротив, держа на руках кошку. Он двигает её лапами, как будто кошка танцует под Radiohead. Арселла улыбается этой забавной и милой картине. Кошке вообще плевать, она не сопротивляется, покорно принимая свою участь. Кошка закрывает глаза и кажется засыпает, она слишком привыкла к тому, что обычно её тискают дети. Спокойствие - её должностная обязанность.
Арселла хотела бы последовать её примеру: закрыть слипающиеся глаза и погрузиться в сон, желательно похожий на всё происходящее. Всё ведь и так как сон.
Они выходят на улицу. Здесь светло, прохладно и уже душновато. Арселла ещё не знает, что вечером будет шторм, что она будет идти по лужам, подбирая полы своего длинного платья, поднимать лицо навстречу дождю, чтобы посмотреть на молнию, успеть посмотреть на молнию. Пока сон не закончился, она спешит насладиться им. Она не знает насколько это всё честно со стороны сна, равно как и не знает как купить билет на поезд.
Из окна вагона Арселла рассматривает дачные посёлки, пригороды и странные конструкции в поле со столбами и колючей проволокой.
Город становится всё ближе, скоро начнётся обратный отсчёт.

Настроение сейчас - откладывая на потом

Я смотрю в окно. Там творится какой-то непонятный закат. Розово-оранжевые облака словно кипят, они вспениваются, двигаясь от условного центра к краям моего обзора. Как будто это шампанское, которое сильно взболтали и открыли. Но странно не только это. Вместе с облаками из "горлышка" извергается светящаяся плазма. Она слепит меня алым и фиолетовым. Я пытаюсь сфотографировать происходящее. В объективе всё выглядит иначе.
Я смотрю в камеру, за окном мелькают какие-то счастливые лица. Эти люди заглядывают в окно снаружи, хотя это 18-ый этаж. Они показывают на меня пальцем, что-то обсуждают и смеются.
Я убираю от лица фотоаппарат и вижу нечто третье. Нет никакого окна. Стены с окном вообще нет, но солнце по-прежнему ярко подсвечивает кипящие подвижные облака.
Снова пытаюсь сделать снимок. В кадре толпа людей, они водят вокруг меня хоровод и чему-то радуются, их обдувает ветром с улицы - стены-то нет.
Кладу камеру на пол, точнее пытаюсь, потому что пола практически нет, она разрушается, падая вниз. Я наблюдаю за улетающими в бездну из-под моих ног кусками бетона и штукатурки. Сзади подкрадывается собока, кусает меня за ногу, приводит в чувства из оцепенения.
Резко разворачиваюсь и бегу за ней, еле-еле успевая перестявлять ноги на ещё существующую часть пола.
В глубине этажа всё спокойно. Белые стены, пол, потолок. Всё кажется безупречно пластиковым и стерильным, углы сглажены. Моё отражение в глянцевой поверхности корридора делает жест рукой и увлекает куда-то за собой, я поддаюсь: я самое безвольное существо.
В конце корридора меня встречает профессор, я не сразу его заметила из-за того, что белый халат сливается с окружающей обстановкой. Маленькая шумная собака всё ещё вьётся где-то у моих ног, нарушает здешнюю тишину и безупречность.
Высокий профессор берёт меня за руку. Он неотрывно смотрит на меня, в этом взгляде есть даже что-то сладострастное. Должно быть, я объект его эксперимента. Хочется рассказать о том, что здание рушится, что я едва убежала, но он кладёт мне палец на губы, давая понять, что лучше сохранять молчание.
В лаборатории так же бело. Потолок кажется невероятно высоким. На стенах множество выступов - полок. На них сидят собаки. Сотни собак. Профессор даёт мне маленький пульт с одной кнопкой:
- Видишь в углу аппарат? Это ультразвук, если что - нажмёшь на кнопку - он отпугнёт собак.
- Они агрессивные?
- Не знаю, это зависит от тебя, - ответил профессор, мягко улыбаясь мне сверху вниз.
Он красивый мужчина: длинные пальцы, чётко очерченные скулы, он двигается легко и свободно.
Профессор уходит, оставляя меня на едине с собаками. Я пытаюсь разузнать у своего отражения, что это за место, отправляю его проследить за профессором. Как только отражение отправляется на моё поручение, псы начинают заливаться громким лаем, они скалятся на меня со всех сторон. Те, что на верхних полках прыгают вниз на меня. Я судорожно нажимаю на кнопку.
Пространсво разрезает мерзкий звон. Очень высокий тонкий звук. Все собаки мгновенно умолкают, некоторые зависают в полёте, не допрыгнув до пола. Ни одна не шевелится. Я отодвигаю от себя окоченевших животных словно чучела. Странно, что не падают те, котрые летели.
Пронзительный ультразвук не даёт покоя и мне самой. Я пытаюсь сбежать. В холле возле лаборатори полно народу в белых халатах. Они тоже застыли. Среди них я отыскиваю своего профессора, он сидит на диване и смотрит, кажется, прямо на меня. Я отхожу в другую сторону. Он не подвижен, но его взгляд следует за мной.
- Арселла, красавица моя, я тебя нашёл, - почти неожиданно заговорил профессор.
- Это я Вас нашла, вы оставили меня там одну с ними, - отвечаю я обиженно.
- Ты ещё не поняла, что это не ультразвук?
- Не поняла, Вы меня переоцениваете. Я вообще не очень понятливая, - хотя в душе я уже подозревала.
- Ты остановила время. Только ты и я способны оказаться снаружи.
- Снаружи времени?
- Да, понимаешь что будет?? теперь этот мир пренадлежит нам...Теперь возможно всё, потому что нас двое.
- Меня не интересует неподвижный мир, оставь его себе. Включи всё обратно, - чувствуя его тон и сама перехожу на "ты".
- Как скажешь, но ты всегда можешь вернуться, я буду ждать. И мне кажется - дождусь.
Я выхожу на улицу, смотрю на уже потемневшее небо. Оно усыпано звёздами, воздух влажный и холодный. Деревья шуршат листвой, за мной бежит та собачка, что спасла меня в разрушающейся комнате. Жизнь идеальна...

Я плыву по течению. Я молчу, хотя мне есть много чего сказать. Я морская вода, обеззараживаю себя своей же солью. Я, часть остывающего с годами Гольфстрима, несу его ещё тёплые воды к берегам Англии, удараяюсь о каменную набережную порта Саусемптон. Оттуда уходил Титаник. Я помню и его тоже, и тысячи кораблей, борта которых омывала за эти годы.
Вспоминаю то жаркое лето, когда я стала дождём. Я видела корабли сверху!!! Они великолепны. Я была пресной и падала, падала, падала... Я была мелкими брызгами, не обычной собой, а тысячью меня.
С тех пор я двигаюсь на глубине, поэтому испаряться не получается.
Я смотрю на женщину сидящую на пирсе. Это Арселла Мейналанж, и она устраивает какое-то колдовство. Она тоже падает, хотя она совсем не дождь. Она ударяется о меня своим костлявым телом, но у неё ничего не получится, она не станет мной. Я выбрасываю её на пребрежные камни. Пусть знает своё место.
А я буду знать своё. И мечтать снова испариться.

[500x333]
За окном машины мелькает город. Это глубокая ночь, но ещё не самое дно. Мы превышаем скорость, чтобы быть в потоке, в Москве это такая редкая возможность.
Я полулёжа развалилась на заднем сиденье, упираясь спиной в дверцу, а головой в стекло. Только так я могу по-настоящему почувствовать движение, ощутить всем телом быстрое перемещение в пространстве-времени точки-меня.
За рулём приятный молодой человек. Едва мне знаком. Он курит и открывает окно. Я в платье и открытых туфлях, поэтому моим ногам быстро становится холодно. Мне как-то неудобно хозяйничать и просить закрыть окно, и я кладу ноги на своего соседа по заднему сиденью. В иной ситуации я бы посчитала это жутко неприличным, но это не тот случай. Это случай очень в нашем духе.
Я встаю, чтоб оглядеться где мы едем. Мы уже не далеко, но именно сейчас меня начинает тянуть в сон. Я кладу голову на колени своего друга. Память вторгается в моё сознание всем лучшим и напряжённо сладким. И есть во всей этой ситуации что-то жутко сексуальное.
Он кладёт на меня руку, почти нежно, но с той же неизменно присущей холодностью, к которй я давно привыкла. Как не хочется признавать очевидного.
Просто случайные люди в огромном городе.

И снова всё меняется стремительно и медленно. Я пока не определилась.
Дома теперь вай-фай, поэтому можно не отрываться от компа вообще. Но так делать не стоит.
Я получила водительские права. Мне кажется я молодец, а вот мои пассажиры периодически охают и вздрагивают.
На прошлой неделе что-то перещёлкнуло в моей голове, когда я услышала звон ключей у себя над головой (ну свои глюки я уже подробно описывала в другом дневнике, не стоит к этому возвращаться). Суть в том, что я начала постепенно успакаиваться на тему своей чудесной безответной любви. Больше года я не могла признаться себе, и уж тем более ему.
И вдруг перемкнуло, стало легче и безразличнее, я действительно могу воспринимать его по-дружески. Теперь это честно.
Но, о, Боже! Я скучаю по своим мучениям, какое извращение, видно это моя судьба))
В последние месяцы моё чувство переросло в безусловное и приносило в основном радость. Кажется, что я не хочу расставаться с этим ощущением. Наверно мне просто необходима в жизни какая-то острота, что-то, что будет держать меня в некой истерии.

Мнее срочно нужно влюбиться снова!

Просто необходимо и я делаю это первая. Это естественно, дневник сам не заговорит. Ничего не меняется, только почему-то нет ни боли, ни зла. Ни внутри, ни снаружи. Хотя может наружное просто тщательно мною игнорируется. Это хорошо, постараюсь в том же духе. Я официально свободна, ушла молча.
Я всегда стеснялась задавать людям вопросы об их жизни, боясь показаться навязчивой или бестактной. Но отвечать и рассказывать свои истории любила, никого не считая навязчивым. Нашла в инете интересную штуку, вот бы там были все мои знакомые. Но пока только я. Поэтому могу только отвечать.

http://www.formspring.me/Arsella

[320x448]
Настроение сейчас - как солнце на обгоревших плечах

так называется самый вкусный чай, но это не имеет к моему рисунку почти никакого отношения. Хотя море и солнце просачиваются откуда-то из глубины безразличной гуаши. Мне хотелось, чтоб это было так.
А я живу на этой лодке. Я путешествую по всему миру. Пришвартованный к набережной маленькой бухты акватории средиземного моря, в турецком (мальтийском, греческом, испанском, итальянском) городке мой кораблик осваивается на очередном месте, пробуя на вкус местную воду и воздух. Я не буду шпионить за ним, пусть делает всё что хочет пока я гуляю по городу, покупаю на рынке свежие фрукты и сыр. Я доверяю ему. Мы лучшие друзья: я и мой кораблик.

Любить бесконечно. Безнадёжно. Безусловно.
[375x500]

Всё началось с фотоальбомов, мне всегда нравилось рассматривать на старых снимках своих родственников, друзей, себя.... Потом я первый раз сходила на фотовыставку и узнала, что фотографии могут быть не только на память. Потом у меня появился интернет и пошло... Я рассматривала без всякого разбора чьи-то фотки в альбомах, на конкурсах, на профессиональных сайтах и тд и тп.... Потом мне купили фотоаппарат (естественно мыльницу и не только мне, а на всю семью, но это не суть), но с ним у меня отношения не складывались, стоя по среди улицы и глядя в видоискатель, я неизменно ощущала себя идиоткой, даже просто в компаниях и на своих праздниках я никогда не чувствовала себя с этой штукой комфортно. Я поняла, что я скорее зритель.
Потом я подросла и началась эта повальная мода на профессиональные камеры, и тут меня осенило... На самом деле меня в большей степеени привлекают не снимки, а те, кто их делает. Фотографы. Хотя с другой стороны, я наверно так и не разобралась, что первично, а что вторично в этой ситуации. Но одно я поняла абсолютно железно: любители или профессионалы не важно, мужчина с оргомной камерой в руках - это дико сексуально. Они стали для меня чем-то типа христоматийной женской фантазии о сантехнике или пилоте. Но в эту субботу один ненавистный урод рискнул разрушить мою сладкую иллюзию, маленькую слабость...
16.28. Я сижу и сдаю экзамен по экономике. Мои экономист ( к стати сказать самый мерзкий, отвратительный, занудный, раздражающий тип из всех кого я знала) уже поставил оценку в зачётку, но никак не пишет её в ведомость. Я знаю, что если уйду, этот старый маразматик может забыть. Он парит мне мозги каким-то бредом про типы себестоимости. Потом вдруг переключается на то, что в молодости он любил снимать скрытой камерой лица людей, которые приезжают со свадьбой к вечному огню. Я думаю про себя : "Боже, за что?? Он болтает уже 20 минут, а мне ещё домой книги завезти, я на концерт опаздаю..." Он увлечённо продолжает говорить про конструкции объективов, про какие-то углы. Все эти мудрёные слова, казавшиеся такими возбуждающими мгновенно превратились в отвратительную дрянь.
Теперь меня преследует ассоциация с этим старикашкой. Я не хочу, чтоб в моей голове что-то именилось навсегда! Я хочу вернуть образ сексуального фотографа...!

Одноразовые кофейные ложечки свободно гуляют по летнему городу, они влюбляются и смеются. Они читают странные книги о том, как кто-то проснулся утром, вышел из дома, упал в небо.
Кофейные ложки любят смотреть на солнце. Оно такоеже оранжевое и тёплое как засохшие остатки кофе на их краешках. Солнце отражается в стёклах высотных зданий, на подоконниках которых сидят случайно оставленные ложечки. Они даже не боятся, что на жаре их тонкий пластик начнёт таять.
Арселла Мейналанж знает о любознательности одноразовых кофейных ложечек, но просто выгуливать их было бы странно. Она кладёт их в карман своей лёгкой длинной юбки и выходит наружу. Сквозь тонкий прозрачный материал кармана юбки Арселлы Мейналанж ложечки смотрят на город, наблюдают за дорожными пробками, за влюблёнными парочками в кафе, за дворником в парке, за очередью к ларьку за сигаретами. Ложки никогда не понимали зачем люди курят если есть кофе. И почему сигареты и кофе загадочным образом связывают и так часто говорят о них рядом?!
Одноразовые кофейные ложечки свободно гуляют по летнему городу, они влюбляются и смеются. Они читают странные книги о том, как кто-то проснулся утром, вышел из дома, упал в небо.

Я вода в стеклянном стакане,
И ты пьёшь меня жадными глотками,
Видишь мир в отражении моём,
А я слепа и мало, что знаю о нём
Я лёгкая сигарета с фильтром,
Я горю в твоих руках, в дыхании быстром.
И ты пропитан моим запахом насквозь -
Отпусти меня по ветру, небрежно из окна брось...

В начале зимы Арселла любила читать статистику самоубийств. Ведь скоро Рождество - их горячая пора. Арселла никогда не понимала этого порыва. Она выбрала бы 31 августа, чтобы пережить последнее лето. Единственное настоящее время, когда она жила, а не просто пребывала в ожидании. Такое пропускать нельзя даже по причине смерти. Возможно она даже уехала бы из родной Норвегии, чтоб умереть где-нибудт на берегу моря: на Мальте или в Черногории. К тому же её привлекал дипломатический скандал, иностранку-самоубийцу обязательно показали бы по телевизору. Все знали бы её историю. Хотя это безумно глуппо, но разве не ради этого люди бросаются под поезд в метро?! Чтоб их заметили, хотя бы после смерти поучаствовать в жизни тысяч людей разом, всех тех, кто не может вовремя попасть на работу пока героя соскабливают с рельс, тех кто обсуждает и перешёптывается на станции о произошедшем.
Это только гипотезы, но всё таки.... всё-таки выбор пал бы на Черногорию. Арселле всегда нравилось тёплое балканское настроение из сербского вина и картин Войо Станича.

После продажи тюрьмы Арселла впервые сама почувствовала себя на свободе, хотя все эти годы была хозяйкой, а не заключённой.
Она переехала жить на Мальту в Сент-Джулианс, купила домик на центральной улице. Старое двухэтажное строение с кованым балконом обвитым какими-то южными красными цветами. Ночью женщина сидела на нём и пила африканский кофе. Его запах смешивался с морским ветром и и разговорами прохожих с улицы внизу. Там всегда было тепло, даже зимой не нужно было мучительно быстро перебегать из одного здания в другое, боясь захлебнуться морозом, можно было большую часть года держать окна открытыми, дышать легко.
Первый этаж дома Арселла переоборудовала в магазин. Там продавались уникальные вещи: рукописи книг, которые никогда не напечатает ни одно издательство, которых никогда не будет в интернете; картины, которые не принимают в модные салоны и галлереи (в том числе и написанные самой Арселлой); музыка вне студий и лейблов.
Она продавала-дарила свою живую музыку. В углу около лестницы стояло старое фортепиано, принадлежавшее бывшим хозяевам, и Арселла играла на нём в отсутствии клиентов. Через открытые окна и двери магазина её музыка вырывалась наружу и разлеталась по всей улице. Она пела. И мальтийцы, и большинство туристов не понимали её причудливого северного языка, но эта загадка их и привлекала. Никто не слышал фальшивого непоставленного голоса, слова звучали как заклинание, создавали в маленьком городе ощущение ритуала, какого-то сакрального смысла. Как и сам магазин Арселлы Мейналанж.

Эйфория празднования дня рождения сменилась стандартными буднями. Наверно стоит действительно разработать стандарт нормального дня, будет что-то типа ISO: 67236947878888888888: 2009.
Праздник был отличным (хотя мне немножко стыдно за своё поведение, мне говорят это хороший признак). Я лично познакомилась с человеком, чьи стихи я могла читать по 150 раз кругами, и столько же слушать его песни. Но т.к. было уже ближе к концу вечера, и количество рома в организме моём перевалило за "Х" - я не смогла сказать ему ничего хорошего, и уж тем более ничего умного. Помню только как сказала : " Анатолий, Вы только не подумайте о нас плохо". Я уже понимала, что не внушала доверия. Он вроде и не подумал, по крайней мере ответ мне показался честным.
На самом деле снова ничего не меняется. Мне говорят: "Не грусти". МНЕ, впитавшей чувство безысходности с молоком матери.
Казалось бы, вот теперь-то всё должно быть супер, ведь я на пороге счастья. Но пока я занимаюсь нелюбимым делом и боюсь его бросить, ничего не станет иначе.
[458x343]

Это выдох. Не путать со смертью! Я на пазитиве.
Я еду в переполненном трамвае. Но я сижу, это определённо мой день. Я закрываю глаза, я делаю вид, буд-то не замечаю, что на меня ставят сумки и облакачиваются... На извилистой дороге трамвай заносит, и с закрытыми глазами мне кажется, что я в маневрирующем военном самолёте. Я слепой штурман глухого пилота. Мы общаемся на английском языке прикосновений, он отпускает штурвал, чтобы задать вопрос. Мы падаем, но потом снова поднимаемся, потому что я отвечаю быстро и ему удаётся вырулить обратно в сторону неба.

Кажется это моя остановка. Я выхожу в тёмную улицу. Перехожу через дорогу - это весомый повод проснуться.

Уже как-то не в тему. Но раз уже на улице темно, значит скоро зима. Значит уже зима. А в астрахани сегодня было 22-24.....

Я смотрю в будущее на расстояние двух месяцев сквозь картину моего любимого Роба Гонсалвеса.
[650x573]

Настроение сейчас - боюсь и радусь, дышу глубже

Вообще-то я не собиралась ничего писать. Я хотела заняться системами управления качеством. Но, видимо, не судьба. Я просидала за компьютером больше и часа и вдруг осознала, что телевизор в соседней комнате выключен. Я испугалась тишины и побежала его включать.
Я привыкла быть одна, но всё таки в этом есть что-то неправильное. Ещё 2 недели в пустой квартире.
Боюсь спать одна, есть одна, возвращаться домой. Это бред, так было сотни раз, но каждый раз одно и то же.
Вспоминаю песню Комарова... Что-то типа "завтра не пойду на работу, что-то случится в эту субботу...". Я то на работу завтра пойду, а вот какое-нибудь ошеломляющее событие в субботу не помешало бы. Как и в любой другой день до 25 октября.
Меня ждёт список фильмов - добровольных рекомендаций. Необязательное домашнее задание, которое я сделаю скорее чем найду что-то про управление качеством в Японии.
Мой лёгкий соучастник - Святой Брэндан. Всего 17 % участия с его стороны, но мне хватит.
Потеряла проездной. Придётся покупать билетики.
Но мне легко. В случайных словах моих - его - твоих - её - их - и снова моих.

Кто такой (такая) "barebuh"?? Некто с удалённым дневником шлёт мне сообщения, а я не могу их прочитать. Потому что система пишет будто сообщения нет. А в почте уведомление. Как ему вообще удаётся что-то слать с удалённого блога?! Я в недоумении.
Это интригует, блин. Я тоже хочу писать пустые сообщения не откуда.

Хочу переехать жить в другой город. Продать крартируи купить в другом месте по-больше и обставить её красиво. Потому что Москва - это не город. Это монстр. Он меня сожрёт и не подавится. А вариантов как-то не много. Как-то ноль. Наверно я просто боюсь одиночества на новом месте. Тогда почему я не боюсь его на старом????

Настроение сейчас - не играет

Чудес не бывает

Арселла Мейналанж сидит на маленькой круглой табуреточке возле пианино. С тех пор как она стала хозяйкой тюрьмы, ей совсем некогда стало играть. Она скучает по музыке, она скучает по своему прошлому.
Она вспонимает Лондон. Она кусает себя за мезинец левой руки, чтоб не витать в облаках. Так говорит доктор. Это приводит в чувства. Она прокусывает палец до крови. Она вспоминает того инженера космических кораблей. Она прокусывает следующий палец. Боль заглушает иллюзии. Должна заглушать иллюзии. Арселла вспоминает их встречи в парке, летний дождь, поцелуй под камерой наружного наблюдения какого-то министерства, метро-лабиринт, безалкогольный скотч, разведённого клерка и кусает, кусает свои пальцы один за другим....
Обе руки уже истекают кровью, она не может заставить себя вернуться к реальности. она знает, что это только прошлое. Но вспоминая о настоящем Арселле только хочется укусить себя ещё сильнее. Она насквозь вонзает свои маленькие острые зубки в мышцу ладони возле большого пальца.
Она играет на пианино. По клавишам размазывается свежая кровь, высыхая и запекаясь, она становится клейкой, пальцы прилипают. Она отрывает их вместе с кожей, чтобы сменить аккорд. Волшебная песня.
Арселла Мейналанж сидит в тёмной комнате в ночной рубашке и играет на пианино израненными пальцами. Инструмент весь испачкан её кровью, но ничего не помогает. Всё остаётся по-прежнему.

Я захожу в свой подъезд. Какой-нибудь мужчина галантно держит мне дверь и пропускает вперёд. Так бывает всегда. Потом идёт к лифту, а я к лестнице. Это всегда разные люди, мои соседи, которых я даже не знаю. Когда я резко ухожу в сторону лестницы, я вижу их непонимающие лица. Какие-то обиженные лица. Наверно они думают, что я думаю будто они маньяки и не хочу ехать с ними. А я не думаю, я просто живу на втором этаже. И лифт мне не нужен. Люди не будьте мнительными.