Фотографии belovru : 2

Фотографии belovru : 2

Фотографии belovru : 2

Картинки прошлого.

Фотографии belovru :




Читать далее...

Наконец-то он кончился.
Всем здоровья и желаний

Всех с Новым Годом! Чтобы Он, черт его подери, наконец, отличился!

Новый год - это целых 356 (кажется) дней, и часть из них будут солнечными, в другие будет лить дождь, и вы будете смотреть в окно или бежать к убежищу. А сколько людей вам улыбнется просто так? А скольким улыбнетесь вы? А сколько родится детей? А сколько вы поймете? Вы и все Мы?
За это стоит выпить!

Пустыня бессильна


...Потом они уселись отдыхать на песчаном берегу, и Полина потребовала сказку.
Отец думал недолго.
- Вот пустыня, огромная безжалостная пустыня, - очертил он на сухом песке широкий круг. - На одном ее краю жила в незапамятные времена прекрасная, но одинокая девушка. Нет, она любила папу с мамой, любила сестер и братьев, любила соседей и вообще людей, но в сердце ее оставалось еще много места. И это пустое место сжимало сердечко девушки, просило чего-то необыкновенного.
На другом же конце пустыни жил сильный и уверенный в себе юноша...
- И он тоже был одинок... - вздохнула Полина.
- Да, он был непонятно одинок, хотя папа с мамой души в нем не чаяли, и у него было много верных друзей и товарищей.
И вот однажды, когда тоска стала острой, как верблюжья колючка в самую жару, в пустыне поднялась страшная буря. Ветер порывами дул то в одну сторону, то в другую, он был пропитан чем-то необыкновенно важным, таким важным, что юноша с девушкой не стали прятаться в своих глинобитных хижинах. Они встали каждый у своего края пустыни и попытались понять ветер. И ветер проник к ним в сердце. Сначала в сердце девушки, потом, изменив направление, в сердце юноши. И каждый из них понял, что на другом краю пустыни находится то, что превращает неизбывную тоску в радость.
И тут же ветер стих, и юноша, взяв три бурдюка с водой, пошел через пустыню.
И девушка взяла три бурдюка с водой и пошла через пустыню.
...Они шли много дней. Когда вода у них кончилась, пустыне все еще не было конца. Они уже знали, что умрут от зноя и жажды, но продолжали идти. И вот, когда силы уже почти оставили их, они увидели друг друга. И поползли навстречу. И через вечность и много-много барханов пальцы их соприкоснулись, и глаза увидели глаза. Сердца их заполнила любовь, которая была во много крат шире самой широкой пустыни, и они поняли, что жили не зря, и шли не зря.
...Так они и умерли - с любовью в глазах. А на месте их смерти выросли две статные финиковые пальмы, и открылся глубокий колодец с чистой и прохладной водой. И влюбленным той страны уже не составляло почти никакого труда в поисках счастья пересекать пустыню из края в край.
- Плохая сказка... - выдала Полина, едва справляясь с охватившими ее чувствами. - Сочиняй, давай, другой конец! Хороший.
- По-моему, конец вовсе даже неплохой. Разве это плохо, если кто-то когда-то поступил так, что ты можешь пересечь теперь эту страшную пустыню без особых затруднений?
- Папочка, ну сочини другой конец! Ну что, тебе трудно? А то я не буду ночью спать, и бабушка тебя в следующий раз ко мне не пустит.
- Ну ладно, слушай тогда. И вот, когда силы уже почти покинули их, они увидели друг друга. И поползли навстречу. И через вечность руки их соприкоснулись, а глаза увидели глаза. Сердца их заполнило чувство, которое было во много крат шире самой широкой пустыни, и они поняли, что жили не зря, и шли не зря. Легко поднявшись, они взялись за руки, и пошли к горизонту. Они были полны сил, потому что, если любовь, живущая в сердце, шире любой широкой пустыни, то всякая пустыня становится бессильной.

Руслан Белов


любовь ЗЛА

В Домодедово я взял такси и поехал в офис. Шофер был колоритный оживленный кавказец лет пятидесяти, чем-то похожий на Хаджи-Мурата из одноименного фильма. Звали его Рома. Узнав, что я работаю в области экологического мониторинга и везу из Бугульмы пробы воды и грунта, он тут же рассказал о последствиях перекрытия Кара-Богаз-Гола, озоновых дырах и обстановке на комбинате «Маяк».
Говорил Рома на кавказско-среднеазиатском жаргоне. Когда я стал отвечать на нем же, он моментально признал меня за своего, и спросил, откуда я родом и все такое. Рассказав, что долгое время проработал в горах Средней Азии и на Кавказе, я поинтересовался его национальностью и семейным положением. Он сказал, что имеет три диплома, трижды был женат и имеет трех сыновей, двух хороших и одного так себе, «без масла в голове».
— А сейчас холост?
— Да уже семь лет. И больше жениться не буду, хоть крести.
— Что так?
Посмотрев на меня, он, видимо, понял, что везет человека схожей судьбы. И стал рассказывать, может быть, самому себе рассказывать о жизненном своем пунктике, сделавшем его таким, какой он сейчас есть:
— Когда в Москву переехал, познакомился с русской, на семь лет младше. Такая красавица. Женей звали. Хорошая женщина, совсем полюбил. Дочка тоже хорошая, в десятом классе, как родная стала. Пожили немножко, и потом Женя интересоваться стала, не собираюсь ли я к ней совсем переехать. Я сказал, что с удовольствием перееду, но очень не хочу получить маленьких таких симпатичных рожек, потому что я гордый кавказец из уважаемого рода, а на Кавказе к рогам очень хорошо относятся, но только к тем, в которых не позор, а хорошее вино.
— А почему ты думаешь, что я тебе изменять буду? — удивилась. — Ты ведь мужчина хоть куда, красавец, да и зарабатываешь хорошо?
— У тебя такое… такое красивое лицо… — я не сказал, что в ее лице было что-то такое, сказать по-русски не могу…
— Порочное, что ли?
— Зачем порочное! С такой бы я не лег. Но что-то было. Тогда было. А сейчас ты прав…
— Так что случилось?
— Три года нормально прожили, или я просто не видел. Потом стал замечать, что глаза другими стали. Что-то такое в них было, что мимо меня смотрело. Как будто дожидалась, когда меня не будет, когда по делам уйду. Ты меня извини, но я даже племянника попросил за ней последить месяц-два, так рога не хотел иметь. Стыдно было пацану говорить, зачем это надо, и сказал, что нехороший человек, маньяк, за ней давно ходит, чтобы мне отомстить. Мне самому боится в глаза посмотреть, как побитый пес, и жену поэтому хочет зарезать. Племянник, Рамазан его зовут, в юридической академии учится, три месяца за ней совсем как Шерлок Холмс ходил, в подъезде под лестницей стоял, бинокль смотрел, но ничего не увидел, даже когда я в командировке был. А у нее глаза все такие же, еще хуже даже. Тогда племянник мобильник специальный мне дал, чтобы в квартире спрятал, и слушал, когда разговаривать будут. Я слушал, весь красный от совести, но только с дочкой она говорила и с Лизой, соседкой. И часто о том, какой я хороший мужчина, и как она меня любит…
— Понятно… — сочувственно покачал я головой. — Женщины быстро находят языком родственные места...
— Ничего не понятно! — прервал он меня возбужденно. Соседи у меня хорошие, я всех знаю, меня все знают, в гости друг другу ходим, на дни рождения собираемся, арбузы-дыни делим. И Лизу хорошо знаю, она беженка из Чечни, в Грозном полгода в подвале просидела с двумя детьми. Двадцать семь ей, а на вид лет сорок. Мужа на глазах убили, до сих пор мужчин боится. Потом я к ней хотел уйти, но она не захотела, сказала, что это я назло Жене придумал…
— Бабы — это бабы…
— Да слушай ты! Я ж своими глазами все потом видел! И до сих пор вижу! Летом, после того, как дочку ее в институт хороший устроил — четыре тысячи долларов заплатил! — уехал в Петербург, в командировку, но по дороге машина сломалась, и днем вернулся. Дверь открыл, и слышу — в спальной она стонет:
— Еще, Мурат, еще!
Ноги мои стали как мокрая глина, глаза бельмами покрылись как у столетнего старика. Еле-еле подошел к двери спальной, открыл и увидел свою Женю. Она, совсем голая, стояла на четвереньках. На полу. На ней был Мурат. Они меня не видели и не слышали, даже Мурат. Он, выпучив глаза, осатанело ее надраивал, она стонала от счастья…
Мы помолчали.
— Знаешь, супружеская измена — это такое дело, — сказал я, когда Рома посмотрел на меня веселыми глазами, заметно помутившимися от жизни, посмотрел, желая услышать мнение. — Обычное дело и у нас, и, думаю, у вас, на Кавказе. У меня, по крайней мере, две пары рогов в коллекции. Одну приобрел в отместку, другую — от длительного отсутствия, я ведь геологом был. И ничего, шея не болит. И вообще, я думаю, что они есть у каждого женатого мужчины. А Мурат, что, другом был?
— Да. Я привез его с Кавказа. Он — собака.
— Согласен, что собака…
— Ты не понял, он настоящая собака. Гав-гав-гав и писка красная, знаешь? Я разве не говорил, что у меня была собака, большая кавказская овчарка?
Я Читать далее...

Nervnoe_Serdce
2.7.2006 23:13
Читаю сейчас «КАК Я ТАКИМ СТАЛ, ИЛИ ШИЗОЭПИЭКЗИСТЕНЦИЯ» Руслана Белова. Депрессия из всех щелей. Однако, то что надо.
Мда... И даже его эротические фантазии не смущают. Очень как-то гармонично
[336x336]
НЕрвному сердцу

Это не реклама. В этих витаминах - вся штука. Их просто надо побольше. И каждые полчаса чтоб свой. А лучше четверть часа.
8-30 - 8-45 прием витамина А. Обстоятельно, в продуманной позе, запивать из раз и навсегда определенной для этого витамина кружки. Пять-шесть деталей, костюмы и декорации по собственному вкусу.
8-45 - 9-15 кофе (чай, кефир - вплоть до чистки ушей)
9-15 - 10-15 прием витаминов группы В (их можно вообразить. Если воображение хорошее - а это заметно - получится где-то около 281 витаминов -от В1 до В281 то есть хватит до 23-44, а вечером жить уже легче. Больше В281 воображать не надо - это уже шизофрения)

Ну и так далее.
Главное не думать.
Быть предметом.
Размышления прочь.
оргия освобождения венцом имеет освобождение от своего тела, если оно ненавистно.
Но не путем самоубийства.
Лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаяния.
Так вперед!

Еду в такси из Истры. Радио:
"Я сегодня ночевал с женщиной любимою".
Подумал - столько было женщин, а похожей на меня ни одной...
Стало грустно - увидел себя и эту невстреченную женщину. Такую же, понимающую, совершающую те же ошибки, те же подвиги. Как же мы были бы счастливы...
А может, нет ее на свете? Такой же?

Тепло.
Снег растаял. Лед сошел.
Вода в Патриаршем пруду стала прозрачной

Все вокруг было в неприятных сине-зеленых тонах, почти все.
Мы с ней стояли на перроне, нет, скорее, смотрели на него со стороны.
Чувство, что мы не там, где надо бы быть, а где-то в другом месте, овладевало нами. Возможно, из-за этого мы взяли друг друга за руки.
Тут на перроне появилась невысокая раздавшаяся женщина средних лет, тоже в сине-зеленом, но что-то в ней было и вовсе темным, платок или юбка, не помню.
Она посмотрела на нас снизу вверх, как-то странно склонив голову.
Увидев, что взгляд ее устремляет не враждебность к пришлым, но сочувствие, замкнувшееся от бесполезности проявления, я спросил:
— Где мы?
Она ответила одними губами:
— Не там.
И тут же мы оказались в странном месте. Нет, не пришли, а приехали в чудном зеленом поезде.
В маленьком вагончике с открытыми окнами. В них купы деревьев колоннами беженцев уходили прочь.
Сочтя поезд детским, моя спутница повеселела. Я тоже — мы были в нем одни и ближе.
Место напоминало гладиаторскую арену, только зрителей не было – один загон, посыпанный крупным песком да высокие стены с пустыми надстройками открылись нашему зрению.
Мы стояли, рассматривая их, тут у противоположной стены появился узколицый скуластый человек, вооруженный длинным металлическим стержнем.
Он зло бросился ко мне, враждебно вращая им, и спутница пропала, потому что руки мои ощутили такой же стержень, стержень, понуждавший действовать. Человек приблизился, мы стали биться (звона железа не было слышно, одна упрямая решительность ударов чувствовалось мною).
Спустя короткое время я, поколебленный этой решительностью, понял, что человек победит, прекратит мое существование, и больше ничего не будет.
Прекратит существование и ничего больше не будет, потому что он сильнее нас.
Я отступил.
Опустил шест.
Глаза человека злобно (и обреченно) сверкнули.
Он отбросил стержень, в руке его появилась длинная, конусом сходившаяся спиральная шпага, цветом белая или светло-серая.
Злорадно (и обреченно) посмотрев на меня, он с силой вонзил ее себе в солнечное сплетение.
И упал.
Пока я смотрел на это, в дальнем конце арены появился другой человек. Похожий на первого или он же. Руки его сжимали металлический стержень.
Вглядевшись, я понял, что это не я, умерший, жду его приближения, а она, моя спутница, глазами которой я стал смотреть, потому что кроме нее никого не стало.
Человек, вращая палкой, приблизился к ней (ко мне), и все повторилось: понимание того, что он прекратит ее (меня), и короткая стычка, и самоубийство.
Но она осталась.
Потому что была пространством.

Это был сон. Сине-зеленые тона начальных его кадров – это ядовитые тона жизни.

Моя спутница – моя надежда.
Мое женское начало.
Икс к моему игреку. XY.
Она — то, что не давало остановиться и питало.
Невысокая, кое-как одетая женщина на перроне – моя неустроенность, опоясанная веревочкой стремления обходиться тем, что есть. Стремления к независимости от всего.
Поезд – детский – моя инфантильность. Инфантильность человека, не захотевшего стать должностью.
Арена – пустая, окруженная высоким непреступным забором – место постоянного моего пребывания. Иначе – жизнь.
Злобный человек – я. Замкнутый обороной, бросающийся на людей, ее преодолевших. Я, постоянно себя убивающий.
Стальной стержень – то, что проткнуло меня от головы до паха. Детство.
Спиральная шпага… Символ движения по спирали, развития, узнавания, кончающегося убийственным острием?
Смысл сна – все умрет?
Кроме женского начала, кроме надежды, рождающей вещи, подобной этой?

В четверг еду в Питер, в понедельник - снова в Альметьевск.

До свидания. В Альметьевске =20 градусов мороза.

28.11 - 01.12 Альметьевск
04.12 - 07.12 Питер.

Сегодня вспомнил одну из фирменных своих шуток. Жена Надя, придя домой, пошла к холодильнику разложить купленные продукты. Раскрыв его, одеревенела: среднюю полку занимала шахматная доска с ферзевым гамбитом на 11-ом ходу.

Вчера читал: есть такая штука в литературе - писать о том, что к делу не относится. Например, обстоятельно описывать, как бармен делает коктейль (ЭХ это обожал). Людям (читателям) это нравится - потому что сюжета и мыслей многие не понимают, и не поймут от особенностей, но всякий видел, как делают коктейль в баре. Это сближает читателя с автором. Прочитав книгу, такой читатель понимает, что все такие, как он. У наиболее великих наших авторов все из таких коктейлей.
Резюме:
Ребята! Вас дурят!
Читайте меня!

В Питер поеду только 3-го. Тоска.
Удивительно, как много получают люди, работающие как арифмометры.
За это и получают. Ты со своим и. такое бы...
Ну
и
на

День смерти, по-моему, самый большой праздник для любого человека. Ну что такое День рождения по сравнению с ним? Сначала человек вовсе не понимает, что это такое, потом, в конце жизни, он грустен или раздражает большой цифрой, к примеру, 79. А день Смерти! Его же надо еще поймать - угадать, успеть подготовить, настроиться, уколоться - ведь здоровье в этот день наверняка будет хоть выбрасывай. Надо созвать гостей, и врагов, и друзей, ведь все они обрадуют вас, ибо будут радоваться, как один. В общем, дата хоть куда - простор для фантазии огромный. Представьте, вы в черном лежите на смертном одре, на возвышении - оно ало, полумрак, вокруг - люди в нарядном и парадном, сидят, стоят, прихлебывают скромно шампанское, заглядывают вам в глаза, переговариваются, вспоминают ваши вехи, прослеживают шаги, шепчутся о любовниках, оглядывают детей и внуков - те чувствуют себя чуть ли не виновниками торжества.
А вы лежите, смотрите сквозь ресницы. Смотрите, совсем не желая смотреть как можно дольше. Смотрите, не желая прожить еще чуть-чуть, потому что знаете: как только ваши глаза закроются, сердце перестанет биться, то тотчас пятьсот лет пройдут, и все начнется вновь, все окажутся рядом, и жизнь нахлынет на вас волной размером со вселенную.

Уже давно, в часы пик на переходе с Кр. Заставы на Пролетарскую звучит мольба: Уважаемые пассажиры, проходите, пожалуйста, на экскалатор в два ряда!
Ноль внимания - зал забит, не проходят, становятся только справа.
Вчера, выслушав пятую или шестую мольбу подряд, я попросил микрофон (она почему-то дала) и сказал в него:
- Козлы, становитесь в два ряда!
Просьба была услышана.