Весело будет только на работе.

Был дневник на диарее.ru (diary.ru). Закрыли. Какой-то тип, гуманоид первого уровня, пожаловался хозяину, и тот на неделю поставил меня в угол. Я ему, гуманоиду этому, "Маньяка" подарил от всей души, а он - спам, спам. Ну стер бы...
Нет, это комплекс. Я бы так не поступил.

В окне солнышко. И голубое небо видно.
Кстати, вчера прошелся по Арбату.
Ужас! Брусчатка рассыпается, все обветшало - вид отвратительный.

Всех девочек поздравляю искренне! Все найдется, если искать себе.
Целую руки

Писал, писал, старался, а ноль внимания. Все молчат. Не, никому это не нужно. Это не пиво. Кстати, идея, надо идти пивом торговать. Люди, по-крайней мере, будут благодарны. Пиво - это вещь. Его все понимают, и все оно по мозгам

Еще одно. Перед отпуском - взял недавно неделю - осталось 12 поездок в метро . Так я решил - приеду на свою станцию и отдам проездной кому-нибудь, чтобы не пропали поездки - жалко ведь, 200р как никак. Решил и обрадовался, что такое здоровское придумал. Так что вы думаете?
Я, как дурак, совал этот проездной дюжине народу: и женщинам, и мужчинам, и русским и не очень, и никто не взял! Даже в мыслях!
Честно, я здорово расстроился и напряженно думал по этому поводу. И додумался до трагедии: Люди выходят в город, как на поле сражения, как на минное поле. И в каждом незнакомом человеке, и странном поступке видят врага и смертельный подвох. Представляете, они наверное думали, что я заразил этот проездной хроническим насморком или средством от размножения тараканов!
Нет, это конец, ибо продолжается. Мы расширяемся в стороны, как вселенная, и скоро станет холодно, очень холодно.

Содержание
1. Бес.
2. Бес два.
3. Бес три.
4. Два беса.

Стоит мне немного пожить без радости и без боли, подышать вялой и пресной сносностью дней, как во мне загорается дикое желание сильных чувств, сногсшибательных ощущений, бешеная злость на эту тусклую, мелкую, нормированную и стерилизованную жизнь, неистовая потребность разнести что-нибудь на куски...
Герман Гессе «Степной волк»


1. Бес.
Тогда я работал в небольшой аудиторской компании на скромной должности. У меня все было, была квартира, раз в неделю ко мне приходила женщина, раз месяц я ходил в ресторан, раз в год ездил на море.
Женщина моя мне не нравилась – у нее неприятная большая родинка под мышкой и плохие дезодоранты. Зато с ней не было никаких проблем - она приходила в субботу поздним вечером и уходила утром, когда я еще спал. Ресторан мне нравился, но только тем, что официанты знали, что от меня ждать, а скрипач – что ждать нечего. Единственно, чем я жил, так это поездками на море, на свободу. Они были прекрасны, но быстро проходили, и приходилось ехать домой, как в чужую жизнь, как в тюремную камеру.

В то утро – был понедельник - я увидел в вагоне метро женщину лет двадцати семи, необыкновенную женщину. Это была моя женщина — все в ней с первого взгляда бесконечно мне понравилось. И прекрасное лицо, уверенное, но не спесивое, с удивительными зелеными глазами; и статная шея, заметная грудь; и стройные ноги в обворожительных туфельках на высоких тонких каблучках, и дорогое, но скромное платье. На кольцевой в вагон ринулась толпа, и так получилось, что мы стали рядом. Еще как рядом! Ее тонкие духи кружили голову, объединяли общим пространством, ее локоток упирался мне в грудь, моя левая рука прижималась к теплому ее упругому бедру, ее рыжеватые волосы, колеблемые струями воздуха, касались моих щек, шаловливо щекотали нос...
Я, скованный строгим воспитанием, стоял, украдкой посматривая. Стоял, сникая душой, стоял и думал, что никогда такая женщина не протянет мне доверчивую руку, и никогда мы не пойдем с ней в одну сторону, в уютную нашу квартирку, не ляжем в нашу постель. И никогда такая женщина не подарит мне искренних слов любви и нежнейших прикосновений.
Мысли эти, разумеется, расстроили меня, но не особенно, ведь приходили они ко мне по меньшей мере раз в полгода – в столичном городе много прекрасных женщин, и многие из них ездят в метро. Посему, выходя из вагона на своей остановке, я уже думал об отчете, который в тот день кровь из носу нужно было закончить. В зале, импульсивно обернувшись, я увидел, что всколыхнувшая меня женщина идет следом. Сделав вид, что рассматриваю вывеску с названиями улиц, я пропустил ее вперед. Она взошла на эскалатор, оглянулась, конечно же, не заметив меня, стоявшего несколькими ступеньками ниже.
Да, я стоял несколькими ступеньками ниже. Я ездил в метро, одевался, как бог пошлет, был рядовым служащим с рядовыми мозгами, а она была богиня, по стечению обстоятельств спустившаяся под землю. Украдкой, я рассматривал ее нежную шею, ноги, впивался глазами в гвоздики каблучков, и желание обладать ею овладевало каждой моей клеточкой. Я смотрел на нее и вспоминал свою женщину, Тамару, недалекую, не умевшую себя подать, и жившую со мной только лишь потому, что полагается с кем-то жить.
Третью неделю Тамара не приходила — отдыхала в Турции то ли с подругой, то ли с матерью — и третью неделю у меня не было женщины. В который раз разозлившись на нее, своей поездкой нарушившую мой привычный уклад жизни, лишившую меня привычной опустошенности, я принудил себя не смотреть на незнакомку.
Это не помогло. Напротив, оставшись наедине с собой, приковав зрение к ребристой ступеньке эскалатора, я оказался во власти чувств, неведомых ранее, чувств, готовых разорвать меня и мир в кровавые клочки. В паху распалялась неуемная жажда соития с высшим существом, руки стремились схватить это невозможно лакомое тело, повалить, не важно куда – на землю, в грязь, на ступеньки эскалатора, — и, сорвав платье, позволить обезумевшей крайней плоти вогнать в него похоть, освободить ее победными движениями.
Тут глаза мои вновь впились в ягодицы женщины, стесненные упругой тканью; я живо представил, как насилую ее, как это прекрасно, как несопоставимо с тем, что давала мне любовница, ненавистная моя любовница, давала, фальшиво постанывая. Не знаю, чтобы я сделал бы в тот момент, что сделал, если бы троица молодых парней не встала между нами. Один из них рассказывал в полголоса сальный анекдот; когда он эффектно кончил, я засмеялся вместе с ними, засмеялся в попытке хоть как отгородиться от своего наваждения.
Все кончается, кончился и эскалатор. Сойдя с него, я осмотрелся, и женщины в толпе не увидел – видимо, последние ступеньки она прошла. Подумав с облегчением: - Вот и славно, - вышел на улицу.
Стояло светлое утро, умытое коротким ночным ливнем, голубое небо неторопливо пасло кудрявые свои облачка, чистые лицами люди шли по своим делам, покупали билеты в театр, сигареты и кулинарные книги. Вместе с ними я постоял у Читать далее...

1-го марта я впервые женился
1-го марта я впервые нарвался на нанесение тяжких и менее тяжких
1-го марта я чуть не умер...
Эх, 1-марта...

Моя дочь Полина Руслановна и Юрий Анатольевич Плотников
[699x410]

В воскресенье улетаю через Алма-ату в Кызылорду.
Две недели назад тоже улетал туда же... Застрял в порбке, потерял надежду, и подумал, успакаиваясь: - это бог не пускает. Бережет.
Так и оказалось. При посадке во Внуково самолет едва не разбился.
Наверное, Он просчитал все точнее , определил, что катастрофы не получится, и отпустил.
Спасибо!

В Кзылорду. Начинается...
Лене привет

На день рождения Мефистофель принес мне подарок.
Это было яйцо.
Куриное на вид.
Я взял его, покрутил в руке — оно оказалось пустым — удивленно поднял глаза:
— Выеденное?..
В позапрошлую пятницу он приходил с бутылкой коньяка, и когда последняя наполовину опустела, я жаловался, что часто чувствую себя выеденным яйцом. И вот, оно материализовалось.
— Выеденное? Да нет. В нем — игла, — подмигнул он лукаво, как никогда похожий на дьявола, похожий, невзирая на белый с иголочки костюм и невинно-розовую дикую гвоздичку в петлице.
— Игла? — оторопел я. — Иными словами моя жизнь?..
— Твоя жизнь? Нет, жизнь. Сломится игла — и одной душой станет в свете меньше.
— Не хочешь конкретизировать, чьей?
— Это незачем, — засмеялся, довольный собой.
Он любил озадачивать. И на этот раз озадачил на все сто.

Проснувшись в середине ночи, я вспомнил о подарке и, забыв о сне, занялся его исследованием.
Яйцо было слишком легким даже для выеденного, и потому казалось крайне хрупким, даже воображаемым. Я осторожно его потряс — внутри ничего не двинулось. Включил настольную лампу, посмотрел на просвет. И увидел иглу — она, таинственно-зловещая, располагалась под углом к продольной оси Читать далее...

Кто знает жизнь - не торопится.

Если впереди - болезни и смерть, если впереди крушение воздвигнутого, к чему торопиться?

Корниенко Глеб Дмитриевич - в прошлом мой старший геолог. До сих пор помню его отстраненно-увлеченного, в ковбойке, штормовке, портянки быйковые (палаточный утеплитель) из сапог лопухами торчат . И смех, хм, заразительный. Именно он научил меня работать увлеченно, как на своей собственной делянке. Имненно он научил меня ночами не спать, а думать, куда смылась турмалиновая жила с касситеритом, задавать канаву на Пода-хоне или ну ее к черту. Пару раз, поссорившись на производственную тему, мы подружились, хотя я и не смог называть его на "ты" - привычка звать старшего на "Вы" у меня неистребима. Это дистанция, которая мне нужна, чтобы чувствовать себя собой.
Он всегда торопился и торопил, потому что, как выяснилось позже, у него был туберкулез. Уходя на лечение, он порекомендовал меня (молодого специалиста) на свое место. Место старшего геолога большого разведочного участка, старшего геолога, которому в декабре предстояло писать отчет по предварительной разведке. Почему рекомендовал? Потому что я работал, никого и ничего не боялся, даже дутых чиновников из Москвы. (Было дело, назвал идиотами крупных спецов из Вимса, когда они повернули мою штольню на 90 градусов, хотя я показывал им сместитель с бороздами скольжения и элипсоид на грязной стенке даже рисовал).
Но о Глебе.
Была у него сучара-теща и Татьяна Борисовна - красивая большая женщина жена, работавшая в ЦК (сам Глеб был живчиком... был... - я не знаю, жив ли он сейчас, в 92-м, когда я последний раз его видел, у него неожиданно исчезло правое легкое). Когда узнали о болезни, теща заставила дочь с ним развестись. Менять квартиру Глеб отказался - хотел видеть 2 своих дочек, и ее разделили. Однажды придя домой, он увидел, что мужики сваркой срезают ему решетки на лоджии. Подойдя к ним, он поинтересовался, что это они делают. И один из мужиков сказал, что старуха из этой квартиры дала им чевонец, за то, чтоб срезали. И так постоянно.
Потом Глеб вроде вылечился, а теща, слава богу, сдохла. Тут - коллапс СССР( в Душанбе он проявился на все 100). Дочки уехали в Россию. Был у него, как упоминал выше, в 92-м. Глеб весь почернел, но по-прежнему оставался живчиком, Татьяна-красавица потеряла все зубы - смотреть больно, но вставлять не на что. И 10 кошек кругом.
Глеб по-прежнему писал и пытался публиковаться - везде рукописи (в 74-м он дал мне роман обо мне, как сказал, но он не прочитался - романы умерли, и потому должны захватывать с первой строчки, а тот не захватил).
Что с ним сейчас - не знаю. Я вижу его изможденного с одним легким, он сидит в кресле, видит меня, своего друга, видит в Москве. Видит кумархские штольни, видит, как я в первом маршруте назвал известняки турмалинитами, как кричал на него в камералке, а потом выхлебал на глазах стакан спирта, в горячке спора приняв его за водку.
Вот это - жизнь.

Был у нас геолог (главный) Ефименко Валентин Николаевич. Неплохой мужик, но хохол. В молодости прославился тем, что застрелил медведя, отнес на кухню и потом потребовал списать с него кресты за месяц (питание): - Я ж рисковал!
Однажды приехал ко мне на участок, мы походили, походили до вечера, потом спать легли в моей палатке. Я в мешок залез и спросил:
- Что, спим?
- Спим, - ответил он, и я лампу керосиновую задув, глаза закрыл, и, значит, в страну Морфея в спальнике неторопливо поплыл, как в индейской пироге. Но недалеко уплыл, ибо Ефим волну поднял - шебуршится начал, то есть что-то искать. Нашел, наконец, минут через пять, я уж думал скорпионы на него полезли - не любят они хохлов. Оказалось, спички искал.
Зажег, и ко мне профессорски обратился:
- Ты, Руслан Альбертович, неправильно лампу потушил! Фитилек-то надо сначала прикрутить, а ты сразу дунул. Смотри, как это делается.
Показав мне, как надо тушить керосиновую лампу, он заснул.

В 82-м, когда я сломал руку подчиненному (перед самой поездкой в Афган!)и тот начал меня сажать, Ефим ему помог, то есть написал характеристику, в которой упомянул все мои драки. Хорошо, однокурсники его скрутили и заставили мне крылышки пририсовать.
А так, неплохой был человек. В Афган вместо меня поехал, 4 года в посольстве, танками охраняемом, просидел, отчеты листая прежних лет. А меня бы точно убили, ведь дурак, полез бы в поля...
[409x269]

Ефименко стоит, подбоченясь

Шел по Тверской.

Если на свете ничего нельзя достичь, если все завоеванное рушится, если все (и любовь, и дружба) кончается болезнями и смертью - то замечательно. Надо просто жить, ничего не ждать, надо смотреть на природу овечьими глазами, искать солнечной полянки с изумрудно свежей травой.
Это счастье.
Теперь надо научить овец улыбаться

В Прошлом году работал в следующих городах и регионах:
1 Щелково
2 Солнечногорск
3 Калуга
4 Самара
5 Нижний Новгород
6 Магнитогорск
7 Орел
8 Алма-Ата
9 Атырау (Гурьев)
10 Химки
11 Касимов
12 Лакинск
13 Салехард
14 Ямал (Тамбей)
15 Карталы Челябинской
16 Москва-сити КСРЗ
17 Альметьевск 2 раза
Всего 100 дней.

Знаешь, читал твою вещь. Это падение с неба в колодец к падшему ангелу... Это от сердца. В момент "быстрого" сна сердце падает, падает. Ты знаешь, в твои годы можно перенести любую болезнь - молодой организм способен на все. Надо только ему не мешать. Что-то не то пишу.
Я тебе помогу.

Фотографии belovru : 2

Понедельник. Самое время начинать новую жизнь.
Бросить пить, курить.
Старый анекдот.
Одна женщина говорит другой:
- Сначала он бросил пить, потом курить, потом меня...

Я бы начал, но зачем?

Когда мне было 17, я придумал, что человек это снежинка, сорвавшаяся с вершины. Вот, она катится,катится, превращается в снежок, тот растет и растет, и вот, стал толще снежного покрова, и прирастается уже не снегом, а грязью, камнями, прогнившими суками...

Фотографии belovru : 2

Фотографии belovru : 2