Ты знаешь, что с нами бывает:
как куклы,
мы разбиваемся –
поздно иль рано.
Нас свозят на свалку
И там оставляют –
В разорванных платьях,
Ненужных и старых.

Ты знаешь, что будет.
И будто жалеешь
Всех тех, кто, как мы,
Заигрался с собою,
Всех тех, кто идет
По самому краю
И верит, что счастье
Почти что в ладонях.

Ты знаешь, как скоро
стираются краски
с лиц, в детстве любимых,
кукольно-ярких.
ты знаешь, как тускло
смотрят глаза тех,
кто больше не любит
ни фею, ни сказку.

Ты знаешь, конечно,
Мы все просто куклы,
У нас вместо сердца
Моторчик из меди.
И в синих огромных глазах –
Ни слезинки.
Ничто нас не тронет –
Ни радость, ни беды.

1
Вы хоронили подругу в тени,
Средь зарослей вечнозеленых.
Вы пели ей песни о нежной любви
Русалки, отдавшей голос.

И в волосы ей заплетали цветы,
Растущие на дне моря,
И отпускали ее в рассвет –
Бежать в белой пене по волнам.

2
/а я любила. я так любила,
что сердца не помнила своего.
а я мечтала. уйти мечтала
по белой пене, бурлящей у ног…/

3
Не плачь – ты не станешь
Больше, чем тенью.
Не плачь – я не стану
Больше, чем есть.

Мы смотрим в воде
На свои отраженья.
Она так прозрачна,
Она любит смерть.

И тина в твоих волосах –
Черной лентой.
И свет лунной ночи –
В глазах.

Ты больше не плачешь:
Ты – тень под водою.
И белые губы плотно
Держат внутри слова.

4
вот она – белым
пятном на дне –
смотрит сквозь тину
на небо.

там, наверху,
наступает рассвет –
плещутся волны
о берег.

она так красива
в рассветных лучах,
она так чиста
и свободна.

скоро русалку
сетями рыбак
выловит
из моря.

ты хотела всего лишь счастья, но по ошибке тебе дали другое: тебе дали иссеченные вены, бессонные ночи, горсти таблеток, усыпляющих память, и алкоголь.
а еще тебе дали меня и кого-то /еще/ тебе дали сигареты и этот город, где мы гуляли с тобой ночами по улицам, где мне было постоянно страшно за тебя.
еще нам зачем-то дали несколько месяцев вместе, холодные ночи и городские кладбища, молчание на заданные вопросы и женские слезы, эпитафии над чужими могилами, страшные сказки и ночные кошмары.
а еще во всём этом мы нашли немного счастья. и вздох облегчения вырвался у нас при прощании.
это было давно, а я так и не поняла, зачем же нам было дано столько всего.

Иногда наступало утро
За окном скользили машины
И коробки домов росли в небо
Окна заспанно в мир смотрели

Иногда ты мне улыбалась
Говорила, что можешь остаться
И весеннее солнце в стеклах
И в глазах твоих синих играло

Иногда нам не было больно
И мы шли босиком по асфальту
И смеялись как два ребенка
От родителей убежавших

Иногда мы были хорошими
И кормили птиц у подъезда
Иногда мы не знали что будет
Когда кончится лето и детство

Иногда ты брала мою руку
И вела сквозь толпу прохожих
Иногда мы были другими
Иногда нам хотелось выжить

Иногда нам хотелось жить дальше
В этом странно-обычном городе
Иногда ты была так близко
Что хотелось не думать о будущем

Иногда это было слишком
иногда…

Ты подарила мне рыжую осень
И ветку рябины – на память –
И небо в разводах над нами,
И листья в парках порхают.

Слетают, как птицы, с деревьев,
Послушно ложатся под ноги,
И в луже – корабликом – ветер
Гонит листок кленовый.

И улицы пахнут тобою –
Так пахнет любовь и перроны,
Так пахнут дожди зимою
И самые первые розы.

И город, такой притихший,
Боится спугнуть – не дышит –
Предельно-нежную осень
В огнях фонарей и на крышах.

________________________
Я буду с тобой по аллеям
Идти до самого снега,
пока еще можно,
пока еще рядом,
пока твоя осень рыжеет.

я бредила слишком долго, так долго, что теперь мне не отличить, где заканчивается жизнь и начинается мой бред… а может, и нет моей жизни, а есть только бред, придуманный мной же и десятками людей, которые видят меня, разговаривают со мной, считают меня живой. может, ее и не было никогда, этой моей жизни. и не за чем было просыпаться ночью от страшных снов о смерти и говорить утром: «знаешь, за мной уже давно кто-то гонится, а я постоянно бегу от него со всех ног по темным и узким улицам, но я знаю, что однажды он меня догонит…» сюжет для аниме: вселить душу в худую девочку и заставить ее бегать по экрану…
аниме-аниматор-реаниматор…
мне нужен реаниматор, который вернет ушедшую душу на место, привяжет ее к тонкому телу, не даст летать ночами, не даст больше покинуть меня. реаниматор – человек, возвращающий души. в то время, как бог – аниматор, оживляющий недвижимых кукол. но кому нужен этот мультик? ни тебе, ни мне, ни людям, бегущим за окнами. мы безразличны друг к другу, мы все хотим смотреть на свой экран, мы слишком заняты собой. и если ты исчезнешь сегодня, я узнаю об этом последней – я создала тебя из своего воображения на своем экране и так увлеклась выдуманным персонажем, что забыла о том, что ты живешь не здесь, а где-то далеко, что ты живешь не так, как я представила, что ты другой человек – не придуманный мной. я утонула в представлении о тебе, в подготовке к маловероятной встрече с тобой. и вот сегодня я случайно узнала, что ты исчез, что больше нельзя сравнивать тебя ни с кем, что остались только мои выдумки… и почему-то мне стало пусто, что-то исчезло у моего персонажа, раньше он был смелый и живой, а теперь он стал нерешителен, он часто ошибается и не знает, как поступить в той или иной ситуации, потому что я забываю, что бы сделал ты, если бы был на его месте. теперь я вижу тебя в безликих толпах прохожих, на пустынных перекрестках, в библиотеках – везде… я знаю, что это не ты, я дополняю твой образ чертами других людей, хотя бы отдаленно напоминающих тебя. я путаюсь в их лицах, я уже не знаю, где ты, а где они. я вижу их часто, они реальнее для меня, чем ты – тот, кто исчезает от малейшего прикосновения к твоему шаткому миру. и я бы прекратила эту бессмысленную игру в догонялки, если бы знала наверняка, что она бессмысленна, если бы прошла уверенность, что мы еще обязательно встретимся. если бы пришло время отпускать тебя.
сегодня я узнала, что ты снова исчез, но верю, что это всего лишь «снова», которое всегда заканчивалось возвращением…

Не просить остаться еще на час,
Не скользить по перилам, не ждать ночами,
Не скулить сквозь зубы: «прошло, прошло»,
Не искать в толпе твою тень глазами.
Не дежурить на лестницах в темных подъездах,
Не гулять по крышам, не падать вниз,
Не просить тебя ни о чем невольно,
Не просить, не просить, не просить забыть.
Не просить посылать письма на дни рожденья,
Не просить быть ближе хотя бы на шаг,
Не просить о несбыточном по воскресеньям
И в другие дни. Не просить тебя.
Не хранить в подушке ночные слезы,
Не дрожать при встрече, не быть с тобой,
Не звонить никогда и не помнить номер,
Не просить и не спрашивать ни о чем.
Не ронять капли крови на кафель, не плакать,
Не дышать и не спать, не стоять под дождем,
Не просить тебя жить, не просить остаться,
Не запомнить тебя, не просить еще год
быть со мной.

Все, чем закончимся, я унесу с собой:
Полоска на бедрах, корабль над головой,
Цаплей в изгибе неба подъемный кран.
Ты не заметишь. Четыре часа утра.
И город, чужой и нежный ко всем чужим
Беззвучно прольется из синеватых жил.
Я. Казанова

***
она резала вены – глупая задумка… резала глубоко и просто так, потому что внутри было всё равно больнее. она пыталась заглушить боль воспоминаний физической болью: от памяти уже не спасала ни трава, ни бессчетное количество алкоголя. мысль о смерти казалась чем-то незначительным или невероятным – просто глубокие колеи вдоль рук, из которых на пол лилась темная жидкость – ее жизнь. любопытство было сильнее боли, она отрешенно смотрела на свои запястья и думала: «неужели эта кровь – моя…неужели это всё я… и неужели я могу умереть прямо здесь и сейчас…» густые и вязкие мысли туманили мозг. по мере того, как по полу разливалась кровь, наступало успокоение и головокружительная слабость, вытесняющая прежние мысли… наконец, окутанная чувством удовлетворения и спокойствия она с головой окунулась в темноту.

***
глаза широко открываются и равнодушно смотрят в белый потолок: в первые минуты нет никаких мыслей, потом появляется недоумение: что же это – тот или этот свет… взгляд скользит по стенам – она еще не знает жива или мертва. взгляд падает ниже – умелые стежки на руках. милая, хорошая швея-спасительница – тень саркастической улыбки пробегает по губам. постепенно при мысли о возобновлении жизни приходит разочарование: и что я с ней буду делать, с этой возобновленной жизнью… все ее мысли уступают слабости.

***
от суицидных попыток лечат – в психиатрических больницах… наверное, в глубине души считают опасными для общества тех, кто стал опасным для себя. раньше холодное слово «психиатрическая» уступало такому заботливому «для душевнобольных». она улыбается в белоснежный потолок: да, душа у меня болит… душа…

***
кажется, что все вокруг только и хотят слушать твои истории: как ты дошла-то, деточка, до такого… она не умеет и не любит выворачивать душу перед праздными зеваками. ей хочется отвернуться к холодной стене. в это солнечное летнее утро в окна врывается невозможная небесная синь. она любит небо и еще не знает, что делать с жизнью.

***
во время прогулки во дворике больницы на глаза попадается красивая девушка – у девушки длинные черные волосы, алые губы и по-птичьи темные и меткие глаза. она ничего не боится – она от рождения лишена страха: слишком любит края крыш и прогулки по шумному шоссе, за что встревоженные близкие и отправили ее сюда… она подходит без церемоний к незнакомцам и говорит на любые темы: она многое знает, она прочитала так много книг, что запуталась в строчках… еще она умеет входить в зеркала и видит во всем себя. «если это всё я, везде я, чего же мне бояться – себя?..»

***
новую знакомую зовут Лим. должно быть, в паспорте у нее не это имя, но здесь это никого не волнует… она просит, чтобы ее называли так. они разговаривают целыми вечерами – Лим не боится жизни, чтобы хотеть сбежать от нее. вряд ли ей пришло бы в голову резать свои белоснежные руки. когда на кого-то надевают смирительную рубашку – она отводит взгляд, ей больно смотреть на подобное обращение равных с равными.

***
Лим будто и не живет: она играет со всем, ей всё равно, где находиться. для нее реальнее сны: там давние знакомые, важные встречи, веселье, радость и легкость. ей можно рассказывать обо всем – она не удивляется жизни.

***
им не удается убежать от остальных, от их вопросов и историй… приходится всё объяснять болью – они машут руками и отходят: это неинтересная история, но, возможно, завтра будет другая.

***
сейчас она представляет, что лежит на берегу озера в тени мощных крон деревьев. вокруг порхают бабочки, а там, на небе, ярко светит солнце – она улыбается и подставляет ему лицо и руки. наконец-то ей легко и свободно: у нее больше нет болезненной памяти… внезапно всё обрывается криком в коридоре и бредом за стеной. как же хочется сбежать из этой палаты…

***
Лим часто рассказывает ей свои сны: она просто приходит и садится рядом. ничего не спрашивая, она легонько проводит прохладной ладонью по ее голове, будто пытается снять боль или успокоить ребенка, и говорит, говорит о чем-то приятном и несбыточном.

***
за ней постоянно кто-то наблюдает – иногда кажется, что он хочет ее задушить, а порой, наоборот, пожалеть и приласкать. она оглядывается назад, но там никого нет. она идет дальше, чувствуя на себе его взгляд, ей хочется кричать. она добирается до постели и с головой прячется от этих прилипчивых глаз под одеяло, но он нависает над ней темным пятном. она не понимает, зачем он приставлен к ней. он возвращается к ней в палату каждый вечер.

***
она не понимает, почему до сих пор засыпает и просыпается в этой невозможно белой палате. должно быть, ей просто всё равно, где спать, что есть, с кем говорить… да, она не умерла, но и не чувствует себя живой… она ничего не Читать далее...

Они жили под самой крышей полуразрушенного каменного дома… Со своей высоты им было видно всё, что происходило внизу: старушки с самого утра спешили занять посты у подъезда, они провожали и встречали всех обитателей дома, они с давних времен хранили дух другого времени и считали своим долгом рассказывать о прежней жизни всем, кто выглядел чуть моложе. Коты в подъездах занимали теплые батареи и лениво дремали, изредка проводя туманным взглядом по торопливо сбегавшим с лестниц жителям.

Обычно по утрам их будил дождь, отбивающий непонятные ритмы на железной крыше. Они нехотя кутались в колючий плед, прикрывали распахнутое ветром окно, через которое в комнату осень забрасывала разноцветные кленовые листья, затем кто-то из них вставал и ставил чайник, кто-то садился за стол и раскрывал толстую тетрадь с недописанным стихотворением или рассказом… чуть позднее они вместе пили горячий чай за большим столом, стоящим напротив окна – за окном застыла сырая грязноватая осень. Они ждали эту осень давно и долго, а сейчас с ее приходом внезапно поняли, что, даже приди она гораздо раньше, всё равно всё осталось бы прежним. Прежним был бы и пейзаж за окном, и чай по утрам, и газеты с тревожными новостями, и остановки для усатых троллейбусов, и дорожки, усыпанные отжившими свое недолгое лето листьями, и этот старый шерстяной плед, сейчас так небрежно брошенный на кровати, и, наконец, они сами тоже остались бы прежними.
А когда-то, давным-давно, была такая же осень – их первая осень: тогда они встретились: оба замерзшие и вымокшие под дождем, на одной из улочек этого небольшого городка, и кто-то пожалел кого-то, и кто-то из них пригласил другого к себе на кухню – обогреться. В другое время это показалось бы странно и неприлично – познакомиться так запросто в один из будничных, ничем не примечательных дней среди суетливых прохожих. Но в ту дождливую осень так хотелось тепла и добрых слов, что никто из них не задумался о приличиях. Так начинались утренние газеты, горячий чай, черно-белое кино, стопки исписанных тетрадей на столе, грустные песни про любовь, бесконечные прогулки по городу и, наконец, комната под самой крышей, в которой и посилились наши романтики. А потом и это утро, в которое они вспомнили, как давно ждали повторения той, первой, осени, которая когда-то ворвалась свежим ветром, чтобы перевернуть их одинокие мирки...
Но вот уже настало время нырять в бесконечный поток прохожих, чтобы успеть на работу. Зонты, плащи, длинные шарфы – и вот они уже прощаются у подъезда под пристальным наблюдением старушек-хранительниц устоев и – расходятся в разные стороны.

Должно быть, они знали, что никто никого не бросит, не оставит, не предаст. В сложившемся годами круговороте дней это уже казалось чем-то нереальным, выбивающимся из привычной размеренности. К тому же, они по-прежнему были вместе – даже когда расставались, ощущение присутствия другого не покидало ни на минуту. Возможно, это была привычка, но об этом никто из них не задумывался, сжимая руку другого в своей руке.
И кто-то из них вместо окон вставил разноцветные витражи, кто-то пожелал отделиться от внешнего мира, кто-то из них написал огромное количество строчек – не о себе, не о их жизни, а про других, чуждых им людей, которые остались непонятыми – там, за разноцветными стеклами.

я сойду с ума в этих электронных строчках…

мне так хотелось порвать все цепи и убежать на волю с кем-то, кого я так и не узнала. мне хотелось сорваться и по касательной, прилегающей с земному шару, уйти далеко-далеко – к себе несбывшейся. я рылась у себя внутри, пытаясь найти покой и любовь, но там только усталость и старый хлам, оставленный кем-то второпях.
если из песочницы исчезает одна песчинка – слишком смешно обращать внимание на такую мелочь. мир не заметит маленькую плачущую куклу или же просто посмеется над ней и пойдет дальше, по-прежнему сменяя день на ночь и веря в свою вечность.
а кукла разбросает по полу свои, привлекающие совсем не тех, кого бы хотелось, платья, туфли, украшения… резким движением по лицу сотрет алые губы и обессилено ляжет, уставясь в белый потолок… она, наверное, слишком слаба, чтобы не сойти с ума в этом мире. может, там, в бреду сумасшествия, слыша чьи-то голоса, она почувствует себя не такой одинокой…

Сегодня я отпускаю от себя боль.
Боль, которой жила слишком долго… моя боль – это уже не я. Я что-то другое.
Я лежу под звездами где-то на далеком раскаленном острове и смотрю в небо – я вижу в небе себя. Ту себя, которая всегда останется настоящей, которая иногда просыпается в моем мозгу ощущением легкости и любви. Ту, которая ведет меня за руку, которая растворяет все страдания и страхи в белоснежном облаке своей любви.
И мне хочется приблизиться к ней. Так хочется не потерять ее в суетном сне жизни. Мне надоело быть раздвоенной… она смотрит на меня с ночного неба...

В день, когда погасли все огни, она шла по городу с пустыми руками… никто не знал, откуда она пришла и куда идет. Из своих ладоней она разливала пустоту вокруг себя. И не было свидетелей ее прихода, не было никого: ни прохожих, ни праздных зевак, ни бродячих собак. Ее сопровождали лишь два карлика в кроваво-красных колпаках. Ее сумасшедшие, но прекрасные глаза скользили по стенам домов. Ее руки, на белоснежно-прозрачной коже которых виднелись следы от глубоких шрамов, скрывались от глаз в бархатных перчатках. Временами карлики подбегали к ней и что-то шептали – тогда то ли страдание, то ли смех кривил ее вишневый рот.
Она не любила свет и людей.
Она прошла по городу с пустыми руками…

Вышло наше время всё – без остатка.
Кончились рельсы на обратном пути – домой.
Кто-то открыл тебе дверь – с опаской
Смотрит в темноте – расширившимся зрачком.

Вытекло наше время – в календаре пробел.
Каждый убегает, пытаясь расставить точки.
Если хочешь узнать о мире – прочти сотни книг,
Если хочешь узнать о себе – не читай их вовсе.

Наше время было временем песен и игр –
Детских шалостей, оставляющих шрамы навечно.
Мы ушли, мы сбежали от всех – к себе.
Мы теперь дезертиры у жизни и смерти.

Нас не ждут на земле – тихо там и темно,
Там дожди поливают поляны все ночи,
Там лишь птицы умеют летать, но и те не в раю.
Нас не ждут на земле – там не знают нас больше.

Нет, это не особенность моего мышления – это честолюбивое желание поднять голову над толпой. Скорее всего…

Есть вещи, которые мы не делаем, потому что делать их запрещает закон.
Есть вещи, которые мы не делаем, потому что их осуждают негласные общечеловеческие нормы поведения.
Есть вещи, которые мы не делаем, потому что делать их нам запрещает собственная совесть.
Что остается? Не знаю. Наверное, смотреть кино и читать, как это делают другие, и что происходит с ними потом. Конечно, возмездие.

Я постоянно боюсь не успеть. Я бегу со всех ног, ловя жизнь за хвост, но кто-то держит меня. Моему мозгу не дожить до зрелости. Их уже много рядом со мной – таких же неуспевших. Мы рвемся изо всех сил, но продолжаем стоять на месте.

Я приду к тебе ночью, я расскажу тебе о… мне просто хочется прийти к тебе ночью и что-то сказать. Слова кончились уже давно. Теперь нам легко. Ни в чем нет большего смысла, чем в молчании.

Я еще понимаю, что всё это бред. Но уже трудно остановиться. Я брежу добровольно.

На улице одиночество заметнее для окружающих, чем то же одиночество дома. Ты идешь по улице один – под прицелом чужих глаз. Ты сидишь дома – один или с кем-то? Никто не знает. Ты никому не скажешь, что, как и на улице, был одинок.

Она идет мимо – моя жизнь. Она жестокая и холодная. Она не подруга мне. Я вижу ее другой – какой она могла бы быть… совсем другой… она проходит мимо, а я смотрю ей в след и думаю, какой она могла бы быть…

Птица вьет гнездо… у нее никого нет, но она этого еще не знает – она подчиняется только своему природному инстинкту. Потом она сидит в гнезде и грустит о небывших птенцах. Мне жаль ее, но больше никого я завести не могу... Это вынужденная жестокость к ней… она обречена на свое пожизненное птичье одиночество. Мне плохо от того, что рядом страдает живое существо… и может быть, из-за меня… скорее всего. Иногда ее хочется убить, покончив разом с двумя страданиями. Но, конечно, я не сделаю этого…

Бутылки, бутылки… они пусты… зачем внутрь столько яда?.. Что-то подсказывает, что это не яд, а обезболивающее. Так просто – с вечера до утра ничего нет. Никакой боли. Демоны приходят с утра в удвоенном количестве.

За свою недолгую жизнь я написала столько ненужных слов, а нужные так и остались внутри.

Скоро осень – пора дождей и самоубийц. Я никуда не спешу. У жизни на часах «ноль». Зачем же спешить, если не зовут и не ждут? Я сама всех подожду… ведь кто-то должен придти сюда.

Ты пока никто, но ты уже есть в чужом городе. Ты станешь мне кем-то… Как страшно: а вдруг я однажды пойму, что ты для меня всё? Как страшно: а вдруг я однажды пойму, что ты для меня никто? Как же мне хочется совсем ничего не понимать.

Я не хочу никого рядом. Я не хочу никого к себе. Я не хочу никого в себе. Я никого не хочу… Не хочу… я отвыкла от всех вас.

черно-белое детство
глядит на меня из окна
мое черно-белое детство
помнит черно-белые времена

пластинки покрылись пылью
а ты всё поешь –
но когда кончится детство
тебе скажут: винила не будет
тебе скажут: теперь он не в моде
и к тому же он слишком затерт.

тебе скажут: мы начали жить по-другому
а ты отстал ото всех
и всё крутишь винил.
ты спешишь на трамвай
который ушел прошлым летом –
ты решил уехать на нем
в черно-белое детство.
ты даже родителей предупредил.

и вот черно-белое детство
снова в твоем окне.
оно хочет остаться с тобой –
в твоей голове.
черно-белое детство:
черные капли по белым щекам.
черно-белое детство не кончится
никогда.

черно-белое детство осталось на фото –
осталось во сне
черно-белое детство разбивает окно –
так приходит рассвет
черно-белое детство еще помнит солнце –
большим белым пятном
моё черно-белое детство идет под дождем –
в рваном пальто

Это цитата сообщения Придуманный_мальчишка Оригинальное сообщение

Без заголовка

«с ней я был немножечко мальчиком, а она была девочкой, думающей, что я девочка» (c)

ты потерялась в дождях
девочка-солнце девочка-ветер
пулей навылет прошла через сердце
девочка-сталь девочка-скерцо
между нами пропастью – время
между нами глухотой - километры
ты занавесила солнце своими холстами
ты порвала небо себе на платья
девочка-боль девочка-память
ты доигралась со мной до смерти

и кто-то слушал и кто-то верил
что мы всё еще любим ходить по крышам
что мы всё еще вместе сгораем под этим небом

в странах которых на карте нет
буду тебя ждать в темных парадных
в грязных подъездах на лестничных клетках
буду тебя ждать под тенью арок

в странах которых на карте нет
ты мне не будешь ни братом ни другом
просто прохожим с лицом знакомым
просто прохожим в толпе угрюмой

в странах в которых умерло солнце
станешь ты мне маяком и небом
станешь рассветом и красным закатом
чайкой кружащей над парапетом

в странах в которых мы будем вдвоем
станешь весной мне и песней про лето
станешь как жизнь приговоренного к смерти
станешь мне финишем в гонке нелепой

*
меня нет нигде, но это не страшно.
с тех пор, как ты существуешь не здесь,
всё стало неважно. всё стало лажей:
жизнь,
небо,
смерть.

тебя у меня не отнять
ни плетьми,
ни пряниками.
ни розгами,
ни ножами,
ни лезвиями,
и ни уверениями «живи…»
тебя у меня не отнять:
слишком глубока память.
ядом не вытравить,
не утопить в вине.

*
знаешь, когда рельсы сливаются с небом,
уже нет смысла думать зачем…
нам было дано время, нам было дано небо –
мы всё отвергли. мы предпочли умереть.
мы предпочли расколоться на две половины,
мы выбрали для себя города и формулу «заново не домой»,
ты выбрала поезда, а я – перроны.
мы больше не встретимся…

…впрочем, тебе всё равно…

*
теперь снова по улицам –
уже не вместе.
в толпе, с чужими
плечом к плечу.
нас не было здесь,
не по нам плачет небо.
нас не было здесь.
этот город приснился.
и больше кричать о тебе
невозможно.
и больше кричать о тебе…

я молчу.

убегай от меня. чтобы больше не находить.
не увидеть и случайно не встретить.
города-города заплетаются снова в узлы.
и дороги бегут вдоль домов, вдоль обрывов –
в неизвестную вечность.

на скамейках – следы поражений и новых побед.
убегай далеко, чтоб догнать и вернуть невозможно,
чтоб закинуть ключи от всех шансов –
ни одного не оставить себе.
чтоб проснуться другой и идти в одиночестве
по остывшему городу.

убегай, улетай, уплывай на больших кораблях,
есть на свете другие причалы и страны.
мое сердце спокойно – не бьется – как никогда.
убегай от меня. в парке голубь кружит над фонтаном.