[333x500]
Любовь во всем подобна жизни: они обе подвержены тем же возмущениям,
тем же переменам. Юная пора и той и другой полна счастья и надежд: мы не
меньше радуемся своей молодости, чем любви. Находясь в столь радужном
расположении духа, мы начинаем желать и других благ, уже более
основательных: не довольствуясь тем, что существуем на свете, мы хотим
продвинуться на жизненном поприще, ломаем себе голову, как бы завоевать
высокое положение и утвердиться в нем, стараемся войти в доверие к
министрам, стать им полезными и не выносим, когда другие притязают на то,
что приглянулось нам самим. Такое соревнование всегда чревато множеством
забот и огорчений, но воздействие их смягчается приятным сознанием, что мы
добились удачи: вожделения наши удовлетворены, и мы не сомневаемся, что
будем счастливы вечно.
Однако чаще всего это блаженство быстро приходит к концу и, во всяком
случае, теряет очарование новизны: едва добившись желаемого, мы сразу
начинаем стремиться к новым целям, так как быстро привыкаем к тому, что
стало нашим достоянием, и приобретенные блага уже не кажутся столь ценными и
заманчивыми. Мы неприметно изменяемся, то, чего мы добились, становится
частью нас самих и, хотя утрата его была бы жестоким ударом, обладание им не
приносит прежней радости: она потеряла свою остроту, и теперь мы ищем ее не
в том, чего еще недавно так пылко желали, а где-то на стороне. В этом
невольном непостоянстве повинно время, которое, не спрашивая нас, частица за
частицей поглощает и нашу жизнь, и нашу любовь. Что ни час, оно неощутимо
стирает какую-нибудь черту юности и веселья, разрушая самую суть их
прелести. Человек становится степеннее, и дела занимают его не меньше, чем
страсть; чтобы не зачахнуть, любовь должна теперь прибегать ко всевозможным
ухищрениям, а это означает, что она достигла возраста, когда уже виден
конец. Но насильственно приблизить его никто из любящих не хочет, ибо на
склоне любви, как и на склоне жизни, люди не решаются по доброй воле уйти от
горестей, которые им еще остается претерпеть: перестав жить для наслаждений,
они продолжают жить для скорбей. Ревность, недоверие, боязнь наскучить,
боязнь оказаться покинутым - эти мучительные чувства столь же неизбежно
связаны с угасающей любовью, как болезни - с чересчур долгой жизнью: живым
человек чувствует себя только потому, что ему больно, любящим - только
потому, что испытывает все терзания любви. Дремотное оцепенение слишком
длительных привязанностей всегда кончается лишь горечью да сожалением о том,
что связь все еще крепка. Итак, всякое одряхление тяжка, но всего
невыносимее - одряхление любви.